К Васе Лиза Сорокина забегает. Про рогожную рассказывать. Жалеют рогожницы, что Вася хворает.
А Васю не своя хвороба мучит, а то, что будто чужими с Володей стали. Никак оба конфликт с грузчиками забыть не могут. Оба в душе чего-то не прощают.
Задумала Вася назад в свою губернию уехать. Домой захотелось. А где «дом-то? В светелке под крышей Груша поселилась. Вдвоем тесно. У родителей и подавно не отдохнешь, начнут «плакаться» на свое житье, большевиков ругать… Куда же? Написала Вася Груше, чтобы комнату ей поискала. А Степану Алексеевичу, чтобы работу нашел, партийную, в массах. Как получит ответ, так и поедет. Что ей тут делать? Не нужна она больше… Володя и без нее проживет. Тянутся дни, тоскливые, длинные.
Лето в разгаре. В садике вишни поспели, сливы синевой покрываются. Нежно белеют многолетние лилии на высоких и тонких стеблях. А Васю ничто теперь не радует. Походит по саду, вспомнит, как весной на раскидном кресле лежала и жизни радовалась, и еще грустнее станет…
Она тогда была другая – молодая, доверчивая, счастливая… Что-то ушло. Что? Вася определить не умеет, а знает: ушло, и не вернешь…
Поглядит Владимир иногда из окна, как Вася одна по саду ходит, равнодушная, вялая… Нахмурится. А в глазах мука. Постоит у окна. И сразу отвернется, за дела с Иваном Ивановичем сядет…
А Вася вздохнет. Вот и опять обманулась… Ждала, что в сад к ней выйдет… Не пришел. Что же! Видно, не до Васи!.. Дела важнее мук женского сердца!
Проснулась Вася от шороха. Утро. Владимир у своего шкафчика возится, что-то достает.
– Ты что, Володя, так рано?
– На поезд. Груз принимать.
– Сам?
– Проверкой заняться надо.
Завязывает Владимир перед зеркалом новый галстук, не ладится. Смотрит Вася на него, и такой он ей кажется вдруг родной да желанный.
– Дай помогу. Иди сюда, Володя.
Послушно подошел. На кровать присел. Завязала ему галстук Вася. Поглядели друг на друга и вдруг молча обнялись.
– Васюк мой, маленький! Родной, родной… Так больно, так больно чужими жить. Неужели теперь всегда так будет? – жалобно спрашивает Владимир, прижимая к себе Васину кудрявую голову.
– А мне, думаешь, не больно?… Хоть не живи.
– Так зачем же мы ссоримся, Вася?…
– Не знаю. Что-то между нами встало.
– Нет, Вася! Нет1 Ничто не может встать между нами, сердцем, Вася, я твой, только твой.
– Не разлюбил?
– Глупенькая!.. – Целует Васю. – Давай не будем больше ссориться. Глупо же. Обоим больно. Я не могу тебя потерять, Вася. Без тебя я жить не умею. Так не будем больше «цапаться»?
– А не будешь больше директорствовать?
– А не будешь грузчиков против меня подымать? – Смеются.
– Ну, а теперь спи! Не выспишься, опять весь день хворая будешь. Я вернусь часа через два.
Закутал Васю, поцеловал Васины глаза и ушел. А у Васи так на сердце хорошо стало. Легко, легко… И засыпает Вася сладко, точно радость вернулась, точно то, главное, вовсе не ушло…
Владимир с разгрузки не вернулся; позвонил по телефону, что в правление проехать должен. К обеду будет. Васе лучше сегодня. Но на рогожную не пошла. Хозяйством занялась, вместе с Марьей Семеновной квартиру прибирают.
Незадолго до обеда звонок по телефону. Вася подошла.
– Алло!
– Владимир Иванович дома?
– Нет еще. Кто говорит?
– Из конторы правления.
– Почему же вы его на дому спрашиваете, когда он еще там, у вас?
– В правлении его нет, он уже уехал. Извините. – Опять этот женский голос! Кто такая? Не любит Вася этот голос. Часто вызывал он Владимира в первые дни приезда. Потом сразу прекратил. Вася как-то спрашивала Ивана Ивановича, кто из конторы правления всегда вызывает Владимира, да еще в рабочие часы? Иван Иванович объяснил, что это из дежурных. Странно! Почему голоса так похожи? И опять нехорошо делается Васе. Шевелится, проклятая, у самого сердца… Больно делает!..
К обеду Владимир приехал с двумя правленцами. Очень заняты утренними грузами. Все-таки Васю спросил, как себя чувствует. Грелась ли на солнышке, как доктор велел?
– Нет, не грелась. – Отрезает Вася сухо и, будто случайно, бросает: – Тебя опять та барышня, что вечно к тебе из правления звонит, по телефону вызывала.
– Какая барышня? Владимир делает удивленные глаза. – Из правления, говоришь? Так это, верно, Шелгунова? Ну и «барышня»! Почтенная мамаша семейства… Да ты ее видела, Вася, толстая такая, с бородавкой…
Сказано так просто, естественно, а Васе тоскливо. Нет, что-то все не то…
После обеда правленцы распрощались. Вася рада, ей хочется побыть сегодня с Владимиром, душою отогреться… Не напрасно же утро радость сулило.
Но только правленцев проводили, телефон задребезжал в кабинете. Владимир к телефону.
– Да, я, – отрывисто. – Просил же я не по телефону, – упрекающе. – Ну, конечно, по семейным обстоятельствам, – с усмешкой. – Ни в коем случае… Категорически запрещаю. Решительно. Ну, хорошо, хорошо, – уступчиво. – Только очень ненадолго. До свидания.
Вася стоит в соседней комнате, слушает. И опять что-то тоскливо сердце сосет…
С кем он разговаривает? Кому обещает «ненадолго»? Кому может «запрещать»'?…
Владимир из кабинета идет прямо в спальню. Мимо Васи. Будто ее не замечает. Вася за ним. Прихорашивается Владимир перед зеркалом, гребешком волосы расчесывает.
– С кем ты говорил, Володя, по телефону?
– С Савельевым.
– С Савельевым? Разве он вернулся?
– Сегодня утром.
– Ты его встречал?
– Что за допрос такой, скажи на милость? Ты же знаешь, грузы принимал. Беспокойно, раздосадованно.
– И ты хочешь сейчас идти к нему? Ты ему обещал?
– Да, я иду к нему. – Молчание.
Вася чувствует, как сердце ее бьется все сильней, все сильней… Вот-вот разорвется. Пусть! Мука не по силам. И вдруг подошла к Владимиру вплотную, ласково за руку взяла.
– Володя! Не делай этого… Не начинай опять сначала…
– Что сначала? – подозрительно-тревожно.
– Водиться с этим негодяем-спекулянтом… Меня предупреждали: против тебя же главное обвинение, что ты с «неподходящими людьми» знакомство ведешь…
– А!.. И ты опять сначала? Запела в одну дудку с твоими контролерами!.. Истерзать меня хочешь? Воли лишить?… Чтобы я к твоей юбке пришит был?… – Вскипел, Васину руку с руки своей сбросил.
– Постой! Постой, Владимир. О чем ты? Когда это я хотела тебя к юбке привязать? Опомнись? Не обо мне речь, о тебе. Не рой себе сам яму… Врагов у тебя достаточно. А как начнешь дружбу с Савельевым водить…
– При чем тут Савельев?
– Как при чем? Разве не к нему идешь? – Глаза Васи тревожно вопрошают.
– Конечно, к нему. Но что же из этого? Иду по делам. Понимаешь? Это необходимо.
– Не верю!.. – возбужденно. Отложи до завтра, позови в правление.
– Вася! Ну какой же ты ребенок, – меняя тон. Ну хорошо, я тебе правду скажу. Конечно, Савельев зовет не по делам. Дела мы бы и в правлении справили… Просто у него собралась маленькая, теплая компания… Ну и зовет в картишки перекинуться. Ты же видела, Вася, что я почти месяц нигде не бывал, все дома да дома, все дела… Дай мне хоть изредка вздохнуть!.. Вася! Ведь я тоже хочу… Не могу я схимником быть.
– Я понимаю, Володя, – печально опустила голову, – все это так. И в том, что ты развлечешься, беды же нет… Но только, понимаешь, нельзя же опять начинать с Савельевым, спекулянтом, мерзавцем! Сам его не уважаешь… На что он тебе? Сейчас разнесется: Владимир Иванович опять с Савельевым дружит. Ну и пойдет… Володя! Милый! Я прошу тебя, не ходи сегодня к нему!.. Позвони, откажись…
– Какие глупости! – нетерпеливо. – Если губкому есть время судебные дела подымать из-за каждого знакомства, так это не губком, а сорная яма… Ты, Вася, преувеличиваешь…
– Ну, а если мне, Володя, неприятно, что ты к нему пойдешь? Он меня не любит, я знаю… Он нарочно тебя приглашает, назло мне… Я же слышала, как ты по телефону ему объяснял, что «по семейным обстоятельствам» прийти не можешь… И оба вы смеялись. Володя, – волнуясь, – мне больно, мне обидно, что ты с ним, с чужим человеком… С кем? С Савельевым смеешься надо мною. Будто я тебя не пускаю…
– Так это же так и есть!..
– Ты вот как ставишь вопрос! Ну, хорошо! Так иди к нему! Иди… Но помни, – злобно блеснув глазами, – помни, что терпению моему конец… Выручала, терпела, заступалась… Довольно… Хочешь – иди… Но и я знаю, что мне делать! – Голос истерический, крикливый.
– Надоели мне эти бабьи истерики! – раздраженно. – Что ты пристала? Чего от меня хочешь?
– Володя! – со слезами в голосе. – Никогда не просила тебя ни о чем! Сегодня, сейчас, я прошу тебя… Останься! Ради себя… Ради меня!
– А ну вас, бабы! Все на один лад! Надоели! – мимо Васи спешно в переднюю.
Хлопнула входная дверь. Загудел автомобиль… А!.. – точно раненый зверь, стонет Вася. – А-а! А-а!..
– Лиза, я пришла к тебе… Приюти меня. Я ушла него… Совсем.
Голос осекается. Но глаза сухи. Горе слишком велико, слез нет.
