– Ну что ты, не часто.
– Один раз? Или больше?
Совесть пустилась наутек. Человечек отказался от борьбы.
– Нет, нет, не больше. Безусловно, не больше одного раза.
– И одного раза не надо было так делать! Мы с тобой еще об этом поговорим. Но факт остается фактом: Эллен – воровка. Я раз десять недосчитывалась наличных. А потом, брошка… За мной, констебль!
Констебль пошел за ней. Лицо его напоминало маску. Он знал, кто ждет за запертой дверью в конце коридора. Но долг приказывал пыжиться, и он пыжился.
Она сидела на кровати, одетая как для выхода на улицу. Сегодня ей полагался свободный вечер, сообщила востроносая хозяйка, прибавив, что вовремя обнаружила пропажу брошки исключительно чудом.
Эллен была бледна и смотрела затравленно.
– Дрянная девчонка, где моя брошь?!
Она молча протянула руку. Брошка лежала на ладони.
– Видите, констебль?
– Я не украла… Я на время взяла, поносить. Я бы ее потом положила обратно.
– Чепуха какая! Взяла поносить! Для чего бы это?
– Для… для красоты…
Хозяйка отрывисто рассмеялась. Констебль Плиммер стоял с деревянным лицом.
– А деньги у меня пропадали? Тоже на время?
– Денег я не брала!
– Что же они, сами собой исчезли? Констебль, ведите ее в участок!
Констебль Плиммер поднял тяжелый взгляд.
– Вы предъявляете обвинение, мэм?
– Господи Боже! Конечно, я предъявляю обвинение. А для чего еще я вас сюда позвала?
– Пройдемте, мисс, – сказал констебль Плиммер.
На улице весело светило солнышко. Был тот час, когда детишки выходят погулять со своими няньками, и в зеленой чащобе парка раздавались веселые голоса. Кошка, потягиваясь на солнцепеке, повела вслед двоим прохожим ленивым и довольным глазом.
Они шли молча. У констебля Плиммера были жесткие взгляды насчет того, как подобает и как не подобает вести себя полицейскому на дежурстве; он всегда двигался отрешенно, словно машина. Иногда это бывало трудно, но он старался. Он шагал вперед, выпятив подбородок, и упорно отводил глаза. А рядом с ним…
По крайней мере она не плакала. Это уже кое-что.
За углом, ослепительно прекрасный в легком фланелевом костюме, украшенный сверху и снизу новой соломенной шляпой и самыми желтыми туфлями в юго-западной части Лондона, завитой и надушенный, словно принц, стоял Альф Брукс. Он чувствовал себя слегка задетым. Понимать же надо, сказал: в три часа – значит, в три. А сейчас четверть четвертого, а она до сих пор не появилась. Альф Брукс нетерпеливо ругнулся, и в голове у него мелькнула мысль, мелькавшая там уже не в первый раз: что на Эллен Браун свет клином не сошелся.
– Если через пять минут не придет…
В этот миг Эллен Браун показалась из-за угла, да не одна, а с сопровождением.
В первый миг зрелище повергло Альфа в злобу. Девушки, которые заставляют человека дожидаться, а сами тем временем якшаются с полицейскими, для него не существуют! Пускай усвоят это раз и навсегда, а уж у него выбор всегда найдется.
Тут его словно пронзило электрическим током, взор заволокло туманом, и мир заплясал перед глазами. Полицейский был при форменном ремне – то есть находился на дежурстве. А лицо у Эллен было совсем не как у девушки, которая прогуливается с констеблем развлечения ради.
Сердце Альфа Брукса остановилось и тут же пустилось в галоп. Щеки густо покраснели. Челюсть отвисла, а по позвоночнику пробежала горячая волна.
– Ого!
Пальцы Альфа вцепились в воротник.
– Ну и дела!
Молочника обдало жаром с головы до ног.
– Ничего себе! Ее замели!
Он рванул душивший воротник.
Приходится признать: перед лицом суровых жизненных испытаний Альф Брукс проявил себя не лучшим образом. Позже, когда все уже было позади, он поразмыслил на досуге и сам это понял, но даже и тогда оправдывался, дерзко спрашивая мироздание: а что еще ему было делать-то? И хотя поначалу вопрос не принес покоя его взволнованной душе, при постоянном повторении он оказывал очень даже утешительное действие. Альф Брукс повторял его два дня с небольшими перерывами и за это время совершенно исцелился. На третье утро его клич: «Мо-ло-ко-о!» – звенел, как всегда, беспечно, а сам Альф был непоколебимо уверен, что в трудных обстоятельствах иначе и поступить было невозможно.
Ну вот подумайте: его, Альфа Брукса, знают и уважают в округе. Он ведет торговлю на самом завидном участке Баттерси, по воскресеньям поет в церковном хоре. Он, можно сказать, общественно значимая фигура! И он должен средь бела дня, у всех на виду признать знакомство с девицей, которую ведут под конвоем в участок?
Эллен подходила все ближе. Рядом с ней деревянно шагал констебль Плиммер. До нее осталось десять ярдов… семь… пять… три… Альф Брукс надвинул шляпу на глаза и прошел мимо, словно посторонний.
Удаляясь быстрым шагом, он испытывал странное чувство, как будто кто-то собирается дать ему пинка, но оглядываться не стал.
Констебль Плиммер сосредоточенно смотрел в пространство. Лицо у него было еще краснее, чем обычно. Под синей форменной курткой бушевали непонятные чувства. Что-то словно застряло в горле. Констебль глотнул.
Он остановился на всем ходу. Девушка смотрела на него безжизненно и вопросительно. Впервые за весь день их взгляды встретились, и констеблю Плиммеру показалось, будто застрявшее в горле разбухло так, что не вздохнуть.
У нее были глаза несчастного, загнанного зверька. Констеблю приходилось видеть такие глаза у женщин в Уайтчепеле. Такой была и та недоубитая жена, из-за которой ему сломали нос. Оттаскивая за шиворот человека, который чуть не запинал ее до смерти, констебль Плиммер успел увидеть ее глаза. Они были точно как у Эллен сейчас: измученные, безнадежные, и при всем том – ни единой жалобы.
Констебль Плиммер смотрел на Эллен, а она смотрела на констебля Плиммера. Поблизости детишки возились с собакой. В одной из квартир запела женщина.
– Кыш отсюда, – сказал констебль Плиммер.
Его голос прозвучал грубовато. Говорить было трудно.
Девушка вздрогнула.
– А?
– Кыш, говорю. Ноги в руки и пошла.
– Как это?
Констебль Плиммер насупился. Лицо у него был о ярко-алым. Челюсть выдвинулась вперед, словно гранитный волнорез.
– Давай, иди уже, – прорычал он. – Скажи ему, что это шутка была. Я объясню в участке.
Она постепенно начала понимать.
– Значит, мне можно идти?
– Да.
– А как же? Вы меня в участок не поведете?
– Нет.
Эллен смотрела на него во все глаза и вдруг разрыдалась.
– Прошел мимо… Притворился, будто не видит… Он меня стыдится…
Девушка уткнулась лбом в стену. Плечи у нее вздрагивали.
– Так беги за ним, скажи…
– Нет, нет, нет!
Констебль Плиммер мрачно уставился себе под ноги, пиная тротуар.
Эллен обернулась. Глаза у нее покраснели, но она больше не плакала. Она отважно вздернула подбородок.
– Не могу я – после такого. Идем! Я… Мне на него наплевать.
Она с любопытством взглянула на констебля.
– А вы правда меня отпустили бы?
Констебль Плиммер кивнул. Он чувствовал, что Эллен не отрывает глаз от его лица, но упорно не встречался с ней взглядом.
– Почему?
Он не ответил.
– А если бы отпустили, что бы вам за это сделали?
Нахмуренное лицо констебля Плиммера вполне могло бы кому-нибудь присниться в страшном сне. Он с новой силой пнул ни в чем не повинный тротуар.
– Уволили бы из рядов, – кратко сообщил констебль.
– Еще небось и посадили бы.
– Может быть.
Эллен судорожно вздохнула, и снова наступила тишина. Собака у обочины перестала лаять. Женщина в квартире перестала петь. Удивительно – как будто в мире вдруг остались только они одни.
– И вы сделали бы это ради меня? – спросила Эллен.
– Да.
– Почему?
– Потому что я не верю, что ты это могла. Ну, в смысле – деньги украсть. И брошку тоже.
– И все?
– Что значит – все?
– Только поэтому?
Он рывком обернулся к ней – чуть ли не с угрозой.
– Нет, – сказал он хрипло. – Нет, не только, сама знаешь. Ладно, раз уж тебе так хочется, скажу. Потому что я люблю тебя. Вот! Можешь смеяться.
– Я не смеюсь, – тихо сказала Эллен.
– Считаешь, я дурак!
– Нет. Не считаю.
– Я для тебя – ничто. Тебе он по душе.
Эллен передернуло.
– Нет.
– Как так?
– Я изменилась. – Она помолчала. – Наверное, когда выйду, еще больше изменюсь.
– Когда выйдешь?
– Из тюрьмы.
– Ты не сядешь в тюрьму!
– Сяду.
– Я тебя не поведу.
– Поведете. Думаете, я вам позволю из-за меня вляпаться в такие неприятности? Нет уж!
– Брось. Иди домой.
– Не дождетесь.
Он стоял и смотрел на нее, словно озадаченный медведь.
– Не съедят же меня там.
– Тебе остригут волосы.
– А вам нравятся мои волосы?
– Да.
– Ничего, отрастут.
– Хватит тут разговаривать! Иди давай.
– Не уйду. Где участок?
– На той улице.
– Вот и пошли.
Из-за поворота показался синий стеклянный фонарь у входа в полицейский участок. Эллен споткнулась и тут же шагнула вперед, задрав подбородок. Но когда она заговорила, голос чуть-чуть дрожал.
– Почти на месте. Следующая остановка – Баттерси. Пересадка! Слушайте, мистер – я ведь не знаю, как вас зовут.
