Мгновение я обдумываю варианты, а дальнобойщик позади меня задирает платье
вверх по бедрам. Он прижимает ладонь к моей спине, заставляя упереться животом в
царапающее зеленое сукно. Паника парализует мое тело, и мужчине этого достаточно,
он успевает раздвинуть мои ноги и встать между ними, отбирая у меня возможность
сопротивляться.
Когда его пальцы забираются под мое белье, скользя по расщелине между ягодиц
от попки к лону, сильная дрожь сотрясает мое тело. Я смотрю на девушку на другом
конце стола. Она сдалась. Слезы текут из уголков ее глаз, капая на всклокоченные
волосы, в то время как нападающий заламывает ей руки и толкается в нее.
Меня охватывает злость, заставляя закипеть мою кровь. Я в последний раз
смотрю на Коннелли. Его глаза широко распахиваются, когда он понимает мои
намерения. Мои глаза говорят ему все, что он должен знать. Я доберусь до тебя. Это
еще не конец. Затем я дотягиваюсь до кия, лежащего в центре стола, царапая пальцами
фетр.
Как только мои пальцы обхватывают его, я со всех силы дергаю его на себя,
вырывая руку из хватки дальнобойщика.
Коннелли сверлит меня взглядом, пьяная ухмылка изгибает его губы — реакция
на мои действия.
Затем кий касается моего насильника. Громкий хруст, и я полностью
высвобождаюсь. Освободившись, я слышу, как дальнобойщик вскрикивает:
- Блять!
Я переворачиваюсь и приподнимаю ноги, затем обеими ступнями пинаю его в
грудь, толкая назад, пока он держится руками за лицо. Он пятится к столу, и Коннелли
ждет его там, чтобы закончить начатое мною. Он поднимает сломанный кий над
головой и начинает наносить удары по его по затылку, пока тот не перестает
шевелиться.
Переполох привлекает внимание оставшихся посетителей бара, которые тихо
замерли на своих местах. Я смотрю на девушку. Парень оставил ее и направился к
Коннелли.
9
Мир в красном, Книга Третья. Триша Вольф.
Он наносит удар по почке Коннелли, бросая его на пол. Стоя на коленях,
Коннелли взмахивает покрытым кровью кием и втыкает его в ногу дальнобойщика.
Поднявшись на ноги, он посылает стремительный удар дальнобойщику в живот, затем
в голову.
Сотрясаясь от бурлящего в крови адреналина, я бегу к моему обидчику, чтобы
проверить его пульс. Он жив. В чертовски глубокой отключке, но будет жить.
Вдруг до меня доходит, что Коннелли теперь стал героем. И, в принципе, ему
может даже грозить ночь в тюремной камере. За рукоприкладство. Но как только
станет известно, что он защищал женщину от насильника, обвинения будут сняты... до
следующего проступка. Ему даже не нужно вознаграждение. Коннелли и так будут
хвалить в его отделе за проявленный героизм.
И я буду наказана.
Как только Куинн разузнает об этом, он поймет, что я задумывала. Работая под
прикрытием без разрешения на это. Я не получила разрешение, отправившись на
операцию самостоятельно. Я не уверена, будет он в ярости из-за того, что я
проигнорировала его приказ прекратить копать под Коннелли, или из-за того, что
поставила себя под угрозу.
Думаю, оба варианта.
Хриплый всхлип привлекает мое внимание. Официантка помогает девушке,
дергая ее за руку и натягивая ей на плечи разорванный топ. Один взгляд на них, и я
понимаю, что в полицию об этом инциденте никто не сообщит. Проститутка не хочет
иметь дело с правоохранительными органами, как и работники бара.
Здесь закон считается большим врагом, чем насильники.
Я пытаюсь сосредоточиться на своем выражении лица, чтобы оно было похоже
на испуганное, как и у двух других женщин. Хотя я знаю, что мне не одурачить
Коннелли, но я должна продолжать играть свою роль, пока точно не буду уверена в
том, что произойдет дальше.
Коннелли не отбросил бильярдный кий. Это улика, и он специалист, который
знает, что влекут за собой улики. Он берет его с собой, подходит к своему столику,
забирает бумажник и бросает купюру на стол. Он ни на кого не смотрит, пока
покидает бар.
Когда волна адреналина стихает, моя рациональная сторона возвращается в игру.
Я не уверена, хорошо или плохо, что я освобождена. Я месяц изучала Коннелли.
Работала над профилем, чтобы понять его характер, и его сегодняшние действия
полностью сводят на нет всю проделанную мной работу.
Что может быть хуже, чем неспособность предугадать следующий шаг убийцы?
Понимание того, что ты и убийца являетесь единственными, кто знает правду.
Я бы могла рационализировать его линию поведения в данной ситуации,
объясняя ее тем, что склонность к доминированию побудило его действовать против
собственных природных импульсов. Он заклеймил меня и отказался позволять
другому мужчине осквернять свою собственность.
Если бы он понял, что я являюсь самозванкой, то вряд ли бы это стало
мотивацией для его действий. Но существует нечто в этой игре, что перевешивает его
нужду – это его инстинкт выживания.
Те, кто упиваются властью, забирая чужие жизни, ценят и защищают свои
собственные с таким неистовством, подобным которому мать защищает ребенка.
Отстраняясь от этих мыслей, я пытаюсь взять себя в руки. Поправляя платье, я
натягиваю его на бедра и приглаживаю растрепавшиеся волосы по плечам. Неловкая
тишина, наполняющая бар, преследует меня, пока я иду к столу, чтобы схватить свой
клатч, а затем направляюсь к двери. Я не вернусь в этот бар, как и Коннелли.
10
Мир в красном, Книга Третья. Триша Вольф.
Прежде чем покинуть придающий спокойствия свет, исходящий от фонарного
столба, я достаю телефон из сумочки и тыкаю большим пальцем по экрану, готовясь
нажать экстренную кнопку.
Арендованная машина, припаркованная на стоянке, подтверждает мой рассказ о
проблемах с ней, но и дополнительно позволяет сохранять мою анонимность.
Нажимая на кнопку под ручкой дверцы, я чувствую охватывающее меня жуткое
ощущение опасности.
Открыв дверь, я уже почти одной ногой в салоне машины, но внезапно ощущаю,
как мою шею обхватывает петля веревки. Шок захватывает меня, и я начинаю
задыхаться, но я была готова к этому; я зацепилась за эту единственную, почти
мимолетную мысль, пока готовилась потерять способность дышать. Я подготовилась,
чтобы отвлечь его своей попыткой схватить веревку, и сосредотачиваюсь на телефоне,
двигая большим пальцем по экрану.
- Я тоже изучал тебя.
Его голос звучит как низкий скрежет, когда он обхватывает рукой мое запястье.
Прежде чем я успеваю нажать кнопку, Коннелли прижимает мою руку к машине.
Телефон падает на гравий.
Я зажмуриваюсь, пытаясь дышать сквозь сжимающуюся на горле веревку.
Он закрывает дверь, затем притягивает меня к своей груди и оттаскивает от
машины. Внезапная утрата освещения салона погружает нас в темноту. Стрекотание
сверчков, кажется, усиливается, становится более враждебным, словно насекомых
встревожило вторжение незваного гостя в их лес.
Мой каблук зацепляется за корень. Туфля потеряна где-то на сырой земле. Я
концентрируюсь на том, чтобы сохранить вторую на месте, возможно, она послужит
мне оружием. Как только мы оказываемся вдали от посторонних глаз, скрытые от бара
за высокой травой и деревьями, я напрягаю колени. Влажная земля холодит и царапает
мою кожу. Он ослабляет веревку достаточно, чтобы я смогла беспрепятственно
дышать. Я всасываю запах грязи и влажного лета, заполняя легкие кислородом.
Давление острого предмета на талии заставляет меня вздрогнуть от рефлекса.
- Это совсем не твой стиль, - говорю я, пытаясь выиграть время, чтобы заставить
его говорить.
Сделать хоть что-нибудь, чтобы он не использовал этот нож.
Лезвие пропадает, но веревка снова затягивается вокруг моей шеи. Кровь со
свистом накатывает на уши, и давление в глазах увеличивается. Мои пальцы
впиваются в грубую веревку, пытаясь подарить мне возможность сделать вздох под
плотно стягивающим шнуром. Затем, когда я ощущаю страх от того, что могу
потерять сознание, он ослабляет хватку.
Веревка скользит по шее, и я хватаю ртом столько воздуха, сколько могу,
ощущение удушения все еще стягивает горло.
Я вижу, как его ботинки появляются в поле моего зрения, лунный свет
отражается от наполированной черной кожи. Я держу голову опущенной, когда он
останавливается передо мной.
- Есть свидетели, - говорю я.
