— Да не способен я полюбить никого, кроме тебя,— сказал я Виржилии в ответ на ее упреки.
Эта фраза, произнесенная без тени возмущения или укора, рассеяла навет доны Пласиды, которая была этим даже как будто огорчена.
— Ну что поделаешь? — обратился я к ней по истечении четверти часа.— По крайней мере, Виржилия должна удостовериться, что я ни в чем перед ней не виноват. Я напишу письмо, которое вы тут же ей и отнесете. Хорошо?
— Ей, должно быть, так грустно сейчас, бедняжке! Я никому не желаю смерти, но ежели бы сеньор доктор когда-нибудь женился на барышне, он бы понял, какой ангел ему послан.
Мне помнится, что в ответ на эти слова я слегка отвернулся и опустил глаза. Рекомендую подобный прием лицам, которые затрудняются быстро найти нужный ответ или не хотят встретиться взглядом со своим собеседником. В таких случаях некоторые предпочитают цитировать про себя какую-нибудь подходящую октаву из «Лузиад», другие начинают насвистывать мотив из «Нормы»; я же прибегаю к вышеописанному средству; это проще и не требует никаких усилий.
Три дня спустя все разъяснилось. Думаю, что Виржилию несколько удивило мое письмо, где я умолял ее простить меня за пролитые ею слезы. Боюсь, что слезы Виржилии были порождены воображением доны Пласиды. В самом деле, могло случиться, что дона Пласида сама прослезилась, видя Виржилию в удрученном состоянии, но по обману зрения ей почудилось, что слезы капают не из ее собственных глаз, а из глаз ее барышни.
Как бы то ни было, все разъяснилось, но Виржилия отнюдь не собиралась так легко простить меня и забыть мое прегрешение. Она наговорила мне целую кучу всяких обидных слов, угрожала разрывом и, наконец, принялась расточать похвалы своему супругу. Вот он действительно человек достойный, куда порядочнее меня, и такой деликатный, образец учтивости и преданности; она пела ему дифирамбы, а я тем временем сидел, сложа руки на коленях, и смотрел, как муха тащила муравья, вцепившегося ей в лапку. Бедная муха! Бедный муравей!
— Почему ты молчишь? Почему? — вдруг спросила Виржилия, останавливаясь передо мной.
— А что я должен говорить? Я тебе все объяснил, но ты все равно сердишься, так о чем говорить? И знаешь, что мне кажется? Мне кажется, что я тебе надоел, тебе скучно со мной и ты хочешь со мной расстаться...
— Ты угадал!
Разгневанная Виржилия дрожащими руками надела шляпу...
— Прощайте, дона Пласида! — крикнула она на ходу и, бросившись к дверям, откинула щеколду...
Я удержал ее за край платья.
— Ну хорошо, хорошо,— пробормотал я.
Однако Виржилия вырывалась, упорствуя в своем желании уйти. Я вновь удержал ее, стал уговаривать, чтобы она осталась и простила мне мой проступок. Виржилия отошла от двери и опустилась на канапе. Незаметно я очутился рядом, изливая на нее потоки нежных слов, то смиренных, то шутливых. Отделяла ли тогда мои губы от губ Виржилии дистанция, равная плотности батиста, или даже такого просвета не было между ними — не берусь утверждать, все это слишком спорная материя.
Но я вспоминаю, да, вспоминаю, что в волнении Виржилия уронила на пол сережку, а я наклонился поднять ее и вдруг увидел: на сережку потихоньку взбирается та самая муха, по-прежнему волоча за собой муравья, вцепившегося ей в лапку. Тогда я с деликатностью, присущей людям нашего века, положил к себе на ладонь эту парочку взаимных мучителей; потом мысленно измерил расстояние от моей руки до планеты Сатурн и спросил себя: неужели и в этом столь ничтожном событии кроется какой-то смысл? Но не спеши окрестить меня жестокосердым, любезный читатель, ибо я тут же попросил у Виржилии шпильку, надеясь с ее помощью разнять насекомых; однако муха, угадав мое намерение, распустила крылышки и была такова. Бедная муха! Бедный муравей! И увидел бог, что это было хорошо, как сказано в Писании.
Глава СIV
ЭТО БЫЛ ОН!
Я вернул Виржилии шпильку, она воткнула ее в волосы и собралась уходить. Уже три часа, ей давно пора быть дома. Все было прощено и забыто.
Дона Пласида, желая удостовериться, свободен ли путь, выглянула в окно и вдруг, поспешно его захлопнув, воскликнула:
— Матерь божия, здесь муж барышни!
На какой-то миг мы просто остолбенели от страха. Лицо Виржилии сравнялось белизной с кружевами на ее платье; не помня себя, она бросилась к дверям спальни. Дона Пласида опустила жалюзи и хотела запереться изнутри; я готовился встретить Лобо Невеса...
Но миг остолбенения прошел, и Виржилия овладела собой: втолкнув меня в спальню, она заперла за мной дверь и велела доне Пласиде снова выглянуть в окно. Та повиновалась.
Да, это был он. Дона Пласида, издавая изумленные возгласы, отворила ему дверь:
— О, сеньор, вы здесь! Вы пришли проведать бедную старуху! Входите, сделайте милость! Угадайте, кто у меня в гостях... Да и гадать не нужно — кто же, кроме нее, навещает меня... Покажитесь же, барышня!
Виржилия вышла навстречу мужу. Я наблюдал за ними сквозь замочную скважину. Лобо Невес, бледный, холодно-спокойный, без тени злобного раздражения или гнева, переступил порог и обвел взглядом гостиную.
— Что случилось? — спросила Виржилия.— Как ты сюда попал?
— Я проходил мимо, увидел в окне дону Пласиду и зашел узнать, как она поживает.
— Очень вам признательна, сеньор,— отозвалась дона Пласида.— А еще говорят, что старухи ничего не стоят!.. А вот вам и пожалуйста! Смотрите-ка, барышня, никак, ревнует! — И, нежно глядя на Виржилию, она добавила: — Мой ангелочек не забывает свою старую Пласиду. Бедняжка! Вылитый портрет покойницы матери. Да присядьте же, сеньор доктор...
— Я должен идти.
— Ты домой? — спросила Виржилия.— Пойдем вместе.
— Идем.
— Мою шляпку, дона Пласида!
— Вот, пожалуйста.
Дона Пласида, отыскав зеркальце, держала его перед Виржилией, пока та надевала шляпу, завязывала ленты, поправляла волосы и безуспешно пыталась заставить разговориться своего упорно молчавшего супруга. Добрая наша старушка болтала без умолку, стараясь замаскировать дрожь, сотрясавшую все ее тело.
Виржилия, преодолев первоначальную растерянность, теперь уже полностью владела собой.
— Я готова! — объявила она.— Прощайте, дона Пласида, не забудьте, что я вас жду к себе, слышите?
Та обещала, что непременно придет, и проводила их до дверей.
Глава CV
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ОКОН
Дона Пласида закрыла за ними дверь и упала в кресло. Я выбежал из спальни с намерением выскочить на улицу и вырвать Виржилию из рук мужа, но незаметно для себя я сказал о своем намерении вслух, и хорошо, что сказал, потому что дона Пласида тут же удержала меня. Потом мне даже Пришло в голову, что проговорился я все-таки не случайно, а потому, что хотел, чтобы меня удержали. Но, поразмыслив, решил не возводить на себя напраслину: после десятиминутного заключения в спальне мой порыв был как нельзя более естественным, идущим от самого сердца. И все это вытекало из того закона взаимодействия окон, который был мною открыт и сформулирован в главе LI. Совесть необходимо проветривать. Спальня была тем окном, которое мне пришлось затворить, но мой порыв отворил другое окно и дал совести глотнуть свежего воздуха.
Глава CVI
ОПАСНАЯ ИГРА
Я перевел дух и сел. Дона Пласида оглашала гостиную сетованиями и причитаниями. Я слушал их молча, думая про себя: не лучше ли было мне закрыть Виржилию в спальне, а самому встретить Лобо Невеса в гостиной? Подумав, решил, что так, пожалуй, было бы хуже. Своим присутствием я подтвердил бы его подозрения и поднес бы огонь к пороховой бочке — тогда уж кровавого поединка не миновать... Нет, все вышло как нельзя лучше. Но что же дальше? Что будет с ней, когда они придут домой? Вдруг он и вправду убьет ее? Ударит? Запрет? Выгонит? Эти вопросы будоражили мой мозг, подобно тем черным точкам и запятым, что начинают мельтешить перед глазами, когда они болят или утомлены. Вопросы то возникали, то исчезали в своем строгом и трагическом обличии, и я никак не мог сосредоточиться ни на одном из них.
Вдруг передо мной возникла темная фигура; дона Пласида, закутанная в мантилью, вышла из своей комнаты. Она надумала отправиться к Виржилии, чтобы узнать, что там делается. Я счел это неосмотрительным: ее визит лишь усилил бы подозрение Лобо Невеса,— ведь они только что виделись.
— Не беспокойтесь,— ответила она.— Я буду осторожна. Если он дома, я туда не войду.
Она ушла. А я продолжал пережевывать случившееся и теряться в догадках относительно возможных последствий. Наконец мне пришла в голову мысль, что я веду опасную игру, и я спросил сам себя, не пора ли проститься с этим домом. Меня вдруг охватила тоска по семейному очагу, мне захотелось направить свою жизнь в другое русло. Почему бы нет? В моем сердце еще таятся неоткрытые сокровища, и почему для меня должна быть заказана чистая, целомудренная, строгая любовь? В самом деле, любовные приключения всего лишь глубокий и головокружительно быстрый ручей в потоке жизни,— иначе говоря, ее фрагмент; я сыт уже этим по горло и не хочу больше терзать свою совесть. Начав думать об этом, я дал волю воображению и увидел себя в лоне семьи, рядом с любимой женой и ребенком, спящим на руках у няни. Мы все сидим в тенистом зеленом саду, и сквозь ветви деревьев виднеется голубое-голубое небо...
