Юрий Софиев - Вечный юноша

14.

(Стихи «Голубые гусары» и «По небу полуночи» Ант. Ладинсского из парижской газеты, стихи «После смерти…», перепечатанное на машинке и датированное 16 мая 1961 г. с подписью Ю.Б. — «Эти стихи А.П. написал за день до заболевания (инфаркт), которое закончилось трагически в ночь с 3 на 4 июля 1961 г.»

Здесь же фото А.П. Ладинского (1896–1961) на пригласительном билете: «В клубе «Родина» 28 февраля 1966 года состоится. «Литературный понедельник». Программа: У истоков нашей родины (по романам А. Ладинского «Когда пал Херсонес», «Анна Ярославна — королева Франции»).

Литературовед П.Л. Вайншенкер. В зале развернута выставка. Начало в 19 часов. Справки по телефону: Ж 1-37-69. Адрес: 2-ой Крутицкий пер. дом 4. № На обороте билета дополнение: «Транспорт: метро ст. «Павелецкая», далее авт. 50 или трамвай 35, 38.).

15. 8/ XII

Перечитываю уже третий том Шекспира.

(газетная вырезка «Переписка Хемингуэя» Френсиса Лейтона — Н.Ч.).

16. 25/ XII

Отправил Могилевскому две статьи, продолжение Капчагайской экспедиции IV «Загадка Будды», V «Беспокойная ночь» (фалангах и пауках).

17. 27/ XII

Отослал письмо (новогоднее) Рае. Книжицу моих рисунков и новых видов гельминтов Леве (Бек-Софиеву, в Париж — Н.Ч.).

(Три фотографии: ручей среди деревьев на фоне гор. Ю. в лесу — подпись: «1950-51»; Ю.Б. с ружьем на фоне смежных гор — подпись: «1956 г., В горах с Таей. Зимний санаторий Алатау» — Н.Ч.).

(…) В Ландах в послевоенные часы, с Леной (Это, вероятно, относится к фотографии 1950 года. Где Ю.Б. среди леса, в шортах, показывает на что-то, — Н.Ч.).

18.

(Письмо карандашом от Волина Виктора Владимировича, из Актюбинска, от 7 мая 1958 г. и подпись Ю.Б. «Раскопки», Такая же надпись под конвертом письма от Милашевича из Парижа от апреля 1958 г. и под справкой из больницы, где Ю.Б. лечился с 20 июля по 4 августа 1959 г. «Раскопки» — это, вероятно, найденные бумаги после очередного приведения в порядок письменного стола, — Н.Ч.).

(Конверт с надписью: «Ирино письмо из Шартра от 14-V-40 г.)

Дорогой Юрий!

Сегодня у нас день совсем необычайный: вот уже скоро время gouler, а до сих пор не было ни одной смерти! Все бродят сами не свои и не знают, куда приткнуться. Лиля ушла в город, платить газ, значит — я должна сидеть дома и никуда не удаляться: так уж теперь повелось. А дома сидеть до черта скучно. Зато, как только завоет сирена — все забирают узелки с провизией и идут в поле. Пока что такими пикниками дело ограничивается. Но ведь когда-нибудь и нас может постигнуть участь Шатодэна.

Ночью Игорь несколько раз просыпался: “Мама, а смерти еще не было?” А черт ее знает! У нас и с открытыми окнами плохо слышно, так что мы их фатально просыпаем. Поэтому стараешься спать не очень крепко, — война, ведь, началась по-настоящему — весь день хочется спать.

Вчера под вечер, на соседней с нами улице, был пойман немецкий парашютист. Я собственными глазами видела, правда, не его, а толпу, которая все не расходилась после его ареста. Парашют был найден в нескольких километрах от города.

В пятницу начнутся занятия, так что жизнь, может быть, опять войдет в колею. Я купила raue libre (20 fr.) и сегодня сосед-подросток обещал мне устроить велосипед.

Я на Pavlicole пошла в собор, только подошла к арочному (…) и тут же «оно» и завыло! Я все-таки вошла внутрь — там служба, орган ревет, какая там сирена, ничего не слышно. Но все-таки слухи проползли — что тут началось! Попы не шелохнулись, а народ валом повалил в (…). У монашек только крылышки затрепыхали, — врассыпную. Мне очень хотелось подождать — зашевелятся ли попы, — да Игорь остался дома, а Лиля, хоть и хвастается своим спокойствием, но очень теряется.

А в общем — целые дни стою в окне с видом на аэродром и жду «сигнала на прогулку». Почему-то без сигнала принято не рыпаться!

Ну, крепко целую тебя и наших.

Кажется, день закончится спокойно. Еще целую. Спасибо за марки.»

(Под конвертом подпись Ю.Б.: «Перенести в особую тетрадь. Ирины письма и записки» — Н.Ч.).

(Фото памятника на фоне вечернего неба — Н.Ч.)

St. Malo Памятник Шатобриану.

Ирине.

Юрий Софиев.

(Фото двух молодых женщин и подпись: «Ирина и Люда» и конверт с письмом: «Милая Людочка Нестеренко. Прелестная девушка». — Н.Ч.).

(Открытка с видом Парижа. Текст от руки по-французски, вероятно, от Раисы Миллер — Н.Ч.).

19.

Vita active

Nita contcmplativa. Но разве активное созерцание не есть действенная жизнь? И все-таки мучительные раздумья о том, что rater в жизни. До конца дней не прощу себе, что я не уехал вместе с Эйснером в Испанию к Лукачу. Но это была бы безусловная подлость и безжалостность по отношению к Ирине, уже безнадежно больной.

Но вопрос — острее и глубже и потому мучительнее — действительно ли только «узы семейной любви» и долга удержали меня в Париже?

Или известная бездеятельность натуры?

Когда Ира случайно нашла записку уехавшего Эйснера к Левину, секретарю Союза возвращения на Родину, где он пишет, что тов. Софиев вполне наш, но в настоящее время он не может ехать в Испанию, т. к. у него очень серьезно больна жена, а он единственный источник материального существования, но если он сможет, то обязательно устройте его отъезд — Ира пришла в ярость.

В первые же дни войны я подписал заявление о своем добровольном желании поступить во французскую армию. Ведь я ненавидел фашизм с момента его возникновения. Всякий национализм мне всегда был противен и враждебен — я его считал и считаю зоологическим чувством — сам по себе буржуазный французский национализм — не лучше других.

Как я ни любил Францию, люблю ее и сейчас, но воевать за буржуазную Францию, за то французское государство, каким оно было в 1939 году (а было оно совершенно разорвано обостренными — классовыми противоречиями, лишено всякого единства и для самих французов. Это в корне подрывало французский, национальный патриотизм — combattre? pour qui? И в значительной степени определяло инертность, вялое безразличие «drol de guerre»).

Словом, буржуазный французский национализм и у меня, конечно, не мог вызывать особого энтузиазма. Был ли я в то время космополитом в полном смысле этого слова? Нет. Был ли я националистом, опять-таки в полном смысле этого слова? Нет. Просто думаю, ни до того, ни до другого я еще «не дорос», правда, вместе со всем человечеством. Оба эти понятия глубоко человечны и принадлежат будущему.

Чувствовать себя полноправным членом единой семьи народов Земли, не смотря на различие наций, языка, верований, чувствовать себя у себя дома в любом месте планеты — по существу это естественное чувство человека, преодолевшего наследие, но наследие многовековое, «первобытной истории».

Но нужно сознаться, что преодолеть в себе то чувство, которое глубочайшим образом гнездится в нас и которое вмещается в «pro patria» — вещь весьма не легкая. И если у человека этого чувства нет, то это еще вовсе не значит, что человек поднялся до подлинного интернационализма, до высокого космополитизма — чаще всего в наши дни это свидетельствует о низменности и эгоистичности натуры, т. е. натуры, вполне укладывающийся в мелкий мирок своих личных эгоистических интересов, страстишек и вожделений.