метеостанции, а потом — недели следствия, которое вел Жудягин в Бабали.
Среди документов, находившихся в портфеле А. Жудягина, два значительно предваряют описываемые события. Первый: очерк «Шестеро среди песков», напечатанный в середине апреля в центральной газете под рубрикой «Человек, коллектив, общество» (привожу его в сокращении).
Девушка забавлялась с котенком. Она сидела на влажном, только что вымытом крыльце, белокурая, босая, в голубых шортах, легкой, в горошек, кофточке. Жаркий ветер шевелил развешанные на веревке постирушки. Шелестела по двору выкройка из «Работницы». Из открытых дверей доносился смех, тянуло горелым луком...
Полчаса назад, когда я уже начинал шалеть от воздушной болтанки, пилот деликатно тронул меня за плечо и кивнул на иллюминатор: «Бабали»... Я увидел то, что наблюдал уже целый час, — все ту же бескрайнюю бугристую желтизну. И только приглядевшись, заметил, что куцая тень самолета, зацепив спичечные мачты с флюгерами, скользнула по двум игрушечным домикам, жавшимся друг к другу.
Это и была конечная пристань моей командировки — Бабали, одна из самых «пустынных» метеостанций страны.
...Веник у лестницы, нарубленные дровишки, вышитые занавески на окне. И эта девушка с котенком, и желтоволосый ладный парень, с приветливой улыбкой идущий мне навстречу...
— Владимир Шамара, радист, — представляется он.
Кроме пяти фамилий, за эти три дня в моем блокноте не появилось ни строки. Я не услышал ни романтических историй, ни рассказов о необыкновенных судьбах. У метеорологов Бабали обыкновенные биографии. Только Вадим Петрович Михальников, начальник станции, — человек бывалый, многоопытный радист, участник войны. В Каракумах он работает уже 30 лет. Сапар Сапаркулиев. — бывший чабан, он родился в песках и знает их досконально. Совсем еще молоды Айна Дурдыева и Оля Тепленко. Отслужив в армии, остался работать в Туркмении Володя Шамара, профорг коллектива.
...Поговорить «на тему» все как-то не удавалось. А первую же мою попытку заговорить о трудностях тактично, но решительно пресекла Оля.
— Можно о другом? — спросила она.
— Здесь нельзя расслабляться, — пояснил Володя. — Принцип у нас железный: «Не гордиться!». А вообще-то, жить нам здесь непросто, — добродушно заключил он.
...Вот и наступил мой последний вечер в Бабали. Поджав по-восточному ноги, сидим впятером на полу — начальник что-то приболел, я его вижу редко. Мы прихлебываем зеленый чай и неторопливо беседуем о всяком.
— А все-таки вы не правы, — неожиданно говорит Оля. — Наша станция есть на картах, на метеорологических. И даже на заграничных. Наши сведения ценятся...
— «Нет на карте» звучит романтичнее.
Володя оставляет приемник, оборачивается.
— Мы тут вовсе не из-за романтики. Знаете, романтика — это когда красивый переплет покажут, а что текст трудный — забывают сказать. Мы-то не в турпоходе и не в командировке. Мы тут живем.
...Мне не раз приходилось слышать от людей, куда более зрелых и сильных, чем бабалийцы, жалобы на тяготы тоскливой жизни среди песков. А вот для этих — вроде бы и нипочем, будто бы так, обыденность, будничные мелочи. Трудятся весело, на однообразие не жалуются — живут себе и живут, не в гордость, в свое удовольствие.
А все потому, что здесь, на пустынном «пятачке», родился маленький коллектив. Могучий закон человеческого взаимопритяжения доказал этой пятерке, как важно людям быть «внутренне вместе». Оттого и назвал я свой очерк «Шестеро среди песков». Кто шестой? Не я, конечно. Шестой — дружба...
Заунгузские Каракумы
Очерк «Шестеро среди песков» прочитали (пробежали, просмотрели, зачитали вслух) несколько миллионов человек — подписчики центральной газеты, а также граждане, что покупают ее в киосках. В следственном отделе Шартаузского УВД, где работал Жудягин, очерк прочитали все сотрудники — как-никак, речь в нем шла о здешних краях. Почти все слабо отреагировали на прочитанное, кто-то что-то буркнул, только и всего. Лишь капитан Мурад Худайбергенов разразился саркастической тирадой: «Хе, расписали! Живут в песках — и ничего, не плачут... Ай, молодцы. Герои, понимаешь!.. Мой отец и мой дед в песках живут всю жизнь, брат, племянники там работают. И дети учатся...»
Но по-настоящему важны были, на взгляд Жудягина, лишь два отклика на газетную публикацию. Первый отклик принадлежал Юрию Огурчинскому, учащемуся второго курса строительного техникума в Ходоровске, заявившему своим приятелям примерно следующее: «Если отчислят, то уеду в эти... как их?.. За-ун-гузские Каракумы. Зачем? Работать». (Известно из дневника Ю. Огурчинского.)
Второй немаловажный отклик — телефонный разговор, состоявшийся в Москве на Центральном телевидении между З. Резником, редактором цикла молодежных передач «Романтика трудных дорог», и кинооператором А. Коркиным. Звучал он приблизительно так:
— Алло! Это Зиновий у аппарата. Ты, дед? Все скулишь, на географию жалуешься, да? Нечего снимать, да? Газеты читай! Ты возьми за сегодня центральную... Да-да, эту!.. На последней странице. «Шестеро среди песков». А, есть? Читай, дед, и — живенько давай заявляй сюжет. А я договорюсь на когда и за почем. А? То-то же, Алик, я вас приветствую...
Следствием этого разговора стал одночастевый фильм «В сердце Каракумов».
Странное чувство охватило Жудягина, когда на экране маленького просмотрового зала появились и задвигались люди, с которыми он провел многие часы с глазу на глаз. Фильм снимался всего лишь полутора месяцами раньше первого знакомства Жудягина с обитателями Бабали. Но как, оказывается, могут измениться люди и за такой короткий срок! Веселая, чуть ли не кокетливая Айна, совсем не похожая на испуганного, ощетинившегося зверька, каким она выглядела на допросах. И вовсе, ну ничуть не походит вялый меланхолик Огурчинский на издерганного, нервически возбужденного парня, с которым впоследствии Жудягину пришлось так долго и трудно говорить.
С острым интересом всматривался Антон Жудягин в начальника метеостанции. Он только раз и всего на несколько секунд появился на экране: оператор поймал его в кадр, когда Михальников, выйдя на порог, огляделся, морщась от солнца, мельком взглянул на часы и снова зашел в домик. Внешность его показалась Жудягину неинтересной: суховатое плоское лицо, иссеченное морщинками, заостренный нос с большими ноздрями и заметной ложбиной на кончике, прямые тонкие губы, белесые ресницы, маленькие светлые глаза. Впрочем, черты лица были ему уже
