Здесь, среди деревьев, было намного проще поверить в глупые слова, которые смущали меня в помещении. В этом лесу ничего не изменилось за тысячи лет, и все старые мифы и легенды казались в окружающем меня сейчас древнем зеленом лабиринте намного более правдоподобными, чем в моей прозаичной спальне.
Я заставил себя сосредоточиться на двух самых важных вопросах, на которые необходимо было ответить.
Во-первых, я должен решить: может ли быть правдой то, что Джулс рассказала о Калленах?
Мой разум немедленно выдал четкий и ясный ответ: «Нет». Глупо даже рассматривать эту идею. Это были дурацкие истории. Всего лишь мрачные старые легенды.
«Но что же тогда правда?» – спросил я себя. Невозможно было рационально объяснить, как мне удалось уцелеть в происшествии с фургоном. Я снова мысленно перечислил свои наблюдения: нечеловеческая красота, невозможная скорость и сила, глаза, которые меняют цвет с черного на золотой и обратно, бледная холодная кожа. Были и другие постепенно подмеченные мной подробности: похоже, Каллены никогда не едят, а движения их полны невероятной, тревожащей грации. И еще: то, как она порой говорит – используя непривычные модуляции голоса, а также фразы, больше соответствующие стилю исторических любовных романов, которые так любит моя мама, чем манере разговора в школьном классе двадцать первого века. Когда мы определяли группу крови, она прогуляла урок. А от поездки на пляж отказалась только после того, как узнала, куда именно мы едем. Казалось, ей известно, что думает каждый находящийся поблизости… кроме меня. И ее слова о том, что она злодейка, что опасна…
Могут ли Каллены быть вампирами?
Ну, они явно представляют собой нечто исключительное. В этом скучном маленьком городке творится что-то выходящее за пределы нормального и здравого. Исходить ли из рассказа Джулс о хладных или из моей собственной гипотезы о супергероях, но Эдит Каллен… не человек. Она что-то большее.
Так что – возможно. Таким будет пока мой ответ.
И тогда самый важный вопрос: что мне со всем этим делать?
Если Эдит вампир – я с трудом заставил себя мысленно произнести это слово, – то как мне следует поступить? О том, чтобы привлечь кого-то еще, не могло быть и речи. Я даже сам себе не в состоянии поверить; а любой, к кому я обращусь, засадит меня в психушку.
Только два варианта казались приемлемыми. Первый: последовать ее совету – быть умным и как можно старательнее избегать ее. Отменить наши планы и снова начать игнорировать ее, насколько это будет мне по силам. Делать вид, что на единственном предмете, где мы вынуждены находиться вместе, нас разделяет непроницаемая стеклянная стена. Сказать Эдит, что она была права, и больше никогда с ней не разговаривать.
И мне стало больно – от одной только этой мысли – больнее, чем можно было ожидать. Больнее, чем я способен вынести. Я быстро сменил тему и стал обдумывать второй вариант.
Можно ничего не менять. В конце концов, пусть даже Эдит и в самом деле является кем-то… зловещим, но ведь до сих пор она не сделала ничего слишком плохого. Собственно, я сам сейчас был бы всего лишь вмятиной на крыле фургона Тейлор, если бы Эдит не действовала так быстро. Настолько быстро, спорил я сам с собой, что это могло произойти чисто рефлекторно. Но разве настоящий злодей будет рефлекторно спасать жизни? У меня кружилась голова от этого бесконечного водоворота вопросов без ответов.
И всё же в одном я был уверен, если это вообще возможно: Эдит в черном платье с острыми зубами и ногтями не имела никакого отношения к настоящей Эдит, а была просто воплощением слова, произнесенного Джулс. Больше того, когда оборотень прыгнул, я в панике закричал «нет» не потому, что испугался за волка. Меня ужаснуло, что могут причинить вред ей. Даже когда она звала меня, показывая заостренные клыки, я боялся за нее.
И я понял, что у меня уже есть ответ. По правде говоря, неизвестно, был ли у меня вообще выбор. Настолько глубоко я увяз. Теперь, когда я знал – если знал, – что я мог с этим поделать? Потому что, думая об Эдит, о ее голосе, о ее гипнотических глазах, о непреодолимой притягательности ее тела, я испытывал единственное желание – оказаться сейчас рядом с ней. Даже если… но я снова не захотел произнести про себя это слово. Только не здесь, в этом безмолвном лесу, когда дождь делает его темным, словно под кронами сгустились сумерки, и создает шум, напоминающий шуршание чьих-то шагов. Я вздрогнул и вскочил, забеспокоившись, как бы тропка каким-нибудь образом не исчезла из-за дождя.
Но она была на месте – петляла себе, выводя из этой промозглой зеленой мглы. Теперь мои шаги стали шире, я почти бежал среди деревьев, удивляясь, как далеко забрел. В голову уже начали закрадываться мысли, иду ли я вообще к выходу из леса или, наоборот, углубляюсь в него. Однако прежде чем я успел действительно запаниковать, между ветвями появились просветы. А потом я услышал проезжавшую по улице машину и вдруг оказался на свободе, под моими ногами была лужайка Чарли.
Когда я вернулся, был только полдень. Я поднялся наверх и переоделся в чистые джинсы и футболку, так как собирался оставаться дома. Мне не составило большого труда сосредоточиться на домашнем задании – сочинении по «Макбет», которое нужно было сдавать в среду. Я погрузился в составление черновых набросков, чувствуя себя так спокойно, как не чувствовал с… ну, с обеда четверга, если честно.
Хотя это всегда было в моем духе. Самым неприятным и мучительным было для меня обдумывание решений. Зато, сделав выбор, я просто с облегчением следовал ему. Иногда облегчение смешивалось с отчаянием, как, например, после моего решения приехать в Форкс. Но это всё равно лучше, чем ломать голову над возможными вариантами.
Жить с моим последним решением было легко – почти чересчур легко. Опасно легко.
Остальная часть дня прошла тихо и продуктивно – еще до восьми вечера я дописал сочинение. Чарли вернулся домой с хорошим уловом, и я завязал мысленный «узелок на память», чтобы раздобыть в Сиэтле книгу рецептов рыбных блюд. Выбросы адреналина, которые я ощущал каждый раз при мысли о предстоящей поездке, ничем не отличались от тех, что бывали и до прогулки с Джулс. Обязаны были отличаться, но я не знал, как заставить себя испытывать должный страх.
Той ночью я спал без сновидений, измотанный слишком ранним пробуждением. Во второй раз со времени моего прибытия в Форкс я проснулся от ярко-желтого света, предвестника солнечного дня. Чуть пошатываясь, я подошел к окну и ошеломленно застыл, увидев почти безоблачное небо. Я распахнул окно, удивленный тем, что оно открылось бесшумно, без заедания, хотя я не пользовался им бог знает сколько лет, и вдохнул относительно сухой воздух. Было довольно тепло и практически безветренно. Моя кровь забурлила в венах.
Когда я спустился вниз, Чарли заканчивал завтракать и сразу же подметил мое настроение.
– Хороший день, – прокомментировал он.
– Да, – согласился я с улыбкой.
Он тоже улыбнулся в ответ, в уголках карих глаз появились морщинки. Когда он так улыбался, легче было разглядеть в нем человека, который сгоряча женился на едва знакомой ему красивой девушке, когда был всего на три года старше, чем я сейчас. Мало что сохранилось от того парня. За эти годы он поблек – подобно тому, как поредели надо лбом его вьющиеся каштановые волосы.
Я съел завтрак, с улыбкой наблюдая, за пылинками, пляшущими в солнечном свете, который лился через кухонное окно. Чарли крикнул: «Пока!» – и я услышал, как его машина отъехала от дома. У двери я замешкался, взявшись за непромокаемую куртку. Оставить ее дома означало бы искушать судьбу. Я перекинул куртку через руку и вышел на яркий свет, какого не видел уже пару месяцев.
После короткой борьбы мне удалось почти полностью опустить оба окна в грузовике. В школу я приехал одним из первых, так как, спеша выбраться из дому, даже не взглянул на часы. Припарковавшись, я направился в сторону скамеек для пикника у южной стены кафетерия. Сиденья все еще были влажными, поэтому я сел на свою куртку, радуясь, что нашел ей применение. Домашнее задание я выполнил, однако оставалось несколько задач по тригонометрии, в которых я не был уверен. Я достал учебник, но на середине перепроверки первой сомнительной задачи меня отвлекла игра солнечного света на красной коре деревьев. Я бездумно рисовал на полях домашней работы и спустя несколько минут осознал, что изобразил пять пар темных глаз, которые теперь пристально смотрели на меня с тетрадного листа. Пришлось стереть их ластиком.
– Бо! – Я услышал, как кто-то позвал меня, и по голосу узнал МакКейлу. Оглядевшись, я увидел, что, пока сидел тут, территория школы заполнилась ребятами. Все были в футболках, кто-то даже в шортах, хотя воздух вряд ли прогрелся выше шестидесяти градусов (60°F примерно равны 15-16°С – п.п.). МакКейла приближалась ко мне, одетая в юбку, едва доходящую до середины бедра, и майку.
