– А ведь я уже было похоронила тебя, – процедила навья, холодным прищуром сдерживая льющуюся из глаз боль. – Как последняя дура мчалась, чтоб припасть к твоему хладному трупу... Ловко же вы с Брегвид меня на... тянули. – Северга хотела употребить вместо «натянули» более грубое слово, но решила пощадить нежные ушки подруги.
Темань засверкала слезинками, вся напряглась тетивой, задрожала губами – знакомая картина готового вот-вот разразиться «представления».
– Ну, уж прости, что разочаровала тебя, оставшись в живых, – сдавленно выговорила она. – Я могу это исправить.
– А вот этого не надо мне тут. – Судорога вдруг отпустила, и прищур Северги облегчённо распахнулся, устремляя на Темань поток суровой стали. – Я тебе смерти не желала и не желаю. Этим ты ничего не добьёшься. Уходить надо достойно и в свой срок, а не хлопать дверью, как последняя кликуша. Ничего, кроме жалости и презрения, такие поступки не вызывают. Тебя уважать должны, а не жалеть.
Темань надломленно всхлипывала, пряча лицо в ладонях.
– Не бей меня словами... Мне и так больно...
– Мне тоже больно, милая. Ты не представляешь, как. – Северга сверлила её сквозь ладони взглядом. Без сомнения, та чувствовала его и оттого так ёжилась и дрожала. – Ты даже не подозреваешь, как больно ты умеешь делать – ты, такая нежная, красивая, утончённая. Мне, головорезу и убийце, до тебя далеко.
Темань открыла лицо, мокрое от слёз и озарённое исступлением. Выскочив из постели, она бросилась перед Севергой на колени и припала к её сапогам.
– Прости меня! Прости за всю боль, которую я тебе причинила... Если я в чём-то виновата, я каюсь...
– «В чём-то»... Каяться надо, чётко осознавая, в чём. – К хмелю добавлялась непреодолимая усталость, и Северга закрыла глаза. – Встань, встань. Ещё не хватало... Женщина не должна стоять на коленях ни перед кем.
– Не встану, пока ты не простишь меня, – плакала Темань, неосознанно используя вместо платка форменные штаны Северги. Одно колено уже промокло.
– Крошка, на полу холодно. Ты озябнешь, сопельки потекут. Давай, вставай. – Эти будничные слова сводили на нет накал страстей и пригибали к земле все выспренние, громкие речи, сказанные до этого. Измотанная Северга сейчас больше всего хотела упасть в постель, и на пути к этой цели ей надо было одолеть последнее препятствие – плачущую Темань.
Темань заулыбалась сквозь слёзы, лучистая синь её глаз согрелась растроганностью. В ответ на заботливые слова Северги она тут же устремилась к ней на колени. Если обычно тёплую тяжесть тела красивой женщины навья и за тяжесть не считала, с удовольствием держа на коленях и кружа на руках, то сейчас её неокрепшая спина и воспалённые нервы отозвались такой острой болью, что она не сдержала крика – едва у самой слёзы из глаз не брызнули. Темань в ужасе вскочила.
– Ничего, ничего, – проскрежетала зубами навья. – Не пугайся. Сейчас пройдёт.
– Прости меня, прости, прошу тебя... – Темань принялась покрывать её лицо поцелуями, от которых Северге было уже не отвертеться.
– Повременить придётся с этим, – глухо выдохнула Северга, прислушиваясь к себе и не зная, сможет ли она сейчас вообще встать. – У меня хребет был разбит вдребезги. Кое-как на ноги поставили, ещё не до конца оправилась, воспаление там какое-то. Если это дело затянется, не знаю даже, как воевать буду... Не прыгай пока на меня, крошка, а то, боюсь, как бы у меня там что-нибудь опять не... хрястнуло.
Темань вся тряслась от сострадания и ужаса, её похолодевшие ладони быстро гладили Севергу по щекам, а губы бормотали «прости, прости». Она крутилась около навьи, не зная, как подступиться, что сделать, как помочь. Толку от её суеты было мало, и Северга проворчала:
– Да успокойся ты, не мельтеши. Мне в кроватку бы... Устала смертельно – хоть в гроб ложись. Сейчас как-нибудь попробую встать.
С поддержкой Темани встать удалось, кинжальных ударов боли больше не было. Северга с облегчением выпрямилась, расставив для устойчивости ноги.
– Отпустило вроде. Ладно, милая, я – баиньки. Дорога тяжёлая была, ночью глаз не сомкнула, да ещё выпила лишку. И ты у меня ещё тут живая оказалась... В общем, с меня на сегодня хватит.
На купель уже сил не осталось: тут бы хоть как-нибудь раздеться и улечься... Постель была слишком мягкой, спина на ней начинала ныть ещё хуже, чем в сидячем положении, и Северга постелила себе свёрнутое одеяло на полу. Согнув ноги в коленях, она кое-как нашла удобное положение и закрыла глаза.
Протрезвление было мучительным. Встала она лишь вечером – разбитая, с ноющей поясницей и отвратительной вонью в пересохшем рту. Опохмелившись чарочкой хлебной воды, Северга повисела на прикрученной к стене перекладине, подтянулась несколько раз до полного касания подбородком. Слегка отвыкшее от нагрузок тело отзывалось дрожью, но мышцы начинали приятно гореть. Усердствовать не следовало, дабы не нанести вреда, но Северга попробовала ещё чуть-чуть размяться – приняв упор лёжа, осторожно сделала десять отжиманий кряду. Первой пятёркой она прорвалась через боль, а потом стало чуть легче. Северга чувствовала, как горячая кровь быстрее бежит по жилам, вымывая из больной области всё дурное. После разминки даже хромота стала меньше. Отжавшись ещё десяток раз, навья приказала:
– Дом, приготовь купель. Помыться всё-таки надо.
«Будет сделано, госпожа Северга».
Где-то в кишках сидела иголочка беспокойства: Темань. Как она там? Не учудила ли опять что-нибудь? Но Северга неторопливо, от души понежилась в купели, промыла волосы. Приятно было облачиться в чистую одежду. Вещи она надела домашние, гражданские, оставив только форменные сапоги. Нужды в скорбном чёрном платке больше не было, но навья повязала его снова: с белым воротничком он смотрелся строже. А строгость Темани сейчас была нужна. Чтоб не раскисала.
Есть с похмелья не хотелось, даже подташнивало, но навья знала, что горячая пища будет полезнее. Темань вышла к ужину причёсанная и принаряженная, глазки у неё блестели, и Северга, заметив эти изменения к лучшему, кивнула:
– Другое дело. Ты обворожительна, крошка.
После ужина Северга расположилась в кресле. Нутро согрелось, даже захотелось ещё немножечко выпить, но уже не ради обезболивания, а так, в своё удовольствие. Впрочем, навья понимала, что горячительным лучше не злоупотреблять. Пьянчуга – не воин. Она и так основательно приложилась к фляжке в дороге, а потому отказалась от чарочки у камина. Довольствуясь чашкой отвара, она чувствовала себя недурно, даже спина как будто угомонилась наконец.
Темань присела в другое кресло. Ей явно хотелось на коленки, но она боялась снова причинить Северге боль. На шее у неё всё так же белела повязка, и навья спросила:
– Что у тебя там?
Вопрос этот смутил и напряг Темань, она потупилась и потемнела лицом. Догадка дохнула Северге в сердце холодком огорчения и досады.
– Резала?
Темань кивнула, нервно прижав руку к повязке, прикрывавшей шрамы.
– Это тебе напоминание... о твоём неумении прощать, – проронила она.
– Нет, крошка, это напоминание тебе – о твоей глупости. И только. – Северга с хрустом разгрызла солёный сухарик, отхлебнула душистый отвар. – Взяла и испортила красивую шейку, дурочка.
Глаза Темани опять угрожали развести сырость, от которой у Северги начинали ныть зубы.
– Ну-ну, – миролюбиво, успокоительно молвила она. – Будет тебе, детка. Повезло ещё: одеждой прикрыть можно. У меня вон, – навья обрисовала в воздухе овал вокруг своего пересечённого шрамом лица, – вся красота на виду. И не спрячешь уже никак. Одно утешает: он хотя бы боевой, носить вроде как не зазорно. А у тебя – по дурости. Ну ладно, ладно, – добавила она, видя, как Темань на глазах раскисает снова, – ты же меня и такую любишь, со шрамами. И когда целуемся, носик не воротишь. Будем и с тобой придерживаться такого... – Северга кинула в рот новый сухарик, захрустела, – подхода.
Темань улыбнулась сквозь слёзы дрогнувшими губами, прошептала:
– Северга... Можно тебя обнять?
– Ну, давай, – усмехнулась навья. – Только осторожно. Не запрыгивай с разбегу.
Она встала, и Темань щекотно прильнула к её груди. Огонь в камине уютно трещал, отбрасывая тёплые рыжие отблески, их дыхание смешалось, глаза оказались в ошеломительной близости. Поцелуй получился нечаянно, сам по себе – неуверенный и короткий, как бы прощупывающий почву. Чувствуя, что опять попадает в пьянящий плен золотоволосых чар, навья встряхнула головой.
– Стой, стой. Попридержи своего коня, крошка. У меня ещё не зажила не только спина.
Темань сникла, но Северга ничем не могла её утешить. Они снова расселись по креслам, поговорили о том, о сём. Подруга заметно налегала на вино; когда она в очередной раз потянулась к кувшину, Северга придержала её руку.
– Будет, будет. Ещё не хватало, чтобы ты у меня тут пьянчужкой стала. Так не пойдёт. – И добавила: – Дом, убери вино. Горячительное Темани отпускать, пока я здесь, только с моего разрешения. После – не более одной чарки в день. Не считая гостей, конечно.
