Жан Кюзенак обрадовался их приходу, но, услышав жалобные стенания Нанетт, нахмурил брови. Первое, что сказала бедная женщина, было: «Всеобщая мобилизация».
Известие не обрадовало хозяина. Похлопав Жака по плечу, он обнял всхлипывающую Нанетт:
— Не плачьте, дорогая! Пьер и Мари на ярмарке в Шабанэ. Думаю, они тоже слышали новость.
Леони, встревоженная визитом фермеров, которые крайне редко появлялись в «Бори» утром, тем более в будний день, прибежала спросить, что случилось.
— Что происходит, Нан?
Нанетт отдала всю свою любовь Мари, которую считала дочкой. К Леони она относилась доброжелательно, по-соседски, но не более того. Однако сегодня эмоции переполняли женщину, и она прижала девушку к своей пышной груди:
— Крошка моя, началась война! Наши мужчины уедут сражаться, и я даже не знаю куда! Пушечное мясо — вот что для них наши сыновья и мужья! А кто будет пахать и сеять, кто будет ухаживать за скотиной?
Испуганная Леони бросилась к Жану Кюзенаку:
— Папа Жан, вы ведь не поедете на войну, правда? Вы останетесь с нами?
Мсье Кюзенак ласково погладил девушку по волосам:
— Я слишком стар для армии, так что обо мне не переживай. Жак, Нанетт, идемте в кухню. Думаю, нам не помешает выпить по стаканчику — успокоить нервы.
Они проговорили уже больше часа, когда послышался шум мотора. Леони подбежала к окну.
— Машину ведет какой-то чужой мужчина, я его никогда раньше не видела! И Мари с ним одна, без Пьера!
Нанетт окаменела на своем стуле. Жак стянул с головы картуз. Он словно потерял дар речи от изумления. В кухню вбежала Мари, а следом за ней вошел седовласый мужчина, в котором Жан Кюзенак узнал знакомого животновода по имени Андрэ Фор.
— Нан, Пьер уехал! — вскричала девушка. Плечи ее сотрясались от рыданий, когда она добавила: — Он попросил меня попрощаться с вами за него!
Мари бросилась в объятия отца. Чуть позже, все еще с трудом сдерживая слезы, она объяснила:
— Мсье Фор любезно согласился отвезти меня домой. Мы встретились на ярмарке. Папа, я хотела удержать Пьера, но он упросил меня его отпустить. Он сказал, что, если вернется домой, ему будет труднее решиться…
— Доченька, мне так жаль тебя! Но я горжусь поступком моего будущего зятя, он показал себя настоящим мужчиной! Он решил сражаться, чтобы защитить тебя и всех нас. Поверь, проклятая война быстро закончится…
Леони на цыпочках подошла к Мари и взяла ее за руку.
— Нужно утешить бедную Нан, — сказала она шепотом.
Через мгновение девушки обнимали Нанетт, утирающую слезы и всхлипывавшую. Для трех женщин, для Жана Кюзенака и для Жака, как и для тысяч других женщин и мужчин, для множества семей это были первые минуты долгого и мучительного ожидания.
Перед уходом Пьера Мари успела сунуть в карман его куртки, поближе к сердцу, фотографию Пресвятой Девы Обазинской в позолоченной рамочке, украшенной фиалками, которые он подарил ей в один прекрасный весенний день.
10 октября 1915 годаМари задержалась в классе. Ее ученики только что вышли из школы и теперь под проливным дождем расходились по домам.
Рядом гудела большая чугунная печь. За окнами ночь, казалось, готова была обрушиться на опечаленный край. Прессиньяк потерял не меньше тридцати молодых и сильных мужчин. Тогда никто не знал, что до конца военных действий погибнет еще двадцать. Как тяжела наложенная войной дань! Война забрала славных парней, которые любили ловить карпов и щук в реке и танцевать вокруг огня на площади в праздник Святого Иоанна.
Луизон, сын кузнеца, Альбер, сын трактирщика… Племянница Фаншон по имени Элоди осталась вдовой с двумя малышами, держащимися за ее юбку. Не вернутся домой Жанно, Люсьен и многие, многие другие…
Мари вздохнула. Учительницей в Прессиньяке она стала просто благодаря стечению обстоятельств. Ее предшественница отказалась от места, узнав о смерти своего жениха, который погиб на фронте в первые дни сражений. Мэр поселка, зная, что Мари уже может приступить к работе, поторопился уладить все формальности при активном содействии Жана Кюзенака. Хозяин «Бори» вздохнул с облегчением, узнав, что дочь останется с ним.
Для Мари это было большой радостью. Она не раз вспоминала свои детские мечты, проходя мимо этой школы. И вот, наконец, она «мадемуазель учительница» и ходит на работу в длинной черной юбке, бежевой блузке, а волосы укладывает в строгий узел. Каждое утро отец отвозил ее к школе на автомобиле, но вечером — и это было ее собственное решение — она всегда возвращалась в «Бори» пешком, в любую погоду.
Часто Мари заходила к Нанетт, чтобы подбодрить ее и поговорить о Пьере. От молодого солдата они получили всего пять открыток — хрупкие листки бумаги, которые доходили до Прессиньяка через много-много дней после отправки, судя по дате.
Последние два месяца писем от Пьера не было. Мари пыталась убедить себя, что ее жених все еще жив. Она писала ему письма, полные любви, и эта любовь, подпитанная разлукой, перерождалась в страсть. Мари никому об этом не рассказывала, но как же она сожалела о том, что сохранила целомудрие! Ну почему она не уступила мольбам Пьера, пылкого влюбленного, когда он просил ее подарить ему нечто большее, чем поцелуи?
— Он может умереть, — шепотом сказала она себе, — а я не дала ему то, что могла дать, хотя принадлежу ему столько лет! Ненавижу эту войну, я хочу, чтобы мой Пьер был со мной!
Сидя за столом, Мари положила голову на скрещенные на столешнице руки. Она долго плакала, позабыв о времени и о том, где находится.
* * *
Весь день она держала себя в руках, поэтому ученицы не догадывались, что творится на душе у их учительницы. Работа доставляла Мари истинное удовольствие, несмотря на давящий страх, от которого невозможно было избавиться. Она радовалась, глядя на своих прилежных учениц в форменных фартучках, которые сидели за партами и ловили каждое слово учительницы. В обеденное время Мари присматривала за самыми маленькими, листала вместе с ними книги с картинками, разогревала для них еду.
Помимо того, что работала учительницей, Мари исполняла обязанности секретаря мэрии. В поселке многие не умели как следует писать, поэтому люди приходили к девушке с просьбой составить ходатайство или написать письмо на фронт. Письма солдатам Мари писала особенно охотно, зная, как тяжело родственникам выносить ожидание и какой радостью станут эти несколько строк для супруга, жениха или сына. Она не была одинока в своей печали. Она чувствовала себя членом огромной сплоченной семьи, которой стали все те, кто ждал…
За ужином Мари рассказывала отцу и Леони, как прошел день в школе, об остроумных шутках малышки Колетт и печалях маленькой рыжеволосой Мадлен…
Не раз она развлекала своими рассказами об ученицах и Нанетт, заставляя ее улыбаться. Мари не уставала повторять:
— Наш Пьер вернется, вот увидишь!
* * *
За окном чернела ночь. Мари встала из-за стола и стала торопливо расставлять стулья в классе, упрекая себя за то, что поддалась отчаянию. Огонь в печи потух. Девушка быстро надела манто, ботинки и вышла из школы. Небо немного прояснилось, дождь прекратился.
Сегодня Мари с удовольствием доехала бы до дома на автомобиле, такой измученной она себя чувствовала.
— Что ж, в путь! Папа наверняка выйдет мне навстречу, он всегда волнуется, если я задерживаюсь на работе.
Ясно вырисовывалась дорога, пролегающая среди спящих холмов. Мари ускорила шаг, желая побыстрее оказаться в Большом доме, стоящем высоко на холме. Она решила на этот раз не заходить на ферму. Нанетт на нее не обидится.
Проходя мимо опушки Волчьего леса, девушка замедлила шаг. Запах грибов и влажной земли пробудил в памяти множество воспоминаний. Она тряхнула головой и посмотрела в сторону холма. В «Бори» ярко светились окна, поэтому дом четко вырисовывался на фоне неба. Должно быть, Леони ждет ее возвращения. Мари успела рассказать младшей подруге все о своем прошлом, поэтому Леони по вечерам зажигала свет во всех комнатах.
— Так ты увидишь дом издалека!
Дорогая крошка Леони! С какой любовью и заботой она играет роль ангела-хранителя! Мари подошла к развилке. Одна дорога вела к Большому дому, вторая — в Шабанэ.
Девушка по привычке посмотрела по сторонам. Ей показалось, что по второй дороге кто-то идет.
Снедаемая волнением и любопытством, Мари решила немного подождать. Она не ошиблась — кто-то, как и она, куда-то шел сквозь тьму осенней ночи. Рядом журчал ручей, от него поднимались вытянутые лоскуты тумана, которые повисали в метре от земли, меняя форму и сгущаясь, чтобы потом растаять в лесу.
Половина неба совсем очистилась от туч, и показался серп луны. В голубоватом лунном свете туман заиграл всеми цветами радуги. Мари теперь не видела ничего на расстоянии двух метров, но звук шагов был отчетливо слышен. И вдруг ее осенила догадка. Конечно же, это ее отец!
