– Ну, Петр Михайлович, наверное, умаялся за аргиш?
– Не скажу, что умаялся, обоз – дело привычное, приказчики справные, на станках старосты мудрые. По тебе соскучился, Катенька! Отъезды становятся тягостными, когда долго тебя не вижу.
– Перестань, Петр, душу тиранить себе. Смирись с судьбой и живи себе дружно с Авдотьей. Лизанька у тебя – чудо!
Екатерина увидела, как его лицо покрылось грустью. Она волной накатилась на обветренное лицо. Он стал как бы меньше, будто неведомая сила давила к земле. Екатерина снова попыталась вывести его из грусти и спросила:
– Не стеснят ли вас два постояльца? Киприян их поселил на вашу половину дней десять назад.
Петр зло бросил:
– Опять Киприян! Он, видно, всю жизнь будет стоять на моем пути и в любви, и в торге, и в разворотливости.
Потом помягчел:
– Не стеснят! Кто у нас только не был на постое! Иногда после поездок тишины хочется. Полежать, помечтать, Богу помолиться спокойно. А где Киприян с гостями?
– Ушли к лабазам пушнину смотреть. Баня готова. Можешь париться.
– Катюшенька, а кто спину веничком похлещет? Была б моя воля, не отдал бы тебя никому!
Екатерина покраснела:
– Опять, Петя, за свое. Авдотья. Она – мастак в этом деле!
– Смеешься, Катюшенька! Ты мне нужна! К черту торг, обозы, медь. Я б все отдал за тебя!
На кухню вбежал Сашка. Увидел Петра, остановился, потом подошел ближе и протянул руку.
– Дластуй, Петя, це пливес? – спросил племянник, вскочив на руки дядьки.
– Песца привез, лисиц, соболя и рыбу.
– А мне?
– Тебе? Катюша, пряник есть? Дай незаметно. Я его угощу.
Она подала со спины. Петр незаметно взял и протянул.
– Вот тебе, Сашок, пряничек от зайчика. В тундре подбежал ко мне и говорит, мол, дядя Петя, отдай этот сладенький пряник-собачку своему племяннику Сашке. Он хороший и послушный и сладенькое любит! А зубиков уж полон рот. Ну-ка, пряничек, держись!
И Сашка откусил сладкой мучной игрушки. Он соскользнул с рук и потянул за штанину:
– Пойдем, Петя, к тебе! Пойдем!
Петру не хотелось уходить, но настырный малыш тянул дядю в его половину. Племяш подвел к висящему на стене оружию.
– Дай, Петя, дай! – подтянул вверх руки малыш.
– Вот ты зачем меня позвал! – удивился дядя. – Когда подрастешь и станешь казаком, я тебе подарю и шашку, и штуцер, и даже шаровары с лампасами. А уж сапоги – обувай хоть сейчас!
Малыш молчал, слушал и многого не понимал. Он стоял на своем:
– Дай дядя, дай! – и поднимал глазенки на Петра, будто удивлялся, что такой большой, а не понимает. Наконец, Петр решил дать ножны. Он снял шашку, вынул, и она сверкнула в свете керосиновой лампы. Мальчика поразил ее блеск, он тянулся к лезвию.
– Не тронь, Сашок! Борони боже! Порежешься!
И подал безопасные ножны.
– Ими и поиграй, а шашку я пока положу на шкаф.
Сашок отстранил ручкою ножны и показал на шашку:
– Дай!
Петр, придерживая шашку за клинок, подал Сашке эфесом вперед. Мальчик долго разглядывал и водил пальчиком по наборной волнистой рукоятке. Потом отвлек малыша от шашки подзорной трубой Шмидта. Сашок приставлял к глазам, крутил головой, не понимая, зачем труба, если глазами видеть лучше. Он вертел ее и так и сяк. Петр кинул шашку в ножны и повесил на место, взял племянника за руку:
– Поигрался, Александр Киприянович, и айда к маме! Мне надо в баню.
Он привел Сашку на кухню и, поглаживая по головке, кивнул Екатерине:
– Наверное, Сашок будет лихим казаком. Не отстал до тех пор, пока не потрогал шашку руками. К ножнам остался равнодушен, а шашку порывался в руки взять.
– Не знаю, кто из него получится, казак или купец, но упрямства у него предостаточно. Пожалуй, как у родного дядюшки. Пока своего не добьется – не отстанет!
– Хоть что-то мое будет! – засмеялся Петр. – А то все ваше и ваше!
Вошел озабоченный Аким и Петру Михайловичу шепнул на ухо:
– Прошу в баню! Все готово! Квас в предбаннике. Простыни и полотенца на лавке.
Петр, как бы прощаясь, глянул на Екатерину. Она поняла как молчаливый вопрос:
– Авдотья уже приготовила тебе белье. Бери, что нужно. Долго не запаривайся. Скоро мужики придут на обед.
Аким взял подтаявшего осетра, охотничий нож и ушел в людскую строгать рыбу.
– Дядя Аким, возьми меня! Я тоже хочу стлогать! – попросился Сашок.
– Пойдем, будешь стружки в тарелки складывать.
И довольный Сашка поковылял в людскую.
На кухне варится и парится! Екатерина открыла форточку чтобы тянуло чад. В проем залетел порыв ветра и обдал хозяйку колючками серого снега. За окном вовсю гуляла черная пурга.
– С легким паром, дорогой брательник! – обнял Петра Киприян Михайлович. – И с возвращением. Смотрел я, нынче песец хорош!
– В среднем обошелся по рублику. Товары все разошлись, остатки забрали перекупщики с Лены. Приходили в Хатангу обозом нарт в пятьдесят. Они рассчитались деньгами. Сходили без особых поломок. И люди, и олени целы. Правда, пять изношенных нарт оставили в Хатанге. Там и полозья, и копылья порастрескались. К следующему приходу их обещали заменить местные плотники. Особых убытков не понесли.
– Добре, брат, добре. Теперь пойдем, я познакомлю тебя с твоими соседями.
Киприян Михайлович представил ученым брата.
– Мы много наслышаны о вас начиная от Енисейска. Правда, представляли братьев Сотниковых немного другими. А вы оказались настоящими казаками. С Киприяном Михайловичем мы сошлись не по службе, а по душе. Даст Бог, может, и с вами сойдемся, Петр Михайлович! – с надеждой сказал Федор Богданович. – Надеюсь, мы вас не стесним своим присутствием в ваших хоромах до прихода парохода.
Петр Михайлович усмехнулся:
– Не вы первые, не вы и последние. Не помешаете! А тишины ни я, ни Киприян не любим. Будем жить друг другу на пользу.
После обеда, затянувшегося до позднего вечера, Петр с гостями ушли отдыхать. Перед сном Сотников-младший со Шмидтом пошли в баню покурить. Порывы ветра хлестали по железной крыше, завывали в каменке, били снежной пылью по окнам. Уличный мрак наступил раньше обычного. Они сидели в предбаннике, пыхтели заранее набитыми Акимом трубками и чувствовали себя отгороженными от всего мира. Петр вывернул фитиль в лампе. В предбаннике посветлело.
– Хорошо, что успели проскочить до пурги. Иначе при такой черноте не избежать потерь. Черная пурга страшнее степного бурана. Мне как-то в дороге рассказывал о нем один ямщик. Такие страхи рисовал, волосы дыбом становились. Ужасен буран в степи, но еще страшнее черная пурга в тундре. Нередко снежные иголки светятся, будто глаза волчьи. Взгляните в окошко: стена перед глазами.
Федор Богданович вытянул шею к маленькому окошку: черная колеблющаяся стена ходила ходуном, чуть-чуть меняясь цветом, становясь то черной, то серой, то перламутровой. Нет-нет да и вспыхивали огоньки.
– Вероятно, электрические разряды снежных иголок дают такое таинственное свечение, – предположил Шмидт.
– Не скажу точно, – ответил Петр, – но в тундре зверье поглубже зарывается в снег, чтобы пережить это светопредставление.
Набили еще по трубке. Петр Михайлович чувствовал, он нужен ученому по каким-то важным делам, но тот медлит, выжидает или стесняется. Тогда сам завел разговор.
– Мне брат говорил, правда на ходу, вы хотите обследовать Бреховские острова и далее низовье Енисея.
– Да, Петр Михайлович, экспедиция будет в составе восьми специалистов. Черновую работу будут делать аборигены, из долган и юраков. Они возьмут подряд на обслуживание экспедиции. Вы можете посоветовать таких людей, знающих низовье, а также обозначить наиболее выгодные базовые станки, куда можно завезти провизию, одежду и инструментарий для полноценной исследовательской работы?
– Дайте чуть-чуть отойти от обоза, оприходовать собранную пушнину, подготовить ее к отправке первыми пароходами, и я найду вам надежных людей. Отправлю гонцов по последнему снегу, чтобы они прибыли сюда к середине мая. Сам думаю водой сходить до Толстого Носа, развезти по Бреховским енисейских засольщиков и бочкотару для заготовки рыбы. Может, на каком-нибудь станке и встретимся. В эту навигацию ждем кое-что из Алтая для медеплавильной печи.
– Я бы хотел, чтобы вы в суете дел помнили о нас и наших просьбах, Петр Михайлович!
Баня медленно остывала. Разгулявшаяся пурга пронизывала насквозь не только маленькие балки, но и брусчатые дома, и лабазы. Она находила щели, выдувала из них мох и впихивала туда струи холодного ветра со снегом. Петр докурил вторую трубку:
– Ну что, Федор Богданович, пойдемте вздремнем. Уж за полночь. Савельев давно спит без задних ног.
Он погасил лампу, плотно прикрыл дверь в предбанник, и они вышли в темный коридор, ведущий на Петрову половину.
– Осторожно, Федор Богданович, шишку не набейте! Идите ощупью за мной.
