Жил-был один офицер. Так же, как и ты — граф. Только лишь не по кличке, но — званию. И был он — немцем.
Так уж получилось, что многие родственники его жили, да и сейчас живут за границей — в Германии. Поэтому, — когда разразилась германская, его отправили на восток — комполка в Туркестан.
Жена же его — курляндская немка такого же круга и положения была выселена сперва в Питер, а потом и — под Петрозаводск. Была она настолько богата и родовита, что в ссылку сию с ней отправились даже слуги. Так бывает у немцев…
Когда произошла Революция, граф вступил в армию Колчака и погиб в одном из сражений. Тело его было обнаружено и труп захоронен со всеми почестями. Согласно правилам, принятым средь колчаковцев, сообщение о смерти его было передано и в Германию, и к нам — в Россию.
Иных наследников у графа не было и все состояние после смерти досталось жене и двум детям. Их искали в Петрозаводске, но, говорят, что — графиня никогда не покидала свой дом, а вместо нее в получении Известия о Наследстве расписался ее младший брат — всецело принявший Революцию.
Сложно сказать, — как бы все повернулось, но Наследники огромных богатств, находящихся вне пределов России, поступали на особый учет и сразу же из Москвы в Петрозаводск выехал спецотряд Чрезвычайной Комиссии, коему было приказано срочно вывезти графиню с детьми для особого разбирательства. Не скрою, — кое-кто надеялся, что женщину удастся уговорить передать все ее зарубежное состояние — в обмен на… скажем так — безопасность ее малышей.
Но когда сей отряд прибыл в Петрозаводск, выяснилось… Якобы неизвестная банда напала на дом и убила графиню, ее детей и всех слуг. Чудом выжил лишь младший брат той самой женщины, что была изображена на найденном тобой медальоне. Этот человек уже получил свидетельства о смерти всей несчастной семьи и выехал из страны, чтоб получить неслыханное наследство…
После гибели сестры, племянника и племянницы именно он унаследовал все их состояние!
Нашей комиссии это все не понравилось, мы стали копать и выяснили удивительную подробность: ежели бы графиня, или кто-нибудь из ее детей остались в живых, богач сей — стал бы нищим! Война прошла как раз по владениям их семьи и все — решительно все уничтожила! Зато имущество зятя этого человека оказалось почти что — не тронутым.
Мало того… Следователи обнаружили еще одну вещь. В семьях чекистов и следователей местного отдела ЧеКа обнаружились предметы и вещи, вывезенные из дома вырезанной семьи. Нашлись свидетели, утверждавшие что в некую ночь местный отряд ЧеКа выезжал за город, а вернулся с санями, груженными барахлом.
По-моему приказу все эти люди были немедленно арестованы, а моя комиссия начала особое следствие. Огромные деньги ушли из страны и кто-то должен за сие отвечать.
В ходе следствия выяснилось… На пожарище не хватило одного трупа. Тело десятилетнего мальчика бесследно исчезло, а местные охотники подтвердили, что вокруг дома в ту страшную ночь ходил мальчик. Они указали и место, где он лежал, следя и слыша все, что происходило в том доме, и то… где он бросил дорогую шинель офицера-гвардейца. Глупо.
Кто, кроме ребенка, мог надеть на себя длиннополую шинель гвардейского офицера в начале 1920-го? Глупо. И мы знали, что мальчик — остался жив. Все эти годы мы искали его.
Нам нужен был законный Наследник, коий смог бы перевести в Россию унаследованное имущество. Но вместе с нами делом сиим занялись и… наши политические противники. Они предпочли работать с человеком, убившим собственную сестру и племянницу.
Не так давно… Не так давно пришла весть, что человек сей уже завербован и работает теперь на нашу разведку. Появился новый приказ… Ежели нам и удастся найти некоего пропавшего мальчика, он должен… Исчезнуть. Ибо теперь нам невыгодно его появление.
Знаешь что?
Мне казалось, что кто-то огромный взгромоздился на мою грудь и нельзя ни вдохнуть, ни — выдохнуть. Человек же в выцветшей гимнастерке с раздражением вдруг взмахнул рукой и сказал:
— Произошло преступление! Чудовищное преступление! Я сам — в молодости много чего натворил, но тут… Чистой воды уголовщина! Мы отпустили всех этих… С позволенья сказать — чекистов, хоть я и настаивал на Трибунале для любого из них! Такие люди позорят и меня, и — всех нас! У нас должны быть — Чистые Руки! Ты понимаешь, — Чистые Руки!
А когда детоубийцу выставляют нашим агентом… Увы, это — Ленинград и Ленинградская область! Там всем заправляют… всякие сволочи! Я ничего не могу тут поделать!
Ты меня понимаешь?!
Меня будто ударили по голове. Люди с сожалением и ободреньем в глазах смотрели все на меня, а я вдруг осознал, что неправильно понимал все их взгляды. В горле у меня пересохло, я хотел что-то сказать, когда человек в выцветшей гимнастерке пробормотал:
— Извини, что… Было у нас тут сомнение. Отдельные товарищи думали, что ты… убил этого Крафта. К счастью, у тебя есть свидетели, кои подтвердили, что ты ухаживал за Колей Крафтом до его смерти.
И еще одно. На будущее. Я готов поверить в то, что сын немецкого инженера-путейца откуда-то знает не только немецкий, но и английский с французским в придачу. Но родиться в Ташкенте, и не понимать простейших слов по-узбекски!? В другой раз — готовься тщательней! А держишься ты — хорошо.
Ладно… Посмотрим, поучим. Может и выйдет из тебя — какой толк. Крафтом я назвать тебя не могу, слишком уж ты не похож на сына того, с кем я пару лет прожил в ссылке. Поэтому…
Оформите на него — Кравцов. Кравцов Николай Иванович. Раз уж ты не смеешь звать тебя своим именем, — какая разница тебе — Кравцов, или — Крафт?
Немногие из наших воспитанников похвастаются твоими манерами с выправкой. А сие — дорогого стоит!
С этими словами человек в гимнастерке выудил откуда-то мой медальон и небрежно бросил его в мою сторону. Я сразу подхватил его и поспешил спрятать.
Когда меня вывели из учительской, ко мне подбежал старый унтер Потапыч, коий ощупал меня со всех сторон, обнял, расцеловал и, тряся за плечо, почти что воскликнул:
— Ну, — Граф! Ну, молодец! Глянулся ты! Глянулся самому Феликсу Эдмундовичу! Ты не думай, он же из благородных, — из НАШИХ! Такой же шляхтич, как ты.
Ему, — главное — чтоб Порядок! Чтоб… Ну, ты понял! Глянулся ты ему. Глянулся! Принимай отряд, Граф! Теперь ты — командир над всеми ребятами твоего возраста. Принимай отряд, Коля! Клаус…
Я шел за Потапычем, а ноги у меня были, как ватные. Я шел и плакал, я знал, что — ВЕРНУЛСЯ. Это — мой Дом. Это — то место, где еще нужны Рыцари. И придет день, когда мы наведем тут Порядок. А я найду их… Я их помню. Я помню взгляд Феликса Эдмундовича, коим он следил за мной, когда я смотрел на показанные мне фотографии. У нас — что-то вроде негласного договора. Я выучусь и исполню любой Приказ Феликса Эдмундовича. А он мне отдаст всех этих. Всех — до единого. И смерть их не будет легка. Ни одному из них я не пущу пулю в голову. Я… Я знаю, что я с ними сделаю! И с ними, и с их покровителями. Из этого… Из Ленинграда и области. А потом я поеду в Германию. Мне очень нужно поехать в Германию!
Бейт
Жрица
The Enchantress
La Papesse
Die Hohepriesterin
Меня разбудили колокола. Я приоткрыл глаз. Сквозь слюдяное окошко пробивался робкий рассвет. А колокола били, звонили на все голоса: «Вставайте, вставайте, провожайте Героев на Правое дело!» Я отсюда услышал, как в городе распахиваются ставни, кричат петухи, да собаки брешут на такой шум.
Рядом со мною заворочалась моя жена. Ну… Не совсем жена. Я — наследный граф Александер ван Геннегау живу с Ребеккой — дочерью торговца сукном Исаака из Валансьенна.
Это — не мезальянс. Я — младший из четырех сыновей моего батюшки и вероятность того, что из наследного графа я стану — граф истинный скорее теоретическая. Исаак же — самый богатый человек в моем городе. Я же — градоначальник. Я охраняю гешефт и все привилегии моему тестю, он ссужает деньгами мою городскую управу.
Много раз кюре намекал мне, что — не стоит Бога гневить. Да — я христианин, она — иудейка. Я — Власть Светская в сием городе, ее отец — Власть денег. Неужто нельзя крестить «эту жидовку и не подавать соблазн пастве»?
Много раз местный раввин заводил разговор, — Все что Господь ни делает — все к лучшему. Ты любишь девицу, она любит тебя, душами вы прилепились друг к другу. Почему б вам, синьор, не прийти к Вере Истинной? Девица живет с вами в Грехе, что печалит ее благословенных родителей, а вам — все равно…
Нет. Не все равно. Я — Рыцарь. А стоит мне принять Обрезание и — конец. А я ничего, кроме как — воевать, не умею. Не приучен я к этому. Почитай с четырнадцати лет я в седле — служу моему Императору и Германской Империи. Пятнадцать лет я в седле…
