удавалось уговорить родителей отпустить меня куда-нибудь в её компании. Тогда мы ехали на
шашлыки, турбазу или на дачу к кому-нибудь из Ленкиных многочисленных друзей.
Шумные компании неизменно принимали меня с распростёртыми объятьями. И по сей день сестра
ассоциируется у меня с громким смехом, запахом леса, жаренного мяса и непрекращающейся
жизнерадостной суетой и многолюдством.
Народ сыпал шутками на тему появления в компании ещё одной Ленки, ориентируясь на внешнее
сходство. Обе примерно одного роста, светло-русые, с неброскими мягкими чертами и неприметно-
голубыми глазами, мы и вправду были очень похожи. Только вот разница становилась очевидна
буквально через полчаса-час.
Ленка летала туда-сюда или болтала с людьми, светясь энтузиазмом уверенного в себе человека, а
я как-то незаметно забивалась в уголок и только слушала счастливо улыбаясь.
Попытки вовлечь и меня в процесс, как правило, проваливались. Нет, я не отмалчивалась и не
строила кислых рож. Болтала, шутила, резала помидоры тупым ножом и кокетничала с парнями, с
удовольствием принимая их знаки внимания.
Только как-то само собой получалось, что через некоторое время снова оказывалась в уголке и
одиночестве. Наверное, мне нравилось наблюдать за суетой и кипением жизни со стороны. Так уж
вышло, что привыкла я именно к этому.
С сестрой у нас разница почти в десять лет. Своё детство она провела под знаком
самостоятельности. Если верить рассказам, родители усердно работали и дома практически не
бывали. Учёба, друзья и прочие радости проходили мимо их внимания.
Впрочем, это вовсе не означало пренебрежения дочками. Насколько помню я сама, были и
совместные выходные в парках, и книжки по вечерам. Разница только в том, что завтраки и обеды не
ставились под нос, а извлекались из холодильника, да беды и неудачи мы делили на двоих с Леной.
К тому времени, как здоровье вынудило родителей изменить ритм и образ жизни, сестре было
девятнадцать, а мне десять лет. Так как она уже училась в институте в другом городе, я оказалась
единственным имевшимся в наличии ребёнком.
Сначала за моё воспитание взялась матушка, вкладывая в это дело все нерастраченные силы и
навыки руководящего работника. Где-то через год отец перенёс инсульт. Слава богу, всё обошлось
лёгким испугом и папа, уволившись, присоединился к супруге. Пристальная и неусыпная забота обо
мне стала для родителей заменой работе.
В школу меня водили за ручку. Матушка возглавила родительский комитет. Даже подавать
документы в институт я ездила с отцом. В том, что училась в собственном городе, а не в соседнем,
как Ленка, виновата я сама.
Вольной жизни хлебнуть хотелось, но заявить об этом не хватило духу. Препятствовать родители не
стали бы, прямо, по крайней мере. Но что бы я стала делать, окажись кто-то из них или оба сразу в
больнице?
Когда я озвучила название института, мама так откровенно обрадовалась, что сомнений в верности
предположений не осталось. Отец был сдержанней, но с таким энтузиазмом взялся за организацию
праздничного ужина... В итоге и студенческие годы я провела под неусыпным контролем.
Вот и получилось, что внешне похожие почти как близняшки, мы с сестрой благодаря разному
воспитанию, выросли абсолютно разными. Ленка была намного увереннее и самостоятельнее.
Несмотря на некоторую мечтательность, присущую и мне, она стала убеждённой материалисткой и
легко решала любые проблемы, возникающие на пути. Я же засела дома, компенсируя недостаток
реальных проблем выдуманными, и читала, читала, читала...
Хотя нет, была ещё одна ‘радость’ помимо книг, эдакий скрытый протест: из каждой поездки с
сестрой, из каждой книги, из случайно засвидетельстованой вечеринки или ссоры я приносила
домой... слова и образы. Мне казалось, эти фразочки и сочные обороты приближают меня саму к той,
яркой и красочной жизни, бьющей ключом за нашим порогом.
Родители этого увлечения не одобряли, но сделать ничего не могли. Я ж не мат собирала!
Выражения вроде ‘уховёртка бесцветная’ или ‘Завернись ужом на кипятильнике’ сложно отнести к
нецензурной лексике, но и громогласно осудить. Например, сейчас мне очень хотелось ‘слиться с
грязью, став компостом’.
Когда сверху донеслось характерное сопение горбуна, я мрачно сверлила взглядом жижу, в которой
сидела. Отзываться на осторожные призывы не хотелось, слишком уж унизительно оказалось моё
теперешнее положение. Но и другого выхода я не видела. Разве только и вправду сгнить и ‘слиться’ с
грязью.
Ехидно фыркнув в лицо собственной гордости, я жалобно заржала, выдавая своё
месторасположение. Вскоре в сетке ветвей, как в раме, появилось радужное в прямом, но отнюдь не в
переносном смысле, лицо Алехандро.
– Нда... – прохрипел он, обозревая копытный комок грязи, уныло дёргающий ушами. – Задала ты
мне задачку... Ладно, жди здесь, а я за верёвкой.
Да уж, мозговитый зомбик попался! ‘Жди здесь’! А у меня есть варианты? Если бы были, стала бы
попой вонючую жижу греть. Остаётся только надеяться, что у антиглейдовского представителя хватит
мозгов вытаскивать меня не за шею.
Правда, если вспомнить сколько раз он меня своей удавкой чуть было на тот свет не отправил,
перспектива превратиться в ужа или скунса становиться почти желанной. Эх...
Когда полосатая мордуленция Алехандро снова появилась в переплетенье ветвей, весёлое
утреннее солнышко сменилось серой хмарью наползающих с запада облаков. Я уже прикидывала
насколько весело мне будет, если сейчас конкретно ливанёт.
Нет, конечно, и в таком раскладе можно найти нечто приятное. Например: хороший дождь выполнит
функцию душа и смоет с моей шкуры всю ту липкую пакость, которая, практически сроднилась со
мной, будто жвачка с раскалённым паяльником.
С другой стороны, если яму зальёт, у меня появятся все шансы стать первой известной лошадью-
русалкой. Угу. Или кобылой-утопленницей, что куда более вероятно.
Терзаемая мрачными предчувствиями, я от души обрадовалась появлению горбуна. По крайней
мере, для меня его перекошенная физиономия почти сравнялась по привлекательности с Джонни
Депом и Бредом Питом вместе взятыми и возведёнными в четвёртую степень. Если так дальше
пойдёт, я даже белёсых червячков деловито копошащихся в язвах уродца полюблю всем сердцем!
Червячкам не повезло. Через полчаса любование спутником, сравнимое с нежностью качественной
шпатлёвки, сменилось глухим раздражением лысого шарпея, побывавшего в зарослях борщевника.
Верёвка, принесённая Алехандро, оказалась слишком тонкой, чтобы уцепиться за неё зубами и
слишком короткой, чтобы устроить нечто вроде сетки и вытащить меня волоком. Хотя, откровенно
говоря, учитывая разницу в габаритах и степень сыпучести и скользучести краёв ямы, последнее
представлялось затруднительным в любом случае. Что он, муравей что ли, или сухонькая бабулька,
чтобы тяжесть, вдесятеро превосходящую его по весу, тащить?
В итоге, когда это разлагающееся недоразумение додумалось-таки перекинуть верёвку через
нависающую над ямой толстую ветку и спрыгнуть вниз, притягивая её, я уже была готова землю,
ставшую мокрым тюремщиком, буквально жрать.
В принципе, под влиянием рулад, старательно выводимых желудком, жрать я готова была не только
землю, но и практически всё, что по ней бегает, прыгает и ползает. Лишь бы термически обработанное
и не горбун. А если с хлебушком да с солью...
Алехандро, не без опаски косясь на обозлённую и утробно порыкивающую меня, потянул за верёвку.
Я вытянув шею ухватилась чуть выше того места, где сомкнулись бирюзовые ладони и попыталась
внести свою лепту в собственное же спасение. Если опустить часть ствола достаточно низко, можно
будет попробовать ухватиться за него зубами и тогда... Господи, лишь бы верёвка не оборвалась!
Не оборвалась. Видно, где-то когда-то мы основательно нагрешили, если нам столько ‘счастья’
привалило. Верёвка цела целёхонька рухнула нам на головы, вместе с внушительным куском дерева,
на которое мы так рассчитывали.
От неожиданности и тяжести комля, долбанувшего промеж глаз, я с визгом полетала в грязь. Фонтан
вонючих липких капель взметнулся к небу, но прежде чем он обрушился вниз, добавив прелести моей
неземной красе и седины той моей части, что являлась рьяным поборником гигиены, под моей попой
раздался протяжный полустон-полурык.
Ох ты ж, стринги люминесцентные мне на череп! Я на Алехандро приземлилась! Пригорбунилась в
смысле. Упс... А ведь ещё и причервячилась, приязвилась и ещё бог знает причеголась! Мама! А у
меня в том районе самые ценные и ранимые области организма!!!
