Я судорожно вздохнул и перестал плакать. Нельзя перед Дэрри плакать. Разве что тебе досталось, как тогда Джонни, когда мы нашли его на парковке. А по сравнению с Джонни мне так и вообще не досталось.
Газ взъерошил мне волосы:
– Ты, Пони, парень что надо.
Я невольно улыбнулся – Газ кого хочешь развеселит. Наверное, это потому, что он сам все время улыбается.
– Газ, вот ты псих, ты совсем ненормальный.
Дэрри смотрел на нас так, будто хотел нас стукнуть лбами.
– Оба вы чокнутые.
Газ только бровь вздернул, этому он у Смешинки научился.
– Похоже, у нас это семейное.
Дэрри уставился на него, но потом тоже расплылся в улыбке. Газировка один не боится Дэрри и обожает его дразнить. Я б матерого гризли и то охотнее бы подразнил, но Дэрри как будто даже любит, когда Газ его дразнит.
Ребята из нашей банды гнались за вобами до самой машины, швыряясь в них камнями. Теперь они бежали назад, к нам – четверо поджарых, крепких парней. Матерые ребята, это по ним сразу видно. Я вырос вместе с ними, и они считают меня своим, хоть я и младше, потому что я – братишка Дэрри и Газа и еще умею держать рот на замке.
Стиву Рэндлу – семнадцать, он высокий и худой, у него густые набриолиненные волосы, которые он вечно зачесывает в замысловатый кок. Он смышленый и пронырливый, и они с Газом – лучшие друзья с первого класса. Стив специализировался на машинах. Никто не мог скрутить колпак с машины быстрее и тише него, а кроме того, он машины знал вдоль и поперек и мог водить все что угодно, лишь бы колеса были. Они с Газом вместе работали на заправке, Стив – неполный день, Газ – полный, и клиентов у них было больше всех в городе. То ли потому, что Стив так хорошо разбирался в машинах, то ли потому, что к Газу девчонки слетались как мухи на мед, уж сказать не могу. Стив мне нравился только потому, что он был лучший друг Газа. Ему я не нравился, для него я был «хвостик» и малышня. Газ всегда брал меня с собой, если они с ним куда-нибудь шли без девчонок, и Стива это бесило. Но я тут был ни при чем, Газ сам меня звал, я с ним не просился. Газ меня малышней не считает.
Старше всех – Смешинка, и он же в банде главный остряк. Росту в нем где-то футов шесть, он крепко сложен и очень гордится своими рыжеватыми бакенбардами. У него серые глаза и улыбка до ушей, и даже помирай он – все равно будет отпускать шуточки. Его просто-напросто не заткнешь, как будто ему смешинка в рот попала. Отсюда и прозвище. Даже учителя уже забыли, что на самом деле его зовут Кейт, да и мы редко вспоминаем, что у него вообще-то имя есть. Жизнь для Смешинки – одна затяжная шутка. Он славился выкидным ножом с черной рукояткой и умением ловко воровать в магазинах (а иначе и ножа у него бы не было), и еще он вечно паясничал перед копами. Не мог удержаться, и все тут. Над каждым его словом не хочешь, а будешь смеяться, вот его и подмывало потешаться над копами, чтобы хоть как-то скрасить их унылую жизнь. (Это он мне так объяснил.) Он любит драки, блондинок и – по какой-то необъяснимой причине – ходить в школу. В свои восемнадцать с половиной он по-прежнему младшеклассник, и так ничему и не научился. Он ходит туда просто потехи ради. Вот он мне нравился, и даже очень, потому что с ним мы вечно смеялись над самими собой да и над чем хочешь. Он мне напоминал Уилла Роджерса – может, из-за улыбки.
Но если вы спросите, кто в банде самая заметная фигура, я скажу, что это Даллас Винстон – Далли. Я любил его рисовать, когда он был на взводе, потому что тогда его характер можно передать буквально двумя штрихами. У него лицо как у эльфа, скуластое и с острым подбородком, зубы мелкие и острые, как у зверька, а уши – как у рыси. Волосы у него такие светлые, что почти белые, и он не признает никаких там стрижек, никакого масла для волос, поэтому волосы падают ему на лоб рваными прядями, сзади торчат вихрами и кудрявятся за ушами и на затылке. У него голубые, пронзительно ледяные глаза, в которых застыла ненависть ко всему миру. Далли три года прожил в бандитском Нью-Йорке, его впервые арестовали, когда ему было десять. Тонкая грань, которая отделяет грязера от бандита, в Далли была неразличима. Он был такой же бедовый, как хулиганы из южных кварталов, вроде банды Тима Шепарда.
В Нью-Йорке Далли выпускал пары в драках банда на банду, но здесь организованные банды – редкость, вместо них тут группки друзей, которые держатся вместе, а война здесь идет между социальными классами. Когда мы собираемся схлестнуться, это обычно означает, что двое чего-то не поделили, и тут как раз мимо проходили все их друзья. Ну-да, у нас есть даже банды с названиями, Речные Короли, например, и Тигры с Тибер-стрит, но тут, на юго-западе, соперничающих банд нет. Поэтому Далли, конечно, время от времени ввязывался в хорошую драку, но ненавидеть ему было особо и некого. Ни с какой бандой мы не воевали.
Только с вобами. А их не победить, хоть ты что делай, потому что им все потакают, и даже если мы их отлупим, ничего от этого не изменится. Может, Далли потому и был такой злой.
О Далли ходила слава. В полиции на него было целое досье. Его арестовывали, он напивался, он участвовал в родео, врал, мошенничал, воровал, обчищал карманы у пьяных, колотил детишек – в общем, чего только ни делал. Он мне не нравился, но он был умный и его волей-неволей приходилось уважать.
Последним – и самым мелким – был Джонни Кейд. Представьте себе маленького черного щенка, который мечется в толпе, среди чужих людей, а его все пинают, и получите Джонни. Он был самым младшим, мне почти ровесник, худощавый вдобавок, меньше всех остальных. Глаза у него большие и черные, а лицо загорелое, угольно-черные волосы он густо смазывает бриолином и зачесывает набок, но они до того длинные, что вечно падают ему на глаза растрепанной челкой. На всех он глядит нервно и подозрительно, особенно после того, как его вобы отделали. В банде он был любимчиком, младшим братишкой. Отец вечно лупил его, а матери до него дела не было, и только если что-нибудь было не по ней, она орала на него так, что у нас дома слышно было. Как по мне, а это для него было еще похуже взбучки. Если б не мы, он бы уже миллион раз из дому сбежал. Если б не банда, Джонни в жизни бы не знал, что такое любовь и теплота.
Я поспешно вытер глаза:
– Ну чего, поймали?
– Не-а. Успели свалить, вонючие… – Смешинка жизнерадостно обругал вобов всеми словами, какие он знал или выдумал.
– Малыш в порядке?
– Я в порядке.
Я не знал, что еще сказать. В компании я все больше помалкиваю, даже когда я с бандой. Я сменил тему.
– Я и не знал, Далли, что тебя уже выпустили.
– За хорошее поведение. Отъехал пораньше.
Даллас зажег сигарету и протянул ее Джонни. Все присели – покурить, передохнуть. После перекура всегда полегче делается. Я перестал дрожать и был уже не таким бледным. Сигарета меня успокоила. Смешинка вскинул бровь.
– Синяк у тебя что надо, парень.
Я осторожно потрогал щеку.
– Правда?
Смешинка важно кивнул.
– И порез классный. Кейфово выглядишь.
Кейфово и кайфово – два разных слова. Кейфово – значит круто, кайфово – модно, клево, например, пластинка может быть кайфовой, или тачка. У нас и то, и другое считается комплиментом.
Стив стряхнул пепел в мою сторону.
– Ты чего это придумал – одному шататься?
Ну кому как не старине Стиву об этом вспомнить.
– Я шел домой из кино. Я не думал…
– Ты вообще не думаешь, – перебил меня Дэрри, – ни дома, нигде, особенно когда надо. В школе думаешь, потому что оценки приносишь хорошие, и от книжек тебя не оторвать, но ты хоть раз головой своей здраво подумал? Нет, сэр, куда уж там. И раз уж тебе так приспичило пойти одному, хоть бы нож захватил.
Я ничего не отвечал, только дырку в кроссовке разглядывал. Мы с Дэрри друг друга просто не понимаем. Ничем ему не угодишь. Возьми я нож с собой, так он наорал бы на меня за то, что с ножом таскаюсь. Принесу из школы четверку, так ему нужны пятерки, а принесу пятерку, так он обязательно скажет, чтоб больше никаких четверок. Пойду играть в футбол – нет, надо учиться, а возьмусь за книжку – нет, лучше б шел играть в футбол. На Газировку он никогда не орал, даже когда тот школу бросил, он не орет, даже когда Газу влепляют штрафы за превышение скорости. Он только на меня орет.
Газ вскинулся:
– Слышь ты, отвали от моего братишки! Он не виноват, что в кино ходить любит, и не виноват, что вобы нас пасут, и будь у него нож, то-то у них был бы повод порезать его на лоскуты.
Газ всегда за меня вступается.
Дэрри раздраженно ответил:
– Когда я захочу, чтоб один младший брат меня поучил, как мне с другим моим младшим братом себя вести, обязательно тебя спрошу… братишка.
Но после этого он от меня отцепился. Газа он обычно слушает. Ну почти всегда.
– В следующий раз попроси, чтоб кто-нибудь из нас с тобой сходил, – сказал Смешинка. – Тебе никто не откажет.
– Кстати, о киношке, – Далли зевнул, щелчком отбросил окурок, – я завтра вечером собираюсь в «Двойной сеанс». Кто со мной, поискать приключений?
