Советская фольклористика за последнее время добилась крупных успехов. Можно уже сказать, что на основе марксистско-ленинской теории разрешены проблема народности и проблема историзма устного народного творчества. На такой основе положительно разрешены эти проблемы в героических эпосах «Манас», «Гэсэр» и др.
Предстоит разрешить эти проблемы и в отношении «Джангара». Но уже и теперь вполне очевидно, что калмыцкий героический эпос «Джангар» отнюдь не феодально-ханский, а подлинно народный. На это указывают идейное содержание, национальное своеобразие героев, особенности художественной формы «Джангариады» и, наконец, народность и общедоступность поэтического языка.
Правильно оценить идейное содержание «Джангариады» возможно только с учетом мировоззрения, идеалов народа именно в то время, когда зарождался и развивался эпос. Вполне естественным при этом представляется, что в «Джангариаде» проводятся идеи о хорошем, справедливом хане. Ограниченность миросозерцания в этом случае исторически объяснима. Наличие некоторых клерикальных буддийско-ламаистских элементов в «Джангариаде», как и в «Гэсэриаде», объясняется влиянием идеологии господствующего феодального класса, и это не уничтожает народную основу эпоса. Точно так же наличие общих героев, общих одинаковых сюжетов, образов и эпизодов еще не снимает самобытной основы творчества.
В истории изучения «Джангара» встречались утверждения, что калмыцкий эпос возник под влиянием иранского эпоса и тибетско-монгольского «Гэсэра».
Культурно-исторические взаимовлияния народов являются вполне закономерными, и ойраты на протяжении своего исторического существования (считая даже только с XIII века) имели связи с разными народами Азии и Европы. Поэтому нельзя отрицать таких заимствований.
Интересно при этом отметить, что и А. А. Бобровников и Б. Я. Владимирцов, отдавшие дань теории заимствования, все же перед лицом действительных фактов вынуждены были прийти к выводу, что «Джангариада» «является действительно национальной поэмой».
Исследования «Джангариады» академиком С. А. Козиным полностью подтвердили самобытность и относительную древность ойратско-калмыцкого эпоса.
«Джангар» привлекал внимание и исследователей русского фольклора, которые находили много общего у «Джангара» с русским богатырским эпосом — былинами. Однако сравнение в целях выяснения, кто у кого что заимствовал и чей эпос оригинальный, не выясняет народной сущности эпоса и не оправдывается советской фольклористикой. Такое сравнение является методическим орудием либерально-буржуазной фольклористики. Сравнительно-исторический метод может быть полезен в истории изучения эпоса близких, родственных народов, например, славянских, тюркских, монгольских и др.
Сопоставление сходных фактов в эпосе разных народов также может быть полезно, когда оно служит не самоцелью, а средством, указывающим на обогащение национальной основы творчества и на общие пути в развитии героического эпоса.
В этом плане академик Ю. М. Соколов указывал, что в «Джангаре» и русском былинном эпосе имеется много общего.
Ю. М. Соколов считает, что калмыцкий эпос по общему своему характеру и по своей жанровой природе ближе всего стоит к русским былинам. Близость к эпосу других монгольских народов вполне закономерна, и Ю. М. Соколок оставляет это в стороне. В сходстве с русскими былинами бросается в глаза прежде всего общий принцип объединения различных песен вокруг одного лица и одного географического пункта: в русских былинах — вокруг Киевского великого князя Владимира Красного Солнышка, в калмыцком эпосе — вокруг великого нойона (князя) Джангра и счастливой страны Бумбы.
И в русском и в калмыцком эпосе герои характеризуются яркими устойчивыми чертами. Как в русских былинах Илья Муромец определяется непоколебимой честностью и бесстрашием, Добрыня Никитич — образованностью, «вежливостью», Алеша Попович — смелостью, Чурило Пленкович — красотой и щеголеватостью, так в калмыцком эпосе Хонгр наделен несравнимой ни с кем храбростью, Алтан Цеджи — мудростью и прозорливостью, Савар Тяжелорукий — силою, Санал — выносливостью, «златоуст» Ке Джилган — красноречием и т. д.
Широкая устойчивая типизация является характерной чертой обоих эпосов.
И в русских былинах и в калмыцком «Джангаре», можно сказать, все типизировано: описание пира богатырей, их состязаний и поединков, описание их жилищ, одежды, вооружения, коня, богатырской поездки, богатырского сна, мужской и женской красоты, детства и старости, мужества и трусости, гнева и сострадания, вражды и дружбы.
Принципы контраста и гиперболизма, присущие эпическому стилю всех народов, в «Джангариаде» поражают своими грандиозными масштабами.
Особенностью калмыцкого эпоса является любовное отношение героев эпоса к коню. Едва ли найдется еще другой какой-либо эпос, где бы столько внимания было уделено коню, уходу за ним, его повадкам, его красоте, его боевым качествам.
Как картинно, например, описывается боевой конь Хонгра Лыско:
С гладкими ребрами бегунец боевой,
С гордо посаженной маленькой головой,
С парой прекрасных, подобных сверлам, очей,
С парой ножницевидных высоких ушей,
С мягкой, изнеженной, как у зайца, спиной,
С грудью широкой такой, как простор степной,
С парой, как у тушкана, передних ног,
Напоминающих на скаку два крыла,
С парой чудесных, стремительных задних ног,
Вытянутых, как ученые сокола
Вытянутся, лишь наступит охоты час,—
Лыско подумал, до башни дойдя: «Вот и час
Пробил, когда седлать настала пора!»
Если много общих черт у калмыцкого эпоса с русскими былинами, то еще больше имеется различий. Наблюдаемые сходства в различных эпосах относятся больше всего к чертам внешнего формального порядка и объясняются не только заимствованиями в силу существовавших в прошлом культурно-исторических связей, но и общими историческими судьбами создателей этих эпосов.
В отношении отмеченного сходства в циклизации русского и калмыцкого эпосов академик Б. Я. Владимирцов считает, «что калмыцкий эпос в своем развитии перешел те формы, в которых судьба оставила русские былины. Дело в том, что в „Джангаре“ гораздо больше внутреннего сходства действия отдельных поэм-песен, они связаны не только внешней связью — одним и тем же ханом, каждая из них является естественным продолжением, развитием предыдущей, почти не встречается противоречий».
Творческая самобытность калмыцкого эпоса подтверждается и подробным и любовным описанием предметов культуры и быта, предметов, созданных руками человека, — зданий, оружия, одежды, украшений и т. п. Детальное описание таких предметов дает возможность выяснить характер калмыцкой народной эстетики.
Вторая важная проблема «Джангариады» — ее историчность, как и первая проблема — самобытности и народности, также была в центре внимания всех наших монголистов, которые занимались изучением ойратско-калмыцкого героического эпоса.
Больше всех внимания этому вопросу уделяли А. М. Позднеев и С. А. Козин, и оба они в конце концов пришли к тому выводу, что ни к какому конкретному историческому событию или историческому лицу нельзя приурочить события или имена героев, о которых повествуется в «Джангаре».
А. М. Позднеев, отдавая дань так называемой исторической школе в фольклористике, пытался особенно тщательно проследить историю ойратского народа и найти в ней близкие события и деятелей, с которыми можно было бы отождествить повествование «Джангариады».
В результате своих исторических розысков он вынужден был заявить, что ойратский героический эпос не обладает конкретным историзмом в силу присущей такой особенности героическому эпосу вообще и благодаря еще тому, что мы мало знаем историю, быт и культуру ойратского народа.
Академик С. А. Козин проблему историзма калмыцкого эпоса разрешал в том смысле, что эпосу не присущ конкретный историзм, так как эпос в процессе своего развития воспринимает новые элементы под воздействием изменяющихся исторических условий.
Несмотря на это, в калмыцком эпосе все же отразились крупнейшие события в жизни их создателей.
Таким наиболее крупным событием явилось образование в XV веке мощного ойратского государства. Это была блестящая страница в истории ойратско-калмыцкого народа, и она ярко запечатлелась в повествованиях «Джангариады». Она же и обусловила происхождение, вернее сформирование, циклизацию «Джангариады».
Это положение считается наиболее правильным или, во всяком случае, наиболее близким к действительному разрешению проблемы историзма ойратско-калмыцкого эпоса.
Следует еще сказать, что «Джангариада» как произведение искусства до сих пор мало еще изучалась. Первые попытки в этом отношении были сделаны А. М. Позднеевым, отчасти Б. Я. Владимировым и С. А. Козиным.