В результате, естественно, получались курьезы. Писали о последствиях, пренебрегая причинами. Говоря, например, о недееспособности Государственной думы в начале XX века, опускали полувековую историю того, как отчаянно сопротивлялось самодержавие её созыву всю вторую половину XIX. Прославляли столыпинскую реформу, освободившую крестьян от рабства общинам, не объясняя, каким же образом оказались они в этом рабстве полвека спустя после Великой реформы, величие которой в их освобождении, собственно, и заключалось. Одним словом, создавали упрощенные черно-белые сценарии, понятия не имея, что перед нами одна из самых грандиозных загадок в русской истории.
Ну какая, право, могла тут быть загадка для советской историографии, если все сводилось в ней к тому, что самодержавный строй в России все это время только и делал, что неукоснительно себя изживал? Потому и оказался, едва наступила эпоха социалистических революций, самым слабым звеном в цепи империализма. И все для того, чтобы смениться другим самодержавным строем? Но кому же позволено было тогда задавать такие вопросы, даже самим себе?
Не было, однако, в крушении пореформенной России загадки и для историографии антисоветской. В ней все сводилось к коварному стечению обстоятельств - в момент, когда в стране начался процесс замечательного подъема. Тут вам расскажут и о бессмысленных мечтаниях либеральных «образованцев», и о террористических заговорах «максималистов-революционеров», и о безмозглости аристократической камарильи, окружавшей безвольного царя, и об антирусских происках еврейского капитала, и о самом даже Антихристе, коварно конспирировавшем против «Империи света», как на том же, что и во времена Погодина, высокопарном нововизантийском жаргоне именует свою страну редактор газеты Завтра18. И о многих других роковых обстоятельствах вам расскажут, включая, конечно, мировую войну, козни большевистских путчистов и думских масонов, немецкие деньги и латышские штыки.
Глава четвертая Ошибка Герцена
И до сих пор не набила еще, как выясняется, оскомину эта примитивная «разгадка». Уже в 2006 году появилась в Москве книга Игоря Чубайса с интригующим фельетонным названием «Разгаданная Россия», где в который уже раз объяснялось, как хороша была царская империя и какие необъятные открывались перед нею перспективы, если бы только не пришли и не опошлили все большевики.19 Одним словом, нечто очень напоминающее плач Ярославны, затеянный Н.А. Нарочницкой по поводу несказанно прекрасной Московии, беспощадно разгромленной этим ужасным Петром. Неужто все эти плакальщики по чудесной самодержавной России просто переписывают свои плачи другудруга?
Репетиция контрреформы
Так и хочется всех их спросить, не слышали ли они хоть краем уха, что как реформам Петра, так и контрреформам большевиков предшествовала вековая история, которая вся, со времен знаменитого «поворота на Германы» Ивана Грозного, когда Россия впервые отвергла досамодержавное наследство Ивана III ради иосифлянской мечты о сверхдержавности, буквально соткана из несостоявшихся чудес и состоявшихся политических катастроф?
Не станем, однако, заглядывать здесь в прошлое так глубоко. Спросим себя лишь, откуда взялась пушкинская «звезда пленительного счастья», и тотчас увидим, что и 1818 год пронизан был точно
Завтра. 2001. № 24, 2001.
Чубайс И. Разгаданная Россия. М., 2006.
таким же ожиданием чуда, как и 1858-й. Причем никакими тогда большевистскими заговорщиками, не говоря уже о еврейских русофобах или латышских штыках, и не пахло. Но чуда-то не совершилось тоже. Вместо него на обломках прекрасных мечтаний воздвиглась мрачная и обскурантистская новомосковитская «цивилизация». Как будем объяснять это несостоявшееся чудо? «Незрелостью революционного пролетариата»? Или еще одним роковым стечением обстоятельств?
Глава четвертая Ошибка Герцена
Я не говорю уже о том, что спустя всего лишь два десятилетия после начала Великой реформы яростная контрреформа Александра III попыталась повернуть страну вспять к николаевской диктатуре, к полицейскому государству. А это ведь и была неудачная репетиция, если угодно, большевистской контрреформы 1917 года. И что же еще могло это означать, если не изначальную хрупкость, уязвимость, чтобы не сказать обреченность постниколаевской России, готовой завянуть, не успев расцвесть? Если не то, другими словами, что с самых его истоков заложены были в основание этого несостоявшегося чуда те национал-либеральные «мины замедленного действия», о которых мы говорили?
«Мина» № 1: Конституция
Первая из них была, конечно в категорическом отказе архитекторов пореформенной России оттого, чтобы, выражаясь тогдашним языком, «увенчать здание реформ конституцией». Самодержавие должно было, по твердому их убеждению, оставаться краеугольным камнем новой России. Так научил их Карамзин - и они послушно остановились на полдороге: согласившись с местным самоуправлением, но отступив перед самоуправлением общенациональным. Что удержало? Конечно же, не «фрунтовики», давно сошедшие со сцены, а николаевское идейное наследство, всётотже неумирающий российский Sonderweg, столь красноречиво сформулированный для них Карамзиным и славянофилами...
Есть ли нужда напоминать, к чему привело в этом случае сопротивление «непреодолимому духу времени»? Политические баталии, которым по общепринятым уже тогда в Европе правилам положено было разыгрываться на парламентских подмостках, разыгрались на улице. Вместо думских споров началась стрельба. Да такая интенсивная, что жертвой этой грозной волны террора оказался в конце концов и сам царь-освободитель. Иначе говоря, настаивая на сохранении самодержавия, он подписал себе смертный приговор.
Еще опаснее для будущего страны был, однако, другой результат сохранения самодержавия. Правительство лишало себя обратной связи с обществом, понятия не имея о том, что в нём на самом деле происходит. Ведь смысл регулярных выборов в общенациональное представительство, если они, конечно, не декоративные, как раз в том и состоит, что они более или менее адекватно отражают постоянно меняющийся баланс политических сил в обществе, сообщают хоть какую-то определенность неопределенному по природе будущему. Именно поэтому и Наполеон III и Бисмарк, современники Великой реформы, предпочли при всех своих авторитарных амбициях всё-таки созвать национальное представительство. А Россия, даже очнувшись от смертельного николаевского сна, отказалась следовать их примеру.
Третьим, наконец, результатом подавления самодержавно- исполнительной властью двух других ее ветвей было то, что оно провоцировало в стране политическую нестабильность. В отсутствие николаевской железной руки гарантом стабильности, как точно поняли nocje 1848 года не только Бисмарк в Германии и Бонапарт во Франции, но даже Франц-Иосиф в политически отсталой Австрии, мог служить только британский политический «треножник», т.е. разделение властей. Ибо в противном случае государству не оставалось ничего иного, кроме как балансировать на одной ноге, опираясь лишь на ненадежную полицейско-бюрократическую вертикаль. Позиция, согласитесь, не только неудобная, но и неустойчивая.
Тем более, что политическим центром системы становился в этом случае императорский двор (эквивалент современной администрации президента) со своими интригами и борьбой честолюбий, не
имеющей ровно никакого отношения к судьбе государства. Сбои в такой системе были неминуемы, политическая нестабильность неизбежна. Ибо проводить европейские реформы, не ограждая их европейскими политическими институтами, неминуемо означало включить в разрешение конфликтов улицу - и террор.
В случае крупных взрывов, угрожавших самому существованию системы, единственным средством спасения оказывалось либо экстремальное ужесточение полицейско-бюрократической вертикали, как при Александре III, либо половинчатая реформа, немедленно сопровождавшаяся попыткой подменить разделение властей разделением функций между чиновниками. Естественно, ни то ни другое спасти «одноногую» вертикаль не могло, уж слишком неестественна была её поза. В результате следующий серьезный кризис разносил её на куски.
Я не говорю уже, что придворная клика тотчас же и «съедала» реформаторов, едва проделали они для нее черную работу усмирения революции (как после 1905 года). Б.Н. Чичерин проницательно заметил по аналогичному поводу: «самодержавное правительство как будто хотело доказать, что ему нужны не люди, а орудия, а что людей оно призывает в трудные минуты и затем, высосав из них соки, выбрасывает за окно»20.
