Интересно, позволят ли мне выйти из этой коморки на мой день рождения. Вряд ли. С тех пор, как Карл впервые связал меня здесь, полтора года назад, я провожу тут практически каждые выходные. Когда я рассказала Бобби, что случилось, она просто ответила:
— Ну, а чем ты его спровоцировала?
Ага, оказывается, ей глубоко плевать на нас с Пиком. Мы — просто ее зарплата. Средство, чтобы она оплачивала счета и покупала еду на стол, еду, которую я едва пробовала с тех пор, как меня постоянно запирают со связанными руками.
Я чувствую, что живу больше в темноте, чем при свете. Пик приходит каждую ночь, чтобы поболтать со мной. Не было ни одной ночи, которую он не провел бы по ту сторону двери. Я быстро научилась спать днем, чтобы ночью, когда приходит Пик — бодрствовать. Я никогда не хотела остаться наедине с собой, без него.
Карлу нравится шлепать меня перед тем, как привязать, и теперь с другой стороны двери тоже есть замок. Я хотела рассказать моему соцработнику, но я слишком напугана тем, что потеряю Пика. И нет никакой гарантии, что следующий дом будет лучше этого, и, по крайней мере, здесь у меня есть брат. Так что, когда мой дерьмовый соцработник решила показаться, первый раз за несколько месяцев, я просто промолчала.
Поднявшись на ноги, я позволяю крови прилить обратно к рукам. Я писаюсь, пока жду Пика. Вся эта грязь из-за того, что я мочусь, больше не беспокоит меня. Раньше это смущало, а теперь, это нормально.
— Элизабет, — слышу я шепот Пика и расслабляюсь, он наконец-то со мной — мое отвлечение.
— Хэй.
— Ты в порядке?
— Я даже не знаю, почему ты до сих пор задаешь мне этот вопрос, — отвечаю я.
— Извини, — говорит он. — Счастливого дня рождения. Уже за полночь, так что официально уже твой день рождения.
— Пожелаешь мне счастливого дня рождения, когда мне исполнится четырнадцать, — говорю я ему.
— Осталось еще четыре года.
— А кажется, что четыре сотни лет, — говорю я расстроено. Я начинаю чувствовать себя так, будто никогда не сбегу из этого ада и никогда не увижу папочку. Я не верю, что жизнь может измениться в хорошую сторону.
— Ну, осталось не четыре сотни, а просто четыре, — говорит мне Пик.
Я усаживаюсь обратно на пол, а мои руки остаются задранными над головой, и говорю:
— Поскольку сегодня мой день рождения, могу я выбрать игру?
— Да, вперед.
— Уммм... как насчет еды, но это должна быть вредная еда, — выдаю я. Мы с Пиком постоянно играем в «слова». Один из нас выбирает тему, и на какую букву заканчивается слово первого игрока, нужно придумать свое слово по теме. Если не придумаешь — проиграл. Это Пик придумал играть в такие игры. Раньше я просто сидела и плакала, когда он приходил, так что таким способом он решил занимать мой разум.
— Хорошо, вредная еда, — он начинает, — тянучки «AirHeads».
— Жевательные мармеладки «Swedish Fish».
— «Happy Meal».
— Это не еда, Пик. Это набор, — смеюсь я.
Он пытается защитить свой вариант и говорит:
— Да, а что находится в этом наборе? Еда.
— Но по факту это не еда, ты еще можешь выбрать, что хочешь туда положить.
— Да, но независимо от того, что ты выберешь, еда по-прежнему вредная.
Пик так серьезно все аргументирует, что это заставляет меня рассмеяться. Наша связь очень сильна. Он именно такой, каким должен быть брат: заботливый, защищает меня, раздражает, и в нем есть все остальное, что я предполагаю, должно быть в родном брате.
— Ха-ха. Ты не можешь использовать это в игре, — говорю я ему.
Я слышу его раздраженный вздох, прежде чем он говорит:
— Прекрасно. Тогда — шоколадные батончики «Ho Hos».
— Они такие вкусные.
Он хихикает и соглашается:
— Знаю.
Мы продолжаем играть, и в конечном счете я побеждаю и удостоверяюсь, что утерла ему нос, поскольку в последние два раза выигрывал он.
Через некоторое время Пику нужно вернуться в свою комнату, и я остаюсь одна. Откидываю голову назад к стене и закрываю глаза, пытаясь расслабиться достаточно, чтобы хоть немного подремать.
Я резко просыпаюсь, когда яркий свет бьет в глаза. Открываю глаза, затем быстро зажмуриваюсь от боли, потому как провела последние три дня в темноте. Кто знал, что свет может быть таким болезненным? Но это так. Всегда проходит пару часов, прежде чем мои глаза приспосабливаются.
Я чувствую запах Карла так же, как и зловоние моей мочи, и я просто в шоке, когда он начинает развязывать ремень, которым привязывает меня. Он расстегивает ремень? Мои руки похожи на лапшу, когда безвольно падают по бокам. Тепло медленно растекается по рукам, и покалывание начинает пробегать по моим безжизненным нижним конечностям.
— Боже, ты ужасно воняешь, ребенок, — рычит он, а я ползу на карачках к углу шкафа, где стоит бутылка с белизной, искоса поглядывая на него. На данный момент — это уже моя рутина, как только меня отвязывают, я тут же мою пол с белизной.
Когда я поднимаюсь наверх, сразу направляюсь в душ, чтобы помыться. Я не предполагала, что меня освободят раньше завтра, так что веду себя тихо и стараюсь быть невидимой, чтобы Карл не передумал и не вернул меня обратно в ту черную дыру.
После того как помылась, я возвращаюсь в свою спальню и вижу, что Пик лежит на моей кровати. Он всегда появляется здесь, чтобы утешить, когда меня выпускают из коморки. Мчусь к нему, бросаюсь в его объятия и позволяю держать меня.
— У меня есть кое-что для тебя, — шепчет он, и когда я поднимаю голову с его груди, спрашиваю:
— Что?
— Подарок на день рождения.
Я опускаю голову обратно и вздыхаю.
— Ты не должен был ничего покупать.
— Ну, а я купил, так что будь вежливой и притворись, что ты счастлива.
Сажусь, складывая ноги «по-турецки», пока Пик бежит в свою комнату и затем возвращается с пластиковым пакетом. Он подает его мне и садится на кровать. Внутри лежит кукла с ярко-рыжими волосами, сделанными из пряжи. Улыбка появляется на моих губах, и он говорит:
— Цвет ее волос напомнил мне о тебе.
Без сомнения, Пик украл ее из какого-то магазина, но мне плевать. Это единственный подарок, который у меня будет на этот день рождения, и я обожаю его за то, что он принес мне его, потому что у меня очень мало вещей, которые я могла бы назвать своими собственными.
— Я люблю тебя, Пик, — говорю я, смотря на него, пока он сидит с таким взволнованным выражением лица и спрашивает меня:
— Ты не думаешь, что это глупо?
— Нет, она идеальна, и я обожаю ее.
Он тянется ко мне, чтобы обнять, и я тону в его объятиях с куклой, зажатой между нами, он произносит:
— Я просто не хотел, чтобы тебе сегодня было грустно.
— Я расстроена каждый день, но было бы хуже, если у меня не было тебя.
— Пик! — мы слышим, как Карл орет снизу. — Иди сюда.
Живот скручивает, когда я вижу, как выражение лица Пика каменеет. Он ненавидит этого мужчину, так же как и я.
— Секундочку.
Когда Пик выпрямляется, я спрашиваю, задаваясь вопросом, почему Карл кажется таким взбешенным:
— Ты что-то натворил?
— А разве ему нужна причина? — это все, что он говорит и выходит из моей комнаты, к горлу подкатывает тошнота, когда я следую за ним из комнаты и остаюсь наверху лестницы, в то время пока он спускается вниз.
Карл хватает Пика за затылок и тащит его, говоря:
— Быстро в подвал, маленькое дерьмо.
Он опускает голову, пока Карл открывает дверь, которая ведет в подвал. Пик спускается по лестнице. Я ненавижу то, что он всегда оказывается там. Он говорит, что Карл водит его туда, чтобы избить, и я ненавижу то, что не могу ничего сделать, чтобы защитить его. Каждый раз, когда его уводят в подвал, я просто сажусь и жду его возвращения, и когда он все-таки возвращается, то даже не смотрит на меня. Как будто он сердит на меня. Я однажды спросила его об этом, но он ответил, что клянется, что никогда не злится на меня. Это так по-разному для нас, потому что, когда меня запирают, Пик всегда появляется, чтобы поддержать меня. Но когда Пик возвращается из подвала, он не хочет общаться со мной. Он игнорирует меня и прячется в своей комнате. Это ужасно, когда все, что я хочу — это просто обнять его, заставить его почувствовать себя лучше, как всегда делает он, но он не позволяет.
Я лежу на своей кровати с наушниками в ушах и обнимаю новую куклу, пока слушая музыку, пытаюсь заглушить боль, которая заполняет грудь. Закрываю глаза, и, в конце концов, начинаю засыпать от усталости, когда внезапно куклу вырывают у меня из рук. Открываю глаза и вижу Карла, который нависает надо мной. Вынимаю наушники, и он выплевывает мне:
— Тащи свою задницу в подвал.
Слишком напуганная, чтобы задавать вопросы, я тащусь позади него, пока страх сковывает мое тело. Карл открывает дверь, ведущую в подвал, и мои ноги трясутся, когда я иду вниз по лестнице. Я никогда прежде не была внизу, и паника, никогда так всесильно не захватывала, когда я вижу Пика, который стоит только в одних боксерах, а остальная его одежда валяется на полу.
