– К сожалению, не служил, – отвечал я. – Мне лишь недавно довелось попасть в Мадрид.
– Оно и заметно, – сказал тот, – от вас так и разит провинцией; вид у вас робкий и застенчивый; нет настоящей развязности. Но это не беда; клянусь честью, мы вас быстро отшлифуем.
– Вы мне, наверное, льстите? – спросил я.
– Ничуть, – отвечал лакей, – нет такого болвана, которого мы не могли бы перефасонить; будьте совершенно спокойны.
Из этого я заключил и без дальнейших пояснений, что мои товарищи – тертые ребята и что я не мог попасть в лучшие руки, если хочу приобрести лоск. Придя в харчевню, мы застали обед уже приготовленным, так как дон Фернандо предусмотрительно заказал его еще с утра. Господа сели за стол, а мы собрались им прислуживать. Тотчас же между ними завязался веселый разговор. Я слушал их с величайшим наслаждением. Их характеры, их мысли, их выражения – все меня восхищало. Сколько огня! Сколько живости соображения! Эти люди казались мне существами какой-то другой породы.
Когда дело дошло до десерта, то мы принесли изрядное количество бутылок самого лучшего испанского вина, а сами, покинув молодых сеньоров, отправились обедать в маленькую залу, где для нас был накрыт стол.
Тут я быстро убедился, что кавалеры моей кадрили[70] обладали еще большими достоинствами, чем я сначала предполагал. Эти плуты копировали не только манеры, но и разговор своих господ, причем делали это столь искусно, что, будь у них внешность поблагороднее, трудно было бы уловить разницу. Их свободное и непринужденное обращение восхищало меня; но еще больше нравилось мне их остроумие, и я отчаивался стать когда-либо таким же занимательным, как они. Поскольку обедом потчевал дон Фернандо, то и за нашим столом исполнял роль хозяина его камердинер. Ратуя о том, чтоб все у нас было в изобилии, он позвал содержателя харчевни и сказал:
– Сеньор трактирщик, подайте нам десять бутылок самого лучшего вина и припишите их, как обычно, к тем, которые будут выпиты нашими господами.
– Охотно сеньор Гаспар, – отвечал тот, – но вы знаете, что дон Фернандо должен мне уже за много обедов. Если б я мог чрез ваше посредство получить с него хоть сколько-нибудь наличными…
– Пожалуйста, не беспокойтесь насчет денег, – прервал его камердинер, – я отвечаю вам за них: долги моего господина все равно что золото в слитках. Правда, некоторые неучтивые кредиторы наложили запрещение на наши доходы, но мы на днях добьемся, чтоб его сняли и оплатим вам, не проверяя счет, который вы представите.
Трактирщик принес бутылки, несмотря на секвестр доходов, и мы выпили, не дожидаясь, пока его снимут. Стоило взглянуть, как мы ежеминутно провозглашали заздравные тосты, величая друг друга по имени своих господ. Камердинер дона Антонио называл Гамбоа лакея дона Фернандо, а лакей дона Фернандо называл Сентельесом слугу дона Антонио; меня же они звали Сильва. Так мы мало-помалу напились под чужими именами ничуть не хуже тех сеньоров, которым они принадлежали.
Хотя я обнаружил в разговоре значительно меньше блеска, чем мои сотрапезники, однако же они не преминули сообщить, что остались мной относительно довольны.
– Сильва, – сказал мне один из более дошлых, – мы сделаем из тебя, друг мой, путного человека; я замечаю в тебе природное дарование, но ты не умеешь показать товар лицом. Ты боишься ляпнуть что-нибудь невпопад, и это мешает тебе говорить наудачу, а между тем тысячи людей создали себе теперь славу остроумцев только благодаря смелой болтовне. Хочешь блистать, так не обуздывай своего темперамента; выкладывай все, что взбредет тебе на ум: твои вздорные речи сойдут за благородную смелость. Неси любую чепуху, но если у тебя сорвется хоть одно меткое словцо, тебе простят все твои глупости: люди запомнят только твою остроту и возымеют высокое мнение о твоих достоинствах. Наши господа с успехом осуществляют это на практике, и так должен поступать всякий, кто хочет прослыть человеком возвышенного ума.
Помимо того, что мне до смерти хотелось снискать себе репутацию остряка, самый секрет добиться этого показался мне столь несложным, что я не хотел им пренебречь. Поэтому я тут же принялся испытывать его на практике, и выпитое вино немало содействовало успешности этой попытки; иными словами, я плел несусветную чушь, но среди всей этой околесицы мне удалось обронить несколько удачных острот, заслуживших одобрение присутствующих. Этот опыт окрылил меня; я удвоил смелость в надежде отмочить какую-нибудь шутку, и судьба снова пожелала, чтобы мои старания не пропали втуне.
– Ну что? – сказал мне камердинер, заговоривший со мной на улице. – Вот ты и начинаешь отшлифовываться, не правда ли? Нет и двух часов, как ты с нами, а уже стал совсем другим человеком: ты будешь меняться прямо на глазах. Видишь, что значит служить у знатных господ. Это возвышает дух: в мещанском доме ты таких результатов никогда не достигнешь.
– Нисколько не сомневаюсь! – подтвердил я. – А потому мне хочется отныне посвятить свои услуги исключительно дворянству.
– Отлично сказано! – воскликнул лакей дона Фернандо, основательно подвыпивший. – Мещане недостойны держать у себя таких выдающихся личностей, как мы. Вот что, господа! – добавил он. – Дадим обет никогда не служить у этого отребья; поклянемся именем Стикса!
Предложение Гаспара было встречено всеобщим восторгом, и, подняв стаканы, мы дали клятву. Наша трапеза продолжалась до тех пор, пока господам не заблагорассудилось удалиться. Это было в полночь, но мои товарищи сочли такое поведение за верх умеренности. Правда, наши сеньоры покинули кабак в этот ранний час только для того, чтобы отправиться к одной известной прелестнице, дом которой находился в дворцовом квартале и был открыт днем и ночью для всех любителей развлечений. Это была особа в возрасте между тридцатью пятью и сорока годами, все еще очень красивая, забавная в разговоре и столь опытная в искусстве нравиться, что она продавала, как рассказывали, остатки своей красоты дороже, чем ее первые цветочки. У нее всегда можно было застать еще двух-трех прелестниц высшего полета, которые немало способствовали огромному наплыву знатных сеньоров, посещавших эту даму. Днем гости играли в карты, затем ужинали и проводили ночь за вином и в приятных забавах. Наши господа просидели там до утра, а мы дожидались их без всякой скуки, ибо, пока они коротали время с сеньорами, наша братия развлекалась с субретками. На рассвете мы наконец расстались и каждый отправился к себе домой.
Господин мой, встав по своему обыкновению около полудня, оделся и вышел. Я сопровождал его, и мы зашли к дону Антонио Сентельесу, у которого застали некоего дона Альвара де Акунья. Это был пожилой дворянин, известный в качестве наставника по части мотовства. К нему обращались все молодые люди, желавшие приобрести лоск. Он обучал их наслаждениям, а также искусству блистать в обществе и проматывать наследственные именья. Он не опасался проесть свое собственное, так как оно давно уже было съедено.
Когда эти трое кавалеров покончили с взаимными объятиями, Сентельес сказал моему господину:
– Черт возьми, дон Матео, ты не мог прийти более кстати. Дон Альвар зашел за мной, чтоб свести меня к одному мещанину, который угощает обедом маркиза Дзенетто и дона Хуана де Монкада; мне хотелось бы, чтоб и ты отправился с нами.
– А как зовут этого мещанина? – спросил мой господин.
– Его имя – Грегорио де Нориега, – ответил дон Альвар. – Я объясню вам в двух словах, что это за молодой человек. Отец его, богатый ювелир, отправился в чужие края торговать драгоценными камнями и, уезжая, предоставил в его пользование состояние с порядочным доходом. Грегорио – простофиля, обладающий склонностью быстро спускать все свои деньги; он корчит из себя петиметра и вопреки природе хочет прослыть умным человеком. Ему вздумалось пригласить меня в руководители. Я взялся за это и могу вас заверить, сеньоры, что дело пошло полным ходом. Грегорио уже начал проедать капитал.
– Нимало не сомневаюсь! – воскликнул Сентельес. – Вижу отсюда, что наш мещанин скоро докатится до богадельни. Знаешь что, дон Матео? – продолжал он. – Давай познакомимся с этим фертом и поможем ему разориться.
– Охотно, – отвечал мой господин, – я люблю наблюдать, как вылетают в трубу такие молодчики из разночинцев, которые смеют воображать, что их кто-либо равняет с нами. Ничто, например, меня так не позабавило, как случай с сыном откупщика; игра и тщеславное желание тянуться за знатью принудили его продать все имущество, вплоть до дома.
– О, этого мне ничуть не жаль, – заметил дон Антонио. Он и в бедности остался таким же хлыщом, каким был в богатстве.
Сентельес и мой господин отправились в сопровождении дона Альвара к Грегорио де Нориега. Я с Мохиконом пошел туда же, радостно предвкушая возможность полакомиться на даровщинку и надеясь со своей стороны пособить разорению выскочки. Придя в дом, мы увидели несколько человек, занятых приготовлением обеда, причем дымок, исходивший от рагу, щекоча обоняние, предвещал не меньшее удовольствие и для нёба. Маркиз Дзенет-то и дон Хуан де Монкада только что прибыли. Хозяин дома показался мне большим балбесом. Он тщетно пытался разыгрывать из себя петиметра. Но это была прескверная копия с блестящего оригинала, или, говоря проще, он походил на дурака, корчащего из себя развязного сеньора. Представьте себе человека такого склада среди пяти насмешников, у которых только и было на уме, что поиздеваться над ним и ввести его в большие расходы.
