наши с ними даже дружили.
– Да, – храбро сказал Мяурицио, – с моими предками было точно так же.
И невидимый барьер был уже позади. Теперь они оказались на улице.
Окна высоких домов были празднично освещены, потому что повсюду прощались со старым годом или готовились к встрече нового. Только немного машин были ещё в пути, да изредка попадались прохожие, которые, нахлобучив шапки на глаза, куда-то спешили.
Никто во всём городе и не подозревал о том грандиозном бедствии, которое готовилось на вилле «Кошмар». И никто не заметил толстого котика и обшарпанного ворона, пустившихся в неизвестном направлении, чтобы спасти мир.
Поначалу они думали, не обратиться ли им просто к первому встречному, но быстро отказались от этой затеи, потому что, во-первых, очень маловероятно, что кто-то вообще поймёт их мяуканье и карканье, разве что возьмёт их с собой и посадит в клетку, а во-вторых, они знали, что очень мало надежды на успех, когда животные просят человека о помощи. Это уже подтверждалось много раз, – даже когда было в интересах людей, они обычно оставались глухи к зову о помощи природы. Они видели кровавые слёзы многих животных и всё равно продолжали действовать так же, как всегда. Нет, от людей нечего было ждать горячего сочувствия, быстрой и решительной помощи. Но тогда от кого её ждать? Яков и Мяурицио не знали. Они просто шли всё дальше и дальше. По гладкому асфальту идти было легче, и всё-таки они едва пробивались сквозь слепящую снежную бурю. Но когда не знаешь, куда идёшь, то можно, по крайней мере, не очень торопиться.
Так шли они молча рядом, и вдруг Мяурицио тихонько сказал:
– Яков, может быть, это последние минуты нашей жизни, и потому я должен тебе непременно что-то сказать. Я никогда не думал, что подружусь когда-нибудь с птицей, а тем более с вороном. Но теперь я горд, что у меня такой мудрый и опытный в жизни друг, что я нашёл такого друга, как ты. Честно говоря, я тобой восхищаюсь.
Ворон откашлялся немного смущённо, а потом отвечал хрипло:
– Я тоже никогда не думал, что моим закадычным другом-товарищем станет знаменитый деятель искусств, да ещё к тому же такой стиляга. Я не знаю, как бы это поточнее выразиться. Хорошим манерам и приличным выражениям меня никто не учил, дружище. Знаешь, я ведь, считай, просто самый обыкновенный бродяга, то здесь я, то там, кое-как перебиваюсь в жизни. Я не так образован, как ты. Косматое кривое гнездо на шаткой ветке, в котором я вылупился из яйца, было просто вороньим гнездом, а родители мои были самые обыкновенные вороны. Даже очень, очень обыкновенные. Меня никто особенно не любил, да и я сам тоже. И музыкального слуха у меня нет. Я никогда не знал красивых песен. Но я представляю, как это здорово, когда такое умеешь.
– Ах, Яков, Яков! – воскликнул котик, очень стараясь не показать, что он вот-вот расплачется. – Я вообще происхожу вовсе не из старинного рыцарского рода, и мои предки вовсе не были из Неаполя. Честно говоря, я сам не знаю, где этот Неаполь находится. И зовут-то меня не Мяурицио ди Мяуро, это я выдумал. На самом деле меня зовут Мориц, просто Мориц, и всё. Ты хоть знаешь, по крайней мере, кто были твои родители, а я и этого не знаю, потому что я вырос в сырой дыре подвала среди бродячих кошек. Там то одна, то другая кошка со мной играла и говорила, что она моя мама, когда ей было охота. Все другие котята были сильней меня: если какой корм перепадал, то мне он не доставался. Поэтому я и остался таким маленьким, а аппетит у меня такой большой. И вовсе я никогда не был знаменитым миннезингером. У меня и голоса-то красивого никогда не было.
Они долго молчали.
– А зачем ты всё это выдумал? – спросил наконец Яков задумчиво.
Котёнок ответил не сразу.
– Сам толком не знаю, – признался он. – Это было мечтой моей жизни, понимаешь? Мне так хотелось быть знаменитым артистом – большим, красивым, элегантным, с шёлковым белым мехом и красивым голосом. Чтобы все меня любили и мною восхищались.
– Гм, – произнёс Яков.
– Это была только мечта, – продолжал котёнок, – по правде говоря, я всегда знал, что она никогда не сбудется. Вот я и делал вид, что всё это правда. Как ты считаешь, это большой грех?
– Понятия не имею, – проворчал Яков, – в грехах и подобной набожной чепухе я не разбираюсь.
– Но вот лично ты… ты теперь на меня из-за этого сердишься?
– Сержусь? Что за глупости! Конечно, ты слегка того… Но это не важно. Всё равно ты парень что надо.
И ворон на миг обнял друга своим разлохмаченным крылом.
– И если честно, – продолжил он, – то имя Мориц мне вовсе не кажется плохим, напротив…
– Но дело в том, что я вовсе не знаменитый певец.
– Кто знает, – многозначительно произнёс ворон, – мне уже случалось быть свидетелем того, как враньё потом оборачивалось правдой, и выходило, что вранья-то и не было.
Мориц как-то неуверенно покосился на своего спутника, – он не совсем понял, что тот имел в виду.
– Ты думаешь, я могу ещё стать знаменитым певцом? – спросил он, и от удивления у него глаза на лоб полезли.
– Если проживём достаточно долго… – ответил Яков скорее самому себе, чем Морицу.
Котёнок продолжал взволнованно говорить:
– Я тебе уже рассказывал о бабушке Миа, старой, мудрой кошке, которая знала так много тайн. Она тоже жила в нашем дворе, в подвале. Теперь она уже давно у Большого Кота на небе, как и все, кроме меня, кто там жил. Перед самой
