— А он что сказал? — спросила Зои. Она сидела, склонившись к подруге над поцарапанной крапчатой поверхностью столика. На кухне кофейни мужской голос напевал с акцентом: «Ложись, Слупи, Слупи, ложись».
— Он сказал: «Мне нужен отсос и немного любви». И знаешь, что я ответила?
— Что?
— Я сказала: «Отсос стоит тридцать долларов, а насчет любви — это не ко мне».
— Не верю.
— Честное слово. Я была совершенно спокойна, Зо. Играла роль, и у меня все отлично получалось.
— А что потом?
— Потом он говорит: «Как насчет двадцати пяти?» А я просто смотрю на него с выражением, типа, не трать мое время зазря, козел. Ну и он вроде как хохотнул, — такое доброе старое «хо-хо-хо», все зубы наружу, — и сказал: ладно, пусть будет тридцать. А я подумала, черт, ну и что дальше? Я же, вроде того, должна знать, в какой отель мы можем пойти, верно? Но он сказал — пошли, и мы прошли пару, типа, кварталов до отеля, в котором он жил, «Эдисон», что ли. Да, «Эдисон». Поднялись в его номер, и я сказала: «Пока мы не начали, как насчет моих тридцати баксов?» Он опять «хо-хо-хо» и отдал мне деньги. И знаешь, дружок. Зубы у него были как доминошные кости. Вопросов никаких не задавал. Не спросил даже, сколько мне лет. Просто снял с себя все, видик не из самых приятных, но худшим, что я когда-нибудь видела, он тоже не был, ну и я разделась, отсосала у пидора прямо на кровати, оделась и смылась оттуда к чертям собачьим.
— И все? — спросила Зои.
— И все. Тридцать баксов.
— Нет, ты правда это сделала?
— Единственный способ добыть деньги.
— И не боялась?
— Я ж тебе сказала, Зои, боялась.
— Я не про то — его?
— Нет. Там и бояться-то было нечего, увидела бы его — сама бы поняла.
Зои отпила кофе, взглянула сквозь запотевшее окно на Уэйверли-плейс. По улице шел толстяк с ликующего вида желтой собакой, обряженной им в белую блузку и клетчатую юбочку. Существовал новый мир, в котором не было правил, и мир старый, в котором их было слишком много. А она не знала, как жить в том или в другом. Духом-покровителем старого была ее мать. Гордая и обиженная, предупредившая Зои: никогда не позволяй мальчику заболтать себя до того, что ты потеряешь власть над собой. Им нужно только одно — разрушить все, что ты ценишь.
А духом-покровителем нового мира был Кассандра. Он верил в секс, но верил и в безопасность. И предостерегал девушек: не ходите с мужчинами, которые втайне поклоняются злу.
И Зои сказала Транкас:
— Не знаю, стоит ли тебе заниматься этим.
Лицо Транкас по-прежнему светилось упоением и гневом. Ее было уже не вернуть.
— Тридцать долларов, Зои, — ответила она. — За, типа, двадцать минут работы. Еще девять мужиков — и я поимею тот «харлей».
— Так ведь это же проституция.
— Друг. А официантки с секретаршами — не проститутки, по-твоему? Просто им платят поменьше.
Зои смотрела на Транкас и пыталась понять одно: вырвалась ли она на свободу или вступила на путь долгого самоубийства? И как наверное понять, в чем состоит разница между освобождением и самоубийством?
— Если ты собираешься продолжать, будь поосторожнее, — сказала Зои.
— Конечно, — ответила Транкас, и Зои вдруг увидела ее мертвой. Увидела голубовато-белую кожу и слабую улыбку Транкас, восторжествовавшей над своей матерью и первой вырвавшейся в самое необжитое, самое удаленное место из всех, какие только есть на свете. Одержавшей победу.
В ту ночь Кассандра стоял посреди бара в своем выходном костюме: хаосе изумрудного атласа и светло-зеленого, как листва липы, шифона. Зои, дождавшись, когда Транкас отправится в уборную, торопливо приблизилась к нему. Кассандра, державший в руке бокал с выпивкой, разговаривал с высокой чернокожей женщиной в бархатной накидке и канареечного цвета шляпке.
— Здравствуй, Кассандра, — сказала Зои.
Лицо Кассандры оставалось умным даже под придавившим его слоем пудры, румян, губной помады и туши для ресниц. Косметика и трудноосуществимое, противоречивое в себе самом стремление быть и мужчиной и женщиной сразу, — казалось, они-то и вели его по жизни, и временами он выглядел как человек, прижавший лицо к стеклу и говорящий раздельно, но слишком громко с кем-то, находящимся по другую сторону этого стекла.
— А, привет, малыш, — сказал он. — Как ты?
— Все хорошо. Можно мне немного поговорить с тобой?
— Голубка, ты можешь говорить сколько угодно. Начни прямо с начала, и тебе удастся мало-помалу подобраться к концу.
— А с глазу на глаз нельзя? Минуту, не больше.
— В этом мире нет ничего, что смогло бы шокировать нашу мисс Кинамон.
— Что верно, то верно, — согласилась мисс Кинамон. Маленькая желтая вуалька подрагивала над ее блестящим челом, точно крыло насекомого.
Зои помялась, нервничая.
— Ну, в общем, — сказала она, — ты ведь знаешь мою подругу, Транкас?
— Разумеется.
Зои примолкла. Ей хотелось зарыться лицом в яркое одеяние Кассандры, в его лоснистое и бледное сияние. Хотелось присесть на костлявые колени Кассандры, нашептать ему на ухо свои секреты и услышать от него, что за всеми угрозами обыденного мира ее ожидает безопасность, баснословная и греховная.
— Говори же, голубка, — сказал Кассандра. Голос его был отчетлив и тверд, как дождь, стучащий по крыше.
— Она пошла на панель, — сказала Зои.
— Ну что же, не сомневаюсь, занятие это прибыльное.
Мисс Кинамон положила на руку Зои большую ладонь:
— А газовый баллончик у нее есть, а, голубка?
— Я боюсь за нее, — сказала Зои.
— Ей следует носить с собой баллончик и нож, — сказала мисс Кинамон. — Пусть заведет симпатичный маленький ножичек, большой таскать ни к чему. Нужен такой, чтобы помещался в сапоге или в ботике.
— А, собственно, что тебя тревожит? — спросил Кассандра.
— Я боюсь, что ее изувечат.
— Потому ей и требуются баллончик и нож. Слушай меня, я знаю.
— Да, бывает, что людей и увечат, — сказал Кассандра. — Какие только ужасы не случаются.
— Я знаю, — сказала Зои.
— А вы, девочки, так юны. Родители-то или еще кто у вас имеются? Люди, которые заботятся о вас?
— Транкас с матерью живут здесь, в городе. Я приезжаю сюда на уик-энды, а живу с родителями на Лонг-Айленде.
— Другая планета, — сказала Кассандра.
— Там тоже всякие ужасы случаются, — возразила ей Зои.
— Могу себе представить, голубка. О, смотри-ка, вот и твоя подруга.
Транкас вернулась из уборной и, увидев, что Зои разговаривает с Кассандрой, подошла к ним, полная жадного счастья, любви к пробам и провалам. Зои представила вдруг ее укладывающей деньги в карман перед тем, как отсосать у мужика с зубами, похожими на доминошные кости.
— Привет, Кассандра, — сказала Транкас в недавно освоенной ею манере громогласного поденщика с ранчо. И, повернувшись к мисс Кинамон, добавила: — Роскошная шляпка.
— Спасибо, малыш, — чинно ответила мисс Кинамон. И Зои вдруг поняла, что когда-то мисс Кинамон была мальчиком, ходившим с матерью в церковь. Он сидел там перед алтарем, под страдальческими деревянными глазами Христа, а вокруг него пел хор, одетый в бархат, парчу и кринолины.
— Мы как раз обсуждали тонкости твоего бизнеса, — сказал Кассандра.
Транкас бросила взгляд на Зои. Лицо Транкас затуманилось смущением и бунтарским гневом, который походил на гордость, но гордостью не был.
— Ну правильно, — сказала она. — Бизнес.
— Я могу дать тебе лишь один совет, дорогая, — сказал Кассандра, — старайся не продешевить. В твоем возрасте это лишнее. Ты можешь получить двадцать долларов, всего-навсего задрав юбку, и потому меньше, чем за пятьдесят, не отсасывай. Если кто-то попытается уверить тебя, что сумеет, пройдя всего лишь квартал, получить минет и за половину этой суммы, знай, что говорит он об усталой старой потаскухе, которая и ходить без палки уже не может, и стояка без очков нипочем не найдет. Скажи такому, чтобы шел к ней и сэкономил свои денежки, раз ему только это и требуется. Далее, если ложишься под них, требуй сотню, это самое малое. И, назвав цену, держись за нее. Не торгуйся. Да, и всякий раз, как даешь кому-нибудь, требуй, чтобы он гондон надевал. Ты же не знаешь, куда он засовывал свой хер.
— Ладно, — сказала Транкас.
— И еще, малыш, — сказала мисс Кинамон, — я уже говорила твоей подружке, носи с собой средства защиты. Купи газовый баллончик и аккуратненький ножичек, который легко спрятать в обувку.
— Правильно, — согласилась Транкас.
— Нашими устами гласит опыт, дорогая, — сказал Кассандра. — Прислушайся к советам твоих стареньких тетушек.
— Ладно, — отозвалась Транкас, и по лицу ее пронеслось привычное выражение пылкой недоверчивости.
Несколько мгновений все четверо простояли в молчании. Зои подташнивало от смешанного чувства любви и страха, никогда еще ею не испытанного. Она знала, что покидает прежнюю жизнь с ее обедами, мебелью, мирной зеленой пустотой заднего двора. Девочкой она воображала себя живущей в лесу, но понимала, что на самом деле это невозможно. Не могла она свить себе гнездо на дереве и питаться ягодами да грибами. Даже если бы ей хватило смелости попробовать жить так, кто-нибудь непременно пришел бы за ней и увел из леса. И ее отправили бы в одно из тех мест, в которые селят девочек, считающих, что им дано бежать от жизни в комнатах, и держат в таких местах, пока они не отрекутся от своих желаний.
