Болотников ничего не ответил, а Санька, наконец, осмелилась открыть глаза. И жадно принялась искать такие знакомые черты на суровом огрубевшем лице Болотникова.
— Трудно меня узнать, правда? — словно прочитав потаенные мысли Саньки, Болотников усмехнулся невесело и добавил: — А ведь я искал тебя тогда. Долго искал.
— Я тоже искала! — прошептала Санька. — Я думала, что ты. что ты где-то неподалеку от меня очутился.
— Так и случилось, — вздохнул Болотников. — Совсем неподалеку! Правда, с разницей в тридцать лет.
И вскочив, он вдруг с такой силой ударил ногой по скамье, на которой только что сидел, что та разлетелась вдребезги.
— Проклятая штуковина! — И добавил, искоса взглянув на враз побледневшую Саньку и виновато при этом улыбаясь: — Напугал тебя, извини!
Санька ничего не ответила, да и что было отвечать. Она отыскала Ивана, но разве это был Иван?! Разве такой представляла она свою с ним встречу?
Пусто было на душе и тоскливо. И надежды вернуться в привычный свой мир уже не оставалось, ни малейшего даже проблеска надежды.
Поглощенная тягостными раздумьями, Санька не сразу обратила внимание на то, что Иван, усевшись осторожно на самый краешек постели, что-то ей говорит, точнее, рассказывает о чем-то.
—...а потом в монастырь меня занесло, — вполголоса говорил Иван.
— Тут неподалеку, возле Каширы. Монахи меня приютили, накормили, предлагали в обители навсегда остаться, только я все еще тебя отыскать надеялся. И тогда один монах, молодой, ненамного меня старше, посоветовал одежку сменить: выдал кафтан, портки, сапоги юфтевые, а мою одежку в сундук запрятал. Пускай, говорит, полежит пока одеяние твое диковинное. А в то время возьми да и заверни в монастырь князь Андрей Телятевский со свитой.
— Андрей?! — вздрогнув, прошептала Санька.
— Князь Андрей Телятевский по прозвищу Хрипун. Монах тот меня ему и представил как сироту-недоросля из дворянского рода Болотниковых. Есть, оказывается, в этих местах такой обедневший род, так монах мне фамилию немного удлинил, а имя и отчество прежними оставил. А князю я чем-то приглянулся, и предложил он мне в боевые холопы к нему податься.
— В холопы? — вновь прошептала Санька, думая о своем.
— В боевые холопы, — поправил ее Иван. — Это вроде дружины княжеской. А потом.
— Потом к казакам на Дон. — тихо продолжила Санька, — татарский плен, турецкая галера. Венецианцы освободили, мог в Европе остаться, да потянуло на родину.
— Постой, откуда ты. — вскочив, Иван с изумлением уставился на Саньку. — Впрочем, чему я удивляюсь, — проговорил он, вздохнув, — ты и должна все это знать! — И добавил глухо и почти невнятно, глядя куда- то себе под ноги: — Ты ведь и то, как и когда мне умереть предстоит, знать должна.
Санька ничего не ответила. Врать не хотелось, сказать же правду. О поражении, вынужденной сдаче в плен, подлом вероломстве Шуйского. О том, как ослепили, как в прорубь тайно спихнули. Ивана?! Ее Ивана?!
— И правильно, и не говори ничего!
— Ваня! Ванечка!
Вскинувшись на постели, Санька схватила Болотникова за руки и уткнулась мокрым от слез лицом в его широкие твердые ладони. Покрывало при этом сползло почти до пояса, обнажив грудь, но Санька, казалось, этого даже не заметила.
И она уже не боялась Болотникова, ведь это был Иван, Ваня, Ванечка! Иван, который так любил ее когда-то и которого так любила она сама!
Как брата, которого у нее никогда не было.
— Санечка! Девочка моя единственная!
Опустившись на колени, Иван чуть наклонил голову и осторожно дотронулся губами до взъерошенной Санькиной макушки. Его борода при этом щекотала ей шею, но это было нисколечко не противно, немного непривычно, и только.
— Девочка моя! — шептал Иван, продолжая и продолжая целовать спутанные пряди Санькиных волос. — Я ведь уже всякую надежду потерял тебя отыскать! Да и понимал, что не один я старею. Даже бояться стал с тобой встречи, хотел, чтобы ты осталась в сердце моем молодой. И услышал Господь молитвы мои.
В это время с треском распахнулась входная дверь и Санька увидела троих вооруженных людей, один за другим вбежавших в комнату. У нее тотчас испуганно екнуло сердце, но все трое почтительно остановились у входа.
— Воевода!
— Ну, что еще? — вскакивая на ноги и хмурясь, обернулся к вошедшим Болотников. При этом он постарался, как мог, заслонить собой Саньку, а она, опомнившись, вновь юркнула под покрывало, натянув его до самого подбородка. — Что врываетесь, как тати полуночные? Случилось что?
— Вои царские на приступ было пошли, но отбиты с большим для себя уроном! — весело доложил один из вошедших, молодой курчавый паренек с белозубой усмешкой и выпуклыми ласково-маслянистыми глазами. Он, кстати, как вошел, так и вперился в Саньку откровенным, нагло-ласкающим взглядом.
— Многих убитыми потеряли, еще более раненых с собой уволокли, — угрюмо добавил сосед паренька, седой, длиннобородый, с плохо зажившим шрамом через всю щеку. — А у нас потерь, почитай, и не было никаких!
— Отбили приступ — это молодцы! — сказал Болотников нетерпеливо и искоса взглянул на Саньку. — За это хвалю! Или еще о чем доложить хотели?!
Вошедшие помялись немного, переглянулись нерешительно.
— Тут вот какое дело. — запинаясь, проговорил длиннобородый. — Князья Шаховский и Телятевский напомнить повелели.
— Повелели? — наливаясь кровью, рявкнул Болотников. — Они мною повелевать смеют?
— Нам повелели, — тут же поправился длиннобородый. — Напомнить повелели твоей милости, что военный совет ты им назначил сегодня после полудня! И царевич Петр о том же просил тебе напомнить.
— Помню я о совете! — буркнул Болотников и вновь покосился на Саньку. Потом перевел взгляд на наглого паренька, по-прежнему не спускающего с Саньки откровенно жаждущего взгляда. Нахмурился. и паренек, почуяв неладное, быстренько отвел глаза.
— Так что передать князьям и царевичу? — спросил длиннобородый.
— Передайте им. — Болотников замолчал на мгновение, задумался. — Передайте, что совет сей на завтрашнее утро перенести надобно! Занят я весьма, понятно?
— Понятно, — вразнобой отозвались вошедшие и, многозначительно при этом переглянувшись, вышли гуськом. А Болотников, выглянув следом, зычно крикнул кому-то (охране своей, скорее всего):
— Не впускать никого! Головы оторву!
Вернувшись и плотно затворив за собой дверь, он вновь подошел к постели, опустился на самый ее краешек.
— Такие вот дела, Санька! — проговорил он, глядя себе под ноги. — Одолели нас рати царские, в кремле тульском крепко заперли! А тут еще провианта маловато, ну да ничего! Посланы гонцы в Литву, к Дмитрию, дабы на выручку шел! Или. — запнувшись на мгновение, Иван в упор посмотрел на Саньку, — или не придет к нам помощь? Только это скажи!
— Я домой хочу! — вместо ответа, жалобно пролепетала Санька. — К маме хочу! Мне рано еще умирать! И жить тут мне страшно!
И уткнувшись лицом в подушку, она расплакалась. Горько, навзрыд.
— Девочка моя! Если б я знал, как. если бы я только мог тебе помочь в этом.
Вновь опустившись на колени и отвернув в сторону край покрывала, Иван принялся покрывать бесчисленными поцелуями Санькины волосы, шею, обнаженные плечи.
— Санька, Санечка! — бормотал он, и голос его был полон горечи. — Ты же самой судьбой предназначена мне была, самой судьбой! И что ж она сделала с нами, судьба-судьбинушка? Как же разнесла она нас с тобой во времени, подлая!
Иван целовал ее долго, руки его постепенно отодвигали в сторону покрывало. и вот уже Санька ощутила щекотание его усов и бороды у себя на спине, потом еще ниже, и это было довольно неприятно. Зарывшись лицом в подушку и крепко сжав зубы, Санька пыталась вернуть то мимолетное ощущение, когда сквозь огрубевшие черты взрослого и много повидавшего в жизни мужчины вдруг взглянуло на нее такое знакомое и такое юное лицо Ванюши. но ощущение это, увы, не пожелало вновь воротиться. Те трое, так некстати ворвавшиеся в комнату, спугнули его, порушили что-то, пусть неосязаемое и необъяснимое, но весьма и весьма важное.
А тут еще так некстати вспомнилось об Андрее.
— Не надо! — Оттолкнув от себя Ивана, Санька вновь по самую шею закуталась в покрывало. — Зачем это сейчас?
— Вот именно, незачем!
И Санька, и Иван почти одновременно обернулись на голос.
— Фидлер? — голос Болотникова задрожал от гнева. — Тебе что тут надо?
Невысокий плотный человечек средних лет и весьма ординарной наружности ничего на это не ответил, лишь устало и одновременно с явным облегчением усмехнулся. В руке человечек держал какой-то довольно объемный сверток.
— Да вот, шел мимо.
— Вон пошел!
Иван вскочил на ноги, рука его привычным жестом метнулась к поясу. впрочем, там не было сейчас ни сабли, ни даже кинжала.
