– Дорогая, а если у меня в самый ответственный миг спину скрутит? – с усмешкой отвечала Северга на заигрывания невесты. – Я ж умру со стыда. Нет уж, лучше подождать и набраться сил, чтобы в праздничную ночь быть во всеоружии. Потому что когда дойдёт до дела, я должна буду не осторожничать и беречься, а любить мою женщину так, чтоб искры из глаз сыпались и кровать трещала. Обещаю, из спальни ты выползешь такая за... любленная, что... вообще оттуда не выползешь.
– О, заранее трепещу и боюсь! – чувственно прикусывала губку Темань, обжигающе стреляя глазами и прижимаясь к плечу Северги.
– Трепещи, крошка. Ибо тогда я отведу душу. Ох, отведу!..
Ненужная суетная кутерьма, воздержание, вымотанная до нервного истощения Темань и нависшее смутное опасение, что с отлучкой-отпуском может не всё срастись гладко – всё это приводило Севергу в мрачное расположение духа. Она снова выпустила свои стальные шипы, и Темань о них поранилась. Не то чтобы это была ссора – так, спор из-за какого-то пустяка, но невеста убежала в спальню в слезах, а Северга ещё какое-то время сидела у камина, потягивая хлебную воду со льдом. Хоть по своей навьей природе она была волком, но на душе скребли кошки.
Темань лежала одетая на постели, обняв подушку и вперив застывший взгляд в пустоту. Северга остановилась у окна, скрестив на груди руки.
– У меня такое чувство, как будто всё это нужно только мне, – проронила Темань. – А ты меня вообще не любишь. Но зачем-то участвуешь в этом.
Северга вздохнула, глядя на серебристое сияние вечернего города.
– Радость моя, всё это – только ради тебя. Твоё счастье – моё счастье. Если это сделает тебя счастливой – пусть будет так. Так, как ты хочешь.
– Почему только мои желания? А ты? Что сделает счастливой тебя? И чего хочешь ты сама? – Темань приподняла немного растрёпанную золотую головку от подушки, села.
Северга помолчала. Брови отяжелели от дум, неповоротливо-безнадёжных и неподъёмных.
– Трудный вопрос, детка. Я не знаю. Но вся эта суматоха тебя измотала, да и у меня уже в печёнках сидит... Я себе это представляю так: завтра мы идём за этой бумажкой, потом я швыряю тебя на кровать и люблю ОЧЕНЬ крепко... – Северга даже зажмурилась и встряхнула головой при слове «очень», дабы подчеркнуть его размах. – А потом сразу отбываю в войско, потому что сердце у меня что-то не совсем на месте, если честно. Задницей чую, ждёт меня там что-то оч-чень весёлое.
– То есть? – сразу встревожилась Темань, бледнея. – Что должно случиться? Что там? Это опасно?
– Да ты не пугайся так... Вопросик один нерешённый. – Северга чмокнула её в макушку. – Написала начальству прошение об отпуске, перед тем как к тебе рвануть, но не лично в руки отдала, а письмом отправила. Не знаю, утрясётся или нет. Если нет... В лучшем случае плетьми отделаюсь, ну, а в худшем – разжалуют в рядовые. Ладно, не беда. Где наша не пропадала... Не бери в голову, сладкая. – Северга тихонько поцеловала Темань в испуганно приоткрытый ротик. – Отдыхай лучше. Замоталась ты совсем... Смотри, на свадьбе в обморок не упади.
Все, кто шушукался у них за спиной, присутствовали на помолвке – ели, пили и поздравляли виновниц торжества. Темань, в тёмно-голубом, расшитом золотом наряде с высоким, закрывающим шею воротником, сияла счастьем и принимала их заверения в вечной дружбе с ослепительной улыбкой, а губы Северги оставались каменными. Она знала цену этой «дружбе».
– Поздравляю тебя, Северга, – сказала госпожа Брегвид. – Рада за вас обеих. Ты поступаешь правильно.
Северга учтиво поклонилась, но клинком сверкнувшая на её лице улыбка-оскал была язвительно-холодна.
– Благодарю, госпожа градоначальница, за поздравление. А уж твоё одобрение мне прямо как целебная мазь на раны! Что б я без него делала!
Брегвид язвительность уловила, но, видно, не нашла, что сказать в ответ.
Высылали приглашение и госпоже Раннвирд, но она не появилась ни на помолвке, ни на свадьбе дочери: видимо, не желала встречаться с Севергой.
Всего было вдоволь на этом празднике: угощений и напитков, музыки и танцев, светских разговоров и торжественных слов. Северга, в своём щегольском парадном мундире и зеркально сверкающих сапогах, была грозой юных девушек: от её взгляда они трепетали и смущались, а их матушки хмурились. Когда приём уже подходил к концу, Северга с Теманью вышли подышать воздухом во двор. Темань устало опиралась на руку Северги, обмахиваясь шляпкой.
– Ох... Ну и денёк! Хорошо, что свадьба будет скромнее. Второго такого торжества мне просто не вынести! Но всё славно получилось.
Она была счастлива и довольна, чего Северга не могла сказать о себе. Её грудь заливал ледяной сплав презрения, усталости, досады, раздражения. Вечерний прохладный сумрак вливался ей в сердце, сквозняком выстуживая его и опустошая.
– Что ты опять хмуришься? – Темань прильнула к её плечу, тревожно заглядывая в глаза. – Когда у тебя такой взгляд, я боюсь...
– Чего ты боишься? – Северга без улыбки всматривалась в её безупречное, озарённое пронзительной красотой лицо с чертами тонкой, изысканной лепки, будто выточенными из розового мрамора.
– Что ты скажешь что-нибудь... такое... – Темань поёжилась с робкой улыбкой. – Неприятное.
– Ты не ошибаешься. Скажу. – Северга устремила взгляд к окнам, в которых ещё сновали тени гостей. – Всё-таки хорошо, что я редко бываю здесь. Это не люди, это стая шавок. И их мнением ты дорожишь? Их осуждения боишься? Жаждешь их признания и одобрения? Их уважение нужно тебе, как воздух? Для них были все твои старания в эти дни? Чтобы угодить им? Впрочем, отвечать не трудись, эти вопросы того не требуют.
Глаза Темани влажно заблестели, блуждая по чернеющим острыми копьями прутьям забора и ловя отблески праздничных огней.
– Зачем ты всё это говоришь, Северга? И зачем тогда участвуешь в этом, если так презираешь это общество?
– Потому что ТЫ не сможешь жить по-другому, детка. – Суровая сталь в голосе Северги сменилась пронзительной вечерней печалью. – Я понимаю это и не могу вырвать тебя из твоей среды, а в иной ты не приживёшься. Чтобы обходиться без общества и плевать на него, нужно быть таким же нелюдимым и свирепым зверем, как я. Все не могут быть такими.
– Зачем тогда я тебе вообще? – с горечью спросила Темань, не вытирая мокрых ручейков со щёк. – Я, боящаяся шавок и стремящаяся им угодить? Почему ты терпишь то, что тебе так противно, и играешь по правилам тех, кто тебе чужд?
«Наверно, потому что в некотором роде люблю тебя и делаю это ради тебя». Нет, эти слова не прозвучали в вечернем пространстве, лишь повиснув дрожащим призраком несбыточной надежды. Могли ли они сорваться с угрюмых губ Северги или, быть может, Темань так желала их услышать, что сама в своём воображении произнесла?
– Ты в своём сердце не такая, как они. – Рука Северги легла на грудь Темани, а потом скользнула выше и потеребила её округлый изящный подбородок. – Никто из них не способен полюбить меня и принять. Они либо боятся меня и бегут прочь, либо нападают. А ты каким-то образом смогла привязаться ко мне, моя нежная девочка. Уж не знаю, что ты во мне нашла... Но есть опасность раствориться в стае без следа и слиться с нею, утратив то драгоценное, что отличает тебя от неё. Не потеряй это.
Темань закрыла глаза. Приятная усталость и довольство сменились на её лице душевной мукой. Северга уже почти сожалела о сказанном. Коснувшись вздохом щёчки невесты, навья проговорила:
– И вот этой вот бессердечной гадине, норовящей сказать что-нибудь неприятное и испортить тебе праздник, ты хочешь отдать себя в супруги, крошка. Я тебе не завидую, если честно.
Глаза Темани сверкнули алмазными каплями и исступлёнными лучистыми искорками, и она прижалась к Северге, отчаянно вцепившись в неё.
– Потому что я эту бессердечную гадину люблю, люблю, люблю, – сквозь стиснутые зубы простонала она.
Северга лишь вздохнула, заключая её в объятия и щекоча дыханием её лоб, золотистый густой шёлк бровей и точёные скулы.
На следующий день состоялось само бракосочетание. Сперва в храме Маруши они обошли вдвоём вокруг статуи белой волчицы, а потом жрица в чёрном плаще с алой подкладкой потребовала пожертвовать богине свою кровь. Темань вздрогнула и побледнела.
– Не бойся, милая невеста, нужна всего лишь капелька из твоего пальчика, – клыкасто улыбаясь, успокоила служительница Маруши.
Две тяжёлые густые капли упали в кубок с вином – от Темани и от Северги. Жрица опорожнила сосуд в жёлоб алтаря у подножья статуи, и жертвенная смесь растеклась, заполняя собой узор, вырезанный в каменной глыбе. Преодолев свой путь по затейливо свивающимся желобкам, жидкость стекала струйкой в золотую чашу с другой стороны алтаря. Служительница протянула её Северге с Теманью:
– Испейте и причаститесь к Духу Маруши. Ваша кровь стала её кровью.
Губы Темани дрожали, когда она подносила к ним чашу. Сделав судорожный глоток, она затряслась, зажмурилась и передала остатки напитка Северге, и та последовала её примеру. Она ожидала ощутить сладковатый вкус нелюбимого ею вина, но вместо этого ей в горло пролилось что-то тёплое и солоноватое. Северга не спутала бы этот вкус ни с каким иным: на войне ей доводилось не только есть сердца и печёнки врагов.
