сразу около лестницы. «Тебе сюда» буркнул дневальный, ткнул на дверь напротив священной тумбочки и увел Ковальчука дальше. Хм, Ковальчук — кузнец по-украински, вот и внешность у бойца соответствующая, небось несколько поколений ковало и не могло не куя. Не о том думаю, отставить!
— Товарищи офицеры, разрешите обратиться! Кто из вас капитан Галахов?
— О как. Прямо как меду попил. Я Галахов, чего тебе, воин?
— Рядовой Милославский, направлен к вам для дальнейшего прохождения службы.
— Жора, а мы кого-то еще ждали? — Тут что, еще один Жора обитает?
— Ничего не знаю, все как партизаны молчат — второй капитан в комнате, видимо Жора. — Кем направлен, говоришь?
— Волею судеб и начальника строевой части. При чем, его воля старше, как я понимаю.
— Кххха, впервые на арене… Милославский, говоришь? Из эстрадно-циркового училища?
— Нет, из техникума физкультуры и спорта.
— Один хрен! Тебя точно к нам зае… распределили?
— Ну если сердце полка — батарея управления тут, то да.
— Из Кунгура?
— Из Шепетовки.
— Точно говорю, цирк с конями. За каким ты мне нужен?
— Крепить оборону Родины, работать на КБУ.
— Отставить глумиться над Родиной. На КБУ, то есть непосредственно на мою машину?
— Так точно. Майор сказал, вы таких смышленых любите.
— Вот скотина!
Лицом комбат был прекрасен, местами даже багров, сквозь красный цвет пробивалась белесая щетина блондина. Зимняя шапка, не снятая в расположении полка, добавляла командиру роста практически до среднего. Возраст был трудно определяем, но в гражданке попробовал бы предположить лет сорок. Однако в сороковник дорасти только до капитана — это фиаско. Может просто плохо сохранился? Например, бухает много? Будем посмотреть, тем более, главное в войсках не отношения с командирами, а с сослуживцами.
— Бросай свои вещички, иди искать себе койку.
— А куда бросать?
— А куда хочешь — широкий жест рукой обвел валяющиеся стопками и в навал как-попало элементы солдатского обмундирования. — Что, не нравится? Тут каптерка когда-нибудь будет. С деревом работать умеешь, инструмент знаешь?
— В совершенстве, особенно электрический. Но думаю, не тот случай.
— Верно думаешь. Материалом обеспечим, инструментом… Вон Юру Мирошкова напрягай, моего заместителя. Первое задание тебе — оборудовать тут каптерку. Справишься, будешь тут старшим. Если сможешь.
Всё-таки Жорж тут один, это я. А второй капитан Юра Мирошков. Какие тут демократический замашки, я смотрю. Эдак недалеко до братания с солдатами.
Классическое расположение в классической казарме. Вроде бы всё то же, но воздуха больше, ибо кровати одноярусные, прямо рядом с территорией нашей батареи деревянная решетка отделяет красный уголок с цветным телевизором. Круто, у моих родителей черно-белый. Отдавать семьсот рубликов за разноцветный «Горизонт», красно-синий или желто-зеленый — тут как настроишь, им было жалко. На стенах картины маслом кисти неизвестного мастера сплошь на противовоздушную тематику. Уютненько. Пустая койка встречала меня голой сеткой рядом со входом. Ну понятно, ближе ко входу никто не захотел селиться. Сетка не пружинная, а из проволочных скобок — не будет провисать. Тумбочка есть, можно заселяться. Поскольку время к ужину, личный состав уже в расположении. Какой разнообразный национальный состав, как я погляжу. Тут и славянские лица, и горцы, и казахи, насколько я разумею в этом вопросе. И старослужащих на вскидку где-то три четверти, даже больше. Тяжело будет.
— Кто такой? Откуда, какой период? Давай, короче, не томи чувак!
— Жорж Милославский, Тула, второй период. После учебки в Шепетовке. Определили на КБУ.
— О, еще один молодой на кабину пришел, Бондаренко, тебе полегче теперь будет шуршать.
— Да мне без разницы — молодой, по виду младший сержант чуть косил. Я и не знал, что теперь и с косоглазием берут. То-то бывшие одноклассники рассказывали дичь. После десятого одному из них не разрешили поступать в институт, нашли ишемию и предписали сначала полечить её. А осенью призвали. И в учебке встречались не только лунатики, но и астматики. Гребут сейчас всех подряд. По-Суворовски воевать собрались генералы, не числом, а умением.
— Так, душара, собрал носки и пошел стирать. — Это что у нас за умник «с раскосыми и жадными глазками»? Такие эксцессы надо купировать. Сейчас просто на вшивость проверяют, надо процесс подогреть. Всё как в школе, только дети постарше.
— Ты, прищуренный, рот закрыл, пока не представился. Назовись, потом рассказывай, чем труд оплачивать будешь.
— Да ты обурел в корень! Сейчас я тебя учить буду.
— Один учить будешь или за помощниками побежишь?
— Дух, у нас таких резких не любят, мы тебя сами поучим — сбоку подтягиваются старослужащие, судя по виду, и видимо с нашей батареи.
— Ну погнали, дедушки. Посмотрим, кому костыли выпишут.
— Не сейчас. После отбоя поговорим с тобой. Послушаем, как петь будешь.
— Я хорошо пою, так хорошо, что мне в школе учитель по пению сразу разрешил не петь — мол уже молодец, старательный парень. Так что обиженным не уйдет никто. — Ставки сделаны, играть буду на все.
«Полк, строиться на ужин!» Угу, посмотрим, как тут ходят и как тут кормят. Ты гляди, построились практически по-военному и пошли в ногу, хоть и не строевым. Дежурный по части командует песню. Что, и песню запоют? Поют, причем как-то весело и в охотку весьма патриотическую песню:
Напишет ротный писарь бумагу!
Подпишет ту бумагу комбат,
Что честно, не нарушив присягу,
Два года служил солдат!
Ну да, такую песню любой солдат подхватит, пророческая песня в стиле Нострадамуса. В столовую входим не «слева в колонну по одному», а как оно кому восхочется. Дембеля нехотя бредут самыми последними, всем своим видом показывая, как им надоела вся эта казенная еда. Мол, вкушать пищу пришли исключительно по причине воспитанности, чтоб не обижать поваров. Как неожиданно, вроде заходил в солдатскую столовую, а попал в банкетный зал. Даже сравнить затрудняюсь с чем-то иным. Высокие потолки, как положено для таких зданий, тюль на окнах, в простенках фотообои, на столах-то мама родная! — салфетки крахмальные в пластиковых вазочках и веточки какие-то для украшения. Но салфетки, смотрю, никто не хватает — для красоты, получается, их поставили. Раздача отделена от зала не каменной стеной, а хлипенькой на вид перегородкой с зеркалами. За такой хлипкой стеной не отбиться от вала голодных солдат, говорю авторитетно. Бывал я в столовой одного танкового полка — там стена как положено, в два кирпича, крупнокалиберную пулю не сдержит, но толпу голодных абреков из черной дивизии — вполне. Над зеркальной перегородкой висел дискотечный шар. Самый обычный шар под потолком, обклеенный маленькими кусочками зеркал. У меня нет версий, зачем он тут. А зайдя за стойку, я умер. То есть тело продолжало толкать по полозьям раздачи поднос,
