А что про него рассказывать, - скривился поэт. - Ты ведь сам всё видел. Серо, блёкло, скучно...
Он вскочил с кресла и продекламировал, подвывая:
Нет солнца, только злая тьма,
Нет жизни, только воет смерть.
И мир - сплошная кутерьма,
Разбитых судеб круговерть.
Я уже устал заказывать глаза и многозначительно вздыхать. Не скажешь же этому чудику, что я терпеть не могу поэзию ни в каком виде. И поэтов не люблю, особенно непризнанных.
Я подморгнул Виталику, чтобы он тоже запоминал сведения, которые нам собрался сообщить Ант. Задремавший было от скуки стажёр проморгался и приготовился внимательно слушать. Но узнавать о новом мире из уст изгоя-диссидента - последнее дело. Мы пытали Анта часа два, старательно вздыхая и закатывая глаза каждые десять минут после очередного опуса, которыми он щедро разбавлял свой рассказ. Кроме того, что Миоген - обитель тоски, зла и серости, я узнал и некоторые полезные вещи. Например, что тут умеют, помимо всяких онтронных вещей, заглядывать в прошлое и будущее и превращать материю в пространство или время и наоборот ("грубую ткань в светлую даль", по словам поэта). Меня даже пот прошиб, когда я представил себе размер премии за этот проект. Сумма премии всё раздувалась и раздувалась. У моря я приобрету не домик, а целую виллу, пятиэтажную, с пятидесятиметровым бассейном и вертолётной площадкой.
В нашем мире ты бы мог стать миллиардером при своём таланте, - неосторожно брякнул Виталик. Ему не терпелось узнать, есть ли в мире деньги или тут всё бесплатно, как еда.
Я незаметно погрозил ему кулаком, но он не заметил.
Кем стать? - задрал брови кверху поэт.
Миллиардером. Ну, состоятельным человеком, богатым... У кого денег много.
Между ними состоялся замечательный диалог:
Денег?
Ну да. Таких штук, на которые можно много разных вещей купить.
А зачем вещи покупать?
Чтобы их было много.
А разве задублить нельзя?
Задублить?
Ну да. Разве у вас в мире нет дублятора? Это такая онтроника, которая любой предмет может размножить. Ну, сделать категорию "количество" неважной...
Этим он добил Виталика. Мир, в котором можно любую вещь размножить в неограниченном количестве, мир, в котором количество не играет роли, произвёл на стажёра огромное впечатление. Он подавленно замолчал. Пришлось вмешаться в разговор мне.
Представь, - обратился я к поэту, - что у тебя есть какая-то уникальная вещь. Эксклюзив. Которой нет ни у кого. И все тебе завидуют. Зачем ты будешь кому-то её давать задублить, если можешь пользоваться ею сам? Только ты, один-единственный.
По лицу Анта было видно, что в поэтической голове шла титаническая мыслительная работа. Чтобы не быть голословным, я открыл первичный дилаперский набор, вынул первую вещь для зацепа - джинсы и торжественно встряхнул ими перед носом ошалелого поэта. Аляпистые штаны были щедро украшены лейблами и ярлыками. Лёгкие пошорканности придавали джинсам фирменный вид.
Вот это вещь! - восторженно произнёс поэт, сглотнув от напряжения, и даже привстал с кресла.
Фирма! - гордо ответил я, позволяя Филу потрогать лейблы.
Откуда?
Оттуда. На, подержи!
Поэт бережно, как святыню, принял штаны из моих рук.
У нас таких не выдумывают, - завистливо произнёс он, рассматривая джинсы на вытянутых руках. - У нас в выдумницах - только эту дрянь.
Он с отвращением поглядел на свою одежду.
А незачем такие выдумывать! - заметил я. - Если джинсов будет много, тогда все будут их носить, и никто удивляться не будет. А так они будут у тебя одного. Дарю!
От привалившего счастья поэт совсем обезумел. Он счастливыми глазами смотрел на меня и прижимал джинсы к груди.
Если ты хочешь добиться славы, добивайся её любыми способами, - менторским тоном поучал я. - А слава - это публичность, внимание людей. Наденешь джинсы - автоматически становишься центром внимания, и можешь спокойно читать свои стихи. Тебя выслушают из уважения к твоим фирменным штанам.
Что я могу для тебя сделать? - засуетился поэт.
О, это уже другой разговор! Приятно слышать и понимать, что зацеп состоялся. В любом мире, хоть рабовладельческом, хоть в коммунистическом, есть люди, способные за джинсы сделать всё, что угодно. Они - потенциальные жертвы зацепа.
У меня есть много интересных вещих, - опутывал сетями поэта я всё сильнее и сильнее. - Получше этих джинсов. Они могут стать твоими. К тому же я помогу тебе стать знаменитым, чтобы тебя слушали и обсуждали. Помоги мне тоже немного.
Что? - прошептал поэт.
Я скажу, когда мне понадобится твоя помощь.
Ант выпухнул нас из своего дома уже в сумерках. Спокойной ночи он пожелал своеобразно:
Уснуть, и чтоб весь мир пропал,
Уснуть, проспав судьбы запал.
Проснуться бы в тиши ночной
И вечный ощутить покой.
Своим стихотворным бредом поэт изрядно надоел за этот вечер. Я привычно вздохнул, закатив глаза, на этот раз просто от облегчения.
В гостиницу мы не пошли. По сумеречным опустевшим улицам я и стажёр добрались до окраины города и нашли укромное место на берегу небольшой речушки. Мне необходимо было посоветоваться с суфлёром, подвести итоги дня. В гостинице вряд ли могла быть прослушка, но перестраховаться никогда не вредно. Стажёра я поставил караулить.
Я отключил понимальник и постучал по переговорнику.
А? - встрепенулся на том конце "провода" Павлик.
Спишь, что ли? - недовольно спросил я. - Забыл, что должен трое суток проекта дежурить непрерывно?
Глаз не сомкнул! - вяло заверил меня суфлёр, смачно зевнув.
Что скажешь? В общем и целом?
Аналитик хмыкнул:
Лучше бы девку зацепили, чем этого патластого графомана. Хотя бы эту, Элину. Или рыженькую в кафе.
Кто бы рассуждал о девках! - рассердился я. - Донжуан-теоретик! По существу что скажешь?
И так всё понятно. Коммунизм с пережитками социализма. Или социализм с зачатками коммунизма. От каждого по способности, каждому по морде.
Виталик, обладающий умением искренне смеяться над самой тупой шуткой, хохотнул и тут же смолк под моим сердитым взглядом.
Павлик, - сказал я проникновенно, - я знаю, что ты главный остряк аналитического отдела. Но мне сейчас не до шуток. Я и так весь вечер идиотские стихи слушаю. Давай просыпайся до конца и выдавай своё мнение.
Мирок интересный. Эксклюза тоже неплоха, - выдал скромное мнение суфлёр, посерьёзнев.
"Неплоха"! - Я даже подскочил от возмущения. - Шикарная эксклюза, роскошная! Хрен кто такую добывал из дилаперов!
Эксклюза - это так, мелочёвка, - не разделил моего восторга Павлик. - Тут другое интересно. Перепухание, картофелекапуста... Вывод не напрашивается?
Я задумался с точки зрения суфлёра бессовестно долго, и он через пару секунд сам ответил:
Вывод такой, что в Миогене нет чётких границ. Это нечёткий мир. Мир, в котором противоположности сглажены, между ними нет выраженной разницы. У нас каждая вещь - это отдельная сущность, а у них - полудрова-полудым и морквосвёкла.
А перепухание тут причём?
Я думаю, что тут тоже своего рода нечёткость. У нас каждое твёрдое тело занимает своё определённое место в пространстве. А у них, видать, размазана по всему пространству. То есть ваш поэт не целиком в соседней комнате дрыхнет, а в основном, на девяносто девять и девять десятых процента. А одна тысячная его часть размазана по всему пространству Вселенной.
Ты точно проснулся? - поддел я Пашу, слегка обалдев от его гипотезы. В принципе у него все гипотезы сумасбродные.
Идиот! - прокричал суфлёр так, что я прикрыл рукой переговорник. Верный признак, что ему мысль кажется логичной и правильной; он всегда злится, когда его не понимают, - Включи мозг, недоучка! Поэтому и называется перепухание, что человек плавно перетекает из одной точки пространства в другую! В одном месте он сдувается, а в другом вспухает! Просто меняет концентрацию себя в данной точке. Что не ясно?!
Мы с Виталиком промолчали.
И между самими вещами, кстати, нет чёткой разницы, - слегка успокоился Павлик. - У нас есть морковь, и есть свёкла, и между ними нет ничего общего.
Корнеплоды, - брякнул я.
Что?! - опешил суфлёр.
Я говорю, у них есть общее: морковь и свёкла - корнеплоды.
Вот идиот!- задохнулся от возмущения суфлёр-философ. - Что с тобой сегодня? Ты что-то соображать плохо стал. Я же тебе о другом толкую, а не о классификации. Я говорю, что у нас между любыми вещами есть чёткая разница, граница. А в Миогене можно из любых двух вещей получить нечто среднее. На четверть свёклу, на три четверти морковку.
"Что среднить будем?", - всплыли в мозгу странные слова поварихи.
И фазовые переходы тут, скорее всего, плавные. Водалёд. Значит, вода в лёд переходит не скачком, как у нас, а плавно густеет. Заметил, кстати, что город здешний похож на село? И это тоже гладкость, сглаженность - в Миогене нет разницы между городом и деревней.
А конфигурация? - неожиданно возник из темноты уставший караулить Виталик.
