А змейка нет-нет и куснет за сердце… Молчи, подлая! Придет Владимир обо всем расспросит. Договорятся. Выяснит. Правду узнает.
Схватила «Азбуку» да и на рогожную. И без того запоздала.
Спешит Вася домой, думает, что к обеду опоздала. Пока на рогожной была, притаилась змейка в сердце. А чуть на улицу вышла, одна очутилась, сразу зашевелилась, подлая…
«На два дома живет»… Два равных отреза шелка, два куска батиста… Откуда Володя знает, что из такого батиста белье шьют? Кто шьет? Развратные девки да разве нэпманши с шальными деньгами… И что это он сказал про Васино белье? «Власяница», «пузырем топорщится»… Разве в белье дело?… Раньше и в таком белье любил!.. Раньше в первый же вечер Васиного приезда от нее не ушел бы… На заседание, говорил, а зачем перед зеркалом прихорашивался?… Зачем от него духами пахло?… Зачем перестал смотреть на Васю лукаво-счастливыми глазами? Приедет Вася домой и сразу его спросит. Так и так, говори правду: кому материю припас? Зачем в шкаф книжный прятал? Кабы чужой отрез был, на стол бы бросил… Не хитри! Не лги! Смотри, не прощу!..
Вбежала Вася по ступенькам на крыльцо. Звонит. Торопится. Автомобиль-то уже во дворе, значит, дома Владимир. Сразу же к нему, да и к ответу его. Не простит она обмана, не позволит играть с собою, как с нелюбимыми женами законные мужья играют.
Распаляет себя Вася, гневается. Что долго не отворяют?…
Щелкнула задвижка. Наконец-то! Гости к нам из Москвы, – сообщает Мария Семеновна. – Шесть человек. Всех накормить надо.
– Шутка ли! Гости? Кто такие?
В гостиной голоса. Оживленно беседуют. И Владимир тут за хозяина. Жену, Василису Дементьевну, представляет. Члены синдиката, новый план работы привезли.
Хочется Василисе гостей о московских новостях порасспросить, про политический процесс, что всех теперь занимает. Но Мария Семеновна в дверях стоит, рукой таинственно Васю зовет. Очевидно, подкрепление по хозяйству требуется. Васю-рассыльного за вином послали. Иван Иванович за закусками поехал. А сама степенная Мария Семеновна из сил выбилась: тут тебе и на кухне жарь, тут тебе и стол накрывай. Приходится Васе ей помочь. Владимир требует, чтобы все в порядке было. «По-барски» чтобы стол выглядел.
Хлопочут обе, Мария Семеновна и Вася. Хорошо еще, что Иван Иванович вернулся, подсобляет.
Некогда Васе о голубом отрезке шелка думать. И змейка в сердце притаилась. Затихла. Будто и нет ее. Хочется Васе мужу угодить, чтобы директор перед синдикатчиками лицом в грязь не ударил.
Прибежал запыхавшийся Вася с вином. Иван Иванович раскупорил бутылки. Стол, что на Пасхе. Закуски, вино, цветы, морозовские салфетки, серебряные ножи…
К столу гостей пригласили. Владимир беспокойно стол оглянул. Доволен остался. Но почему хоть глазами Васю не поблагодарил? Она же постаралась! Проснулась змейка в сердце, шевелит ядовитым жалом… Больно. Обидно. Тоскливо.
С гостями Вася разговаривает. А сама все о голубом отрезе думает… Кому он? Кому?
На Володю поглядывает. По-новому, будто на чужого. Если лжет ей, обманывает значит, в самом деле чужой!.. Свой, родной, пожалел бы. Не дал бы змее проклятой у сердца клубком свиться…
Весь вечер прохлопотала Вася. На ночь гостей размещала. За подушками Васю-рассыльного послала, «общежитие» в кабинете устраивала, а сама все на проклятый книжный шкаф поглядывает. Лежит в нем голубой отрез. Кому он? Кому?…
Измоталась Вася. Чаем гостей напоила, а они все о своем говорят. Сорта товаров разбирают. Способ паковки. Спецификацию. Расценки.
Народ деловой. Сами бывшие купцы. Два коммуниста среди них, тоже уже руку набили в торговле, настоящими «красными купцами» стали…
А Владимир расцвел. Делом своим гордится. Вперед других забежал. У него дело, что ни месяц, крепнет. В купцах уважение к нему видно. К словам его прислушиваются. А на других правленцев внимания не обращают.
Вася все примечает. В другое время за Владимира порадовалась бы. А сегодня таким он ей чужим кажется… Дело да дело, а о ней и не вспомнит! Не видит, что ли, как душа ее за день измаялась? Как змейка ревности все сердце исколола? Если обманывает ее, лжет ей, Васе, может, и в деле не чист? Может, правы в парткоме, что к ответу его притянули?
И чего эти синдикатчики разговорились? Целый день не уймешь! Хоть бы с глазу на глаз с Владимиром остаться! Хоть бы об отрезе голубом узнать…
Убирается Вася на ночь. Владимира ждет. Сегодня он с ней ночует, комнаты все синдикатчики разобрали. К шагам прислушивается. Уже гости на ночь распрощались. Только еще Ивану Ивановичу назавтра распоряжения дает.
Идет. Забилось у Васи сердце. Колени дрожат. На постель присела. Как войдет, так и спросит.
Но Владимир не дает Васе вопрос свой поставить. Он сам полон рассказов. Совета Васиного добивается: как аппарат так реорганизовать, чтобы усилить коммунистов, чтобы синдикатчиков-буржуев под пятою партийцев держать?
– Ты посоветуй, Вася. Это уж по твоей части, обмозгуй. Завтра вместе новый устав рассмотрим. А ты его заранее прочти да обдумай. К власти толстопузые подбираются, на нас, пролетариев, скрытый поход ведут… Ничего! Мы и сами с усами. Вся задача так аппарат построить, чтобы без партии, без коммунистов ни шагу.
– А как же ты-то сам партийные постановления не исполняешь? Да и не раз говоришь: «Исключат из партии, велика беда! И без партии проживу!»
– Мало ли что в сердцах скажешь, – усмехается Владимир. Ты же понять это можешь… Где же без партии прожить? Разве себя от нее отделишь? – раздумывает Владимир, стягивая сапоги. – Только бы дело это дурацкое с души сняли. И заживем мы с тобою, Вася, по-хорошему. Увидишь, каким примерным коммунистом стану, как в другой район переведут! Да с предгубкомом встречаться перестану! Прямо в святые запишусь.
Доволен сегодня Володя, не угрюмый, как часто бывает. И глаза с лукавым огоньком.
– Спать будем.
Хочет Владимир лампочку потушить. Вася его руку задерживает.
– Нет, подожди… Я должна… Я хочу тебя раньше спросить.
Поднялась на локте, чтобы лучше лицо Володи видеть. Колотится сердце, и голос необычный. Насторожился Владимир.
– Спрашивай, в чем дело? Ну?
А сам на Васю не глядит, в стену смотрит.
– Я хочу спросить… Зачем у тебя в книжном шкафу отрез лежит? Шелка, батиста… шелка? Это ты про образцы говоришь?
– Какие там образцы? Отрез, большой отрез, такой же, как те, что мне подарил… Кому они? Кому?… – А сама так и впилась в лицо Владимира.
– Ты хочешь знать, кому? Неужели не догадалась?
– Нет.
– Это же Иван Иваныч просил, чтобы я его невесте купон достал… Он вечно со мной тягается. Что у меня, то и у него должно быть!.. Во всем обезьянит, – так это просто, не спеша, объясняет.
Кровь к щекам Васи прилила. Застыдилась себя.
– Иван Иваныч? Своей невесте?… А я то думала…
– Что же ты думала? – усмехается Владимир и лицом к Васе оборачивается.
– Милый, желанный мой!.. Володька мой! – Целует его Вася. Как смела на него подумать? Не верить ему, другу? Подозревать?
– Что же ты думала?… Ах ты, шпионишка мой, следователь этакий нашелся…
Володя обнимает Васю, а в глазах его забота, – Ну, а теперь спать. Нечего больше целоваться, завтра с гостями дел не оберешься. Рано вставать придется.
И потушил лампочку.
У Васи будто отлегло от сердца. Но чуть Вася засыпать начала, змейка как куснет за сердце: «Почему шпионишкой назвал? Следователем? Значит, есть за чем шпионить?»
Спит Владимир, крепко спит. А Вася лежит, съежившись. В темноту глядит… Не спит. Верить? Не верить? Верить? Не верить?
Уехали синдикатчики. А у Владимира дел вдвое стало: реорганизация. Забот хоть отбавляй! Но зато и радость есть. Вызвал Михайло Павлович Васю к себе в клетушку. Так и так, из центра такая секретная инструкция: раз прямых за директором «преступлений» нет, а все больше насчет недисциплины да поведения «не образцового», дело без огласки да без глуму под сукно. Пусть отлежится.
Вздохнула Вася облегченно. Чуть по старой привычке «слава Богу» не сказала. Вовремя спохватилась. Рад и Михайло Павлович, больше за Васю. Любит он ее, жалеет.
А у Васи неудача: в «арбитражной» дело в пользу правления решили. Гудят рогожницы. Забастовкой пахнет. Меньшевики под личиной беспартийных работают, стараются. Раздувают настроение.
Хоть и кашляет Вася, и лихорадит ее, а целыми днями на рогожной.
С правлением спорит. Наседает. Уступок требует. Рогожниц урезонивает. Вся в работу ушла. О голубом отрезе и думать забыла. Некогда раз только почувствовала Вася, что змейка-то в сердце жива. Забралась – не вытравишь!
Все из-за собаки вышло, из-за белого пуделя.
Привел Вася-рассыльный белого пуделя в дом; на голове у пуделя, меж ушей, шелковый бантик повязан.
– Чей? Откуда? Зачем привел?
Говорит Вася-рассыльный, будто Владимир Иванович приказал, чтобы пудель пока в доме жил. Савельевский. В отъезде Савельев, дом пустой, пудель очень скучает.
