И кажется Васе, что нет человека на свете несчастнее Васи…
Только Лиза утром на работу ушла, дверь открывается. Мария Семеновна явилась. Черной кружевной косынкой голову прикрыла. Запыхалась. Жарища. Лето в разгаре.
– Здравствуйте, Василиса Дементьевна. От мужа вам письмо принесла. Велел для скорости извозчика взять. Да где их теперь найдешь? Запыхалась совсем.
Рвет Вася правленский конверт с бланком, а у самой пальцы холодеют. Не слушаются.
«Вася! Что же это? Что ты со мной делаешь? За что так жестоко терзаешь? Или хочешь скандала на весь район, чтобы пищу моим врагам дать? Чтобы совсем меня загубить?… Говорила, что друг мой, а на деле с врагами моими идешь. Истерзала ты всю мою душу!.. Больше я так жить не могу!.. Если разлюбила, скажи прямо. Зачем из-за угла меня бьешь? Ты же знаешь, что люблю я одну тебя. Все другое, все, что тебе люди на меня сплетничают, ерунда, временное… Выслушай меня! Клянусь тебе, я не был вчера у Савельева! Клянусь, что там, где я был, я тебе не изменял!.. Мое сердце всегда с тобою… Я измучен, Вася! Пожалей. Приди ко мне, чтобы я мог глядеть в твои милые очи и все тебе сказать. Всю правду!.. Если ты мне товарищ и друг, ты придешь… Если нет – прощай! Но знай, что без тебя я жить не стану.
Твой несчастный
Володя».Вася читает письмо раз, другой. И то сладкой радостью зальется сердце, слезы на глаза навертываются. «Временное». «Люблю одну тебя». То злоба на Владимира вскипит: она же его «истерзала»! Она же его пожалей! А он пожалел? Не терзал? Высыхают слезы и жестко сжимаются бледные Васины губы. «Несчастный»! Подумаешь, несчастный!.. Всю ночь с другой миловался… Голубой шелк носил… Васи не пожалел. Как просила-то вчера: останься! Всю душу в глаза вложила!.. Руку Васину сбросил, на нее же «по-мужнину» крикнул и ушел!.. Пишет: «Одну тебя люблю»! Лжет! Не любит! Хороша любовь. Одни обиды, одни горести. На что Васе такая любовь?… А почему же он пишет: «Прощай. Знай, что без тебя я жить не стану»! Уж не вздумал ли чего?… Пустое! Грозится. Чтобы Васю разжалобить, чтобы, как дура, на зов его побежала…
И снова, в третий раз, читает Вася Володино письмо.
Мария Семеновна сидит, степенная, будто равнодушная, пот с лица обтирает, платком обмахивается.
– Только вы ушли вчера, Владимир Иванович и пришел. Спрашивает: где вы? Говорю: я почем знаю? В кабинет ушел. За бумаги сел. Потом по телефону Ивана Ивановича вызвал. Вместе сидели. За полночь в кухню пришел, спрашивает: не вернулись ли? Говорю: нет. Опять ушел. Ивана Ивановича проводил да и в спальню прошел. Там, верно, вашу записку-то и прочел. Слышу, плачет. Будто малый ребенок убивается… Так всю ночь и не ложился… Ходит, ходит, ходит… А сегодня с утра и чаю не напился, «ничего, говорит, не хочу». Подите, разыщите мне Василису Дементьевну. Всех ее друзей объездите, пока не найдете. Без нее чтобы и домой не показывались.
Слушает Вася, щемит сердце. Привычная нежность к Владимиру душу бередит, сердце болью заливает. Один ночь был. Ее ждал… Томился, плакал… Звал ее, Васю. А она-то тут как мучилась! Она-то как к нему рвалась! Она-то ревностью терзалась… Видно, еще не разорваны нити, что сердца их спаяли, видно, не ушла еще любовь! Зачем же муку длить?… Вернуться? Пойти к нему, только чтобы объясниться?…
– Когда вы уходили, что делал Владимир Иванович? В правление собирался?
– Когда уходила? Да как раз сударушке своей по телефону звонил… Горем, видно, своим поделиться думал… А может, и радостью… Кто их, мужчин, разберет? Им бы только скандала не было…
Сударушке звонил? Сегодня? Сейчас? Письмо послал Васе, а сударушке звонит?… Может, права Лиза: за Васю только потому и держится, чтобы скандала не было? Кабы не жена признанная была, и глядеть бы не стал!.. И зовет-то только, чтобы над ней снова глумиться… Нет! Довольно! Молчи, глупое сердце! Не пойдет к нему Вася. Не попадется на удочку!
А у самой от горя в глазах темнеет.
– Скажите Владимиру Ивановичу, что ответа ему не будет. Вот и все… И идите скорее… Идите же! Ну, идите!
– Да уж скорее скорого не пойдешь! А торопиться в таких делах тоже не след… Вы бы, Василиса Дементьевна, раньше подумали. Хоть, конечно, Владимир Иванович виноват перед вами как перед супругой, а и вы не правы. Кто же молодого-то мужа месяцами одного оставляет? Да и если рассудить, Владимир Иванович во всем прекрасный муж… О вас как заботится!.. Какао пьете ли? Яйца ли свежие для вас купила?… О вещах ваших больше вашего думает, отказу вам ни в чем… А что насчет женщин… Так кто же из них не грешен?
Вы супруга, вам и почет. А там что? Деньги заплатил, подарок сделал, и весь сказ!..
Слушает Вася Марию Семеновну, и еще нуднее на душе… Кабы могла она, Вася, так думать, все бы просто было! Не понимает Мария Семеновна, что обида-то не в том… Не друг ей больше Владимир. И веры ему нет… А веры нет, как вместе жить?…
– Не подождать ли до вечера, Василиса Дементьевна? Пойду я домой да и скажу супругу, что вы подумаете и вечером ответ пришлете? Так-то помудрее будет. А то фр! решила! Отчеканила!.. Сгоряча-то и ошибиться можно. Как бы потом не пожалели, не плакались бы.
– Нет, Мария Семеновна, не уговаривайте меня. Как сказала, так и будет. Не вернусь я к нему больше… Кончено.
А у самой губы дрожат и слезинки, крупные, редкие, по похудевшим щекам текут.
– Ну, дело ваше!.. Совет да сказ, а решать-то вам.
Ушла Мария Семеновна, а Васе опять, как раненому зверю, стонать хочется, громко, протяжно, чтобы на весь дом, на всю улицу слышно было. Кончено. Не вернешь! Прощай, Володя!.. Прощай, любимый! Прощай, желанный!
Тянутся Васины худые руки к Володе, рвется к нему наболевшее сердце… Текут слезы по бледным щекам.
А мучитель-разум говорит: «Довольно. Не иди. Кончи. Пора».
Плакала, плакала Вася, уткнувшись в Лизины подушки, да и уснула. Всю ночь глаз не сомкнула, шутка ли!
Проснулась от гудения. Под окном автомобиль тарахтит.
Чей? Вскочила. А вдруг Владимир сам за ней приехал? Надежда-радость в сердце дрогнула. К ставням бросилась. Спешит, открывает. А в дверях уже Вася-рассыльный стоит.
– Несчастье у нас, Василиса Дементьевна. Владимир Иванович отравился.
Что? Что? Метнулась Вася к Васе-рассыльному, за руку схватила. Умер?
– Нет еще, жив. Только очень коряжится, мучится… Вас зовет… Вот Иван Иванович меня за вами и пригнал. На автомобиле.
Как была Вася простоволосая, так в автомобиль и села. Зуб на зуб не попадает, трясет, как в лихорадке.
Убила любимого! Замучила… Не пожалела, на помощь не пришла… Ведь звал ее утром, как звал-то!..
Глаза у Васи стали большие, застывшие. Не горе в них, а будто сама неизбывность. Смерть.
Вася-рассыльный не видит ее глаз. Он бойко рассказывает, как дело было. Ему нравится, что такое новое, неожиданное приключение стряслось!
Съездил утром Владимир Иванович в правление, пробыл полчаса да и домой вернулся. В кабинет прошел. Вася видел, что он к шкафчику подошел, где пузырьки хранятся, чтобы краски на прочность пробовать.
Вася пока двор подметал. Входит в переднюю и слышит: кто-то будто рычит. Пошел Вася в кабинет поглядеть, кто туда забрался… А Владимир Иванович на диване лежит как мертвец. Глаза закатил, рот открыл, а во рту пена… Ну, тут суматоха пошла!..
Вася за доктором сбегал, что за углом живет. Тот как раз кушать сел. Но Вася говорит: так и так человек помирает, кушать потом успеете. Два раза Васю в аптеку гоняли, на автомобиле Иван Иванович прибежал. Дом вверх дном…
Вася слушает и будто не слышит. Нет больше Васи. Есть только Владимир и его страдание. Вася в них растворилась. Не станет Володи, и для Васи жизнь кончена. Останется пустота. Пустота, что страшнее могилы.
Входят Вася с Васей-рассыльным в переднюю, а Иван Иванович как раз доктора провожает.
Жив?
Всё делаем, что возможно. До утра ничего достоверного не скажешь.
Вася на носках пробирается в спальню. Навстречу ей все отчетливее несутся стоны Владимира… И кажется Васе, что это она сама стонет. Разве есть Владимир отдельно от нее, от Васи?…
В спальне беспорядок, непривычно. Ковер закатан, кровать передвинута. Но кровать пуста. Где же Володя? Что-то большое, белое, длинное на диване… Лицо серо-синее. Глаза закрыты… Оборвались стоны…
Что это? Умер?
– Володя! Володя!
Доктор сердито на нее оборачивается:
– Тш… Прошу без истерик.
Доктор возится над Владимиром; ему подсобляет сестра в белой косынке. Лица у обоих серьезные, строгие… Васю к Володе не подпускают.
Открыл глаза Володя, задышал часто-часто… Жив.
– Доктор, – шепотом умоляет Вася, – скажите правду: надежда есть?
Надежда всегда есть, пока сердце работает, кидает доктор недовольным тоном, будто Вася глупости спрашивает.
Что это значит: пока сердце работает? Ну, а если не будет работать?
Но спросить не смеет. Доктор занят, они с сестрой голову Владимира подняли, что-то ему в рот вливают.
А Володя уже снова застонал. Отрывистыми, рычащими стонами: «У-ух! У-ух! У-ух!» Вася слушает. Будто не страдает больше. Застыла вся. Будто чувства свои от боли потеряла. Будто нет Васи.
