– Как ваш отец относился к депрессиям Билла?
– Для поверхностного взгляда эти депрессии заметны не были. Билл был очень подвижен, активен, много смеялся, казался веселым, иногда даже чрезмерно. Замаскированные депрессии – я-то о них знал, а папа вряд ли догадывался. Билл никогда не делился с ним своими переживаниями, не рассказывал, что лечится психоанализом, папу это не обрадовало бы. Папа избегал разговоров о каких-либо психологических или психиатрических проблемах. Слабых личностей сдержанно презирал.
(ВЛ: – Душевнобольной психиатр, пациент и доктор в одном лице – случай не единичный и с точки зрения суицидальной опасности неблагоприятный. Сравнимая история – у великого русского психиатра Кандинского.)
…Все, о чем я сейчас рассказываю, в течение долгих лет оставалось за гранью моего понимания. Лишь через несколько лет после смерти папы я все это осознал, разобравшись в своих чувствах с помощью шестилетнего курса психоанализа. К психоаналитику пришлось обратиться из-за сильнейшей депрессии. Я был на волоске от самоубийства, как-то раз попытался даже его совершить…
(Однажды, напомню, Джеймс Уотсон спас своего брата, совершившего первую суицидальную попытку. За второй уследить не удалось… В своих вопросах Ханнуш деликатно обошел эту самую болезненную часть истории братьев; сам Джеймс Уотсон рассказал о самоубийстве Билла лишь в немногих словах. – ВЛ).
Два года психоанализа принесли мне значительное облегчение; но тут внезапно Билл, работавший в это время психиатром в Нью-Йорке, покончил с собой. (Это произошло через четыре года после ухода из жизни его отца, Джона Уотсона. – ВЛ.) Чтобы устоять в горе и не отправиться вслед за братом, мне еще четыре года подряд пришлось ходить к психоаналитику.
Знаю: тяжелые депрессии с самоубийствами случаются и у многих людей, не воспитывавшихся бихевиористски, и мои рассуждения могут рассматриваться как одностороннее толкование того, что случилось с братом и со мной.
Тем не менее, я уверен, что следование канонам бихевиоризма, особенно такое жесткое, какое представлено в ранних книгах папы, наносит тяжелый изъян развитию «Я» ребенка, лишает его душевной силы и вызывает много проблем в последующей жизни.
Наша с Биллом жизнь стала трагическим опровержением того, что папа ожидал от практического применения своей доктрины. Мы оба оказались неспособными управляться со своими чувствами – принимать их, выражать и осмысливать. Лишенные возможности делиться с родителями своими переживаниями, весь свой негатив, все вопросы, недоумения и обиды мы вытесняли в подсознание, и наконец, негатив этот обратился на нас самих. Возникшая в результате ущербность самооценки привела меня к тяжелому кризису, а Билла увела на тот свет.
В дополнение к психоанализу
Запись о Билли, сделанная Розали 23 июля 1922
(Билли было 7 месяцев)
…Пока купались в ванночке, малыш тянул ручку через голову к тазику, который стоял на стуле. Я несколько раз этому воспрепятствовала, он начал плакать и шарить ручонками всюду, куда мог дотянуться. Наконец, обеими ручками схватил свою пипку и крепко ее зажал. Я убрала ручки, а он обратно. Я второй раз отняла ручки, он с криком опять за свое. И опять, и опять… Подошел Джон и крепко сжал его пальчики. Малыш заорал очень громко и убрал ручки сам, а я побыстрее заменила ему то, что он хватал, резиновой игрушкой.
Сексуальная паранойя?
Папа был очень неравнодушен к женскому полу. Не посмею сказать, что бабником, но уж точно был дамским угодником. В него влюблялись многие женщины. После того, как не стало мамы, он больше не женился, но любовницы были. Папа был противником грудного вскармливания и категорически возражал против того, чтобы оно продолжалось после того, как ребенок научится сам держать чашку или бутылочку. Мне думается, это его убеждение происходило из-за повышенного внимания, которое он по-мужски уделял данной части женской анатомии. В базовых потребностях растущего человека он, видимо, был не особо сведущ.
Вот и с половым просвещением получился вывих. Папа был убежденным сторонником как можно более раннего сексуального просвещения. Полагал, что секс должен поощряться открыто, и что подрастающим детям нужно не только рассказывать о сексе, но и демонстрировать его. Слова типа fuck в его лексиконе были обычны.
Инструктировать нас с братом насчет секса папа и мама начали с того времени, когда мы, по их мнению, достаточно подросли, чтобы понимать, о чем речь. Нам пришлось довольно рано узнать, что секс – штука естественная, и его не надо скрывать и стыдиться. Но секс в это время еще не представлял для нас особого интереса, и звучало все это как какие-то скучные обязательные уроки. Нам рассказывали о беременности, о способах предохранения, о венерических болезнях, о требованиях к правильному исполнению половых сношений, а мы терялись, не знали, как к этому относиться. Все, что мы потом узнавали о сексе в школе и дальше, для нас было уже не ново и не удивительно, и мы смутно чувствовали, что эти ранние половые познания произвели какое-то опустошающее воздействие.
– Раннее половое воспитание сейчас становится социальной нормой. Может быть, дело в том, что ваши родители слишком опередили свое время в этой области, и это вызвало у вас психологический диссонанс?
– Может быть… Опасно, мне кажется, не сексуальное просвещение само по себе, а чрезмерная акцентировка, слишком раннее повышенное внимание к этой стороне жизни, слишком настойчивое. Мне было около семи лет, и я отчетливо помню: папа не раз говорил мне и брату, при маме и при гостях, что если бы только это дозволялось законами общества, он бы нашел для нас обоих любовниц. Это могло бы быть неплохой идеей для восемнадцатилетних ребят, но для семилетнего и девятилетнего, согласитесь, немножко не то.
– Как ваш отец относился к мастурбации, говорил ли с вами на эту тему?
– Да, и не раз. Говорил, что онанизм естествен для подростков и даже детей. Не поощрял нас в этом занятии, но и не вел себя так, чтобы у нас возникло связанное с онанизмом чувство вины. Говорил лишь, что непозволительно мастурбировать взрослым. Помню, с презрением рассказывал об одном мужике, занимавшемся онанизмом, пока жена его была беременна. В его глазах это было низко. Он всегда подчеркивал важность взаимности в сексуальном удовлетворении.
– Ваш отец частично разделял взгляды Фрейда на сексуальность?
– Да, и в немалой мере, хотя и старался этого не показывать, ведь он объявлял себя противником психоанализа, этого «вудуизма», как он выразился однажды.
Секс он понимал, как сугубую физиологию, вне связи с любовью, с каким-то человеческим единением или семейными узами. Чисто биологическая функция, ничего больше. Зная папу, этого и можно было ожидать.
– Ваш отец в согласии с Фрейдом считал, что отношения матери и сына потенциально сексуальны, и что этому следует препятствовать. Как это убеждение проявлялось?
– Хотя мама была по натуре теплой, заботливой, чуткой и нежно любила нас, материнской ласки мы с братом не изведали, это было запрещено. Об отношениях с его собственной матерью папа не говорил никогда и вообще почти не рассказывал о своем детстве. Похоже, повышенное внимание и бравада по поводу секса шли у него от каких-то ранних переживаний и страхов, связанных с этой сферой. И куча проблем, которые он высматривал в отношениях матери и сына и вообще матери и ребенка, коренилась в его собственных прежних нерешенных проблемах. (ВЛ: – Да, можно предположить, что у Джона Уотсона сохранились какие-то воспоминания о запретном влечении, пробужденном в нем его матерью Эммой. После того, как Пикенс Уотсон покинул семью, мать стала с Джоном особенно ласковой.
Джон в это время был в предподростковом возрасте, когда половое влечение начинает переходить из детской фазы во взрослую и особенно легко связывается «со всем, что движется». Преходящие гомосексуальные влечения тоже возникают в это время довольно часто и могут фиксироваться. Исходившая от самой же Эммы баптистская нетерпимость к проявлениям сексуальности с большой вероятностью могла вызвать у двенадцати – тринадцатилетнего сына внутренний конфликт, «сшибку»: неуправляемое влечение – и страх перед ним, чувство вины. И вот взрослый Уотсон, как это часто бывает с психологами, спроецировал и вмонтировал свой подростковый комплекс в свою концепцию. Отсюда и двойственное отношение к психоанализу: и повышенный интерес, даже с элементами плагиата, и отталкивание, в основе которого – страх перед правдой собственных переживаний.)
– Как ваш отец относился к гомосексуализму?
– С неприязнью и подозрительностью.
