изнасиловать, но они пришли не за ее телом. Они пришли за моей сестренкой. Знаешь, у моей
мамы были хорошие гены, благодаря которым она всегда выделялась. Она была высокой, она
была очень красивой и в ней было что-то царственное ─ что-то, что каждый хищник хотел
забрать у нее и уничтожить. Они считали, что она не заслуживала этого, и они хотели, чтобы
она знала, что в их руках абсолютная власть. Напоминая ей о ее месте. Они оторвали Бризу от
ее тела и моя мама превратилась в неистовое чудовище. Она стала диким зверем. Она так
кричала и царапалась, что я думал, они убьют ее за это. Но они отнесли мою сестренку к
черному седану, который ждал их и они, открыв дверь, посадили ее на колени к какой-то даме.
Все, что я видел, это ее профиль, ее светлые волосы и туфли на высоких каблуках. Для меня
она выглядела как звезда телесериалов, она взяла Бризу и закрыла дверь. Стекла машины
были тонированные. Это был последний раз, когда я видел ее. Я пытался помочь. Я пытался
добраться до своей мамы, но какая то женщина отдернула меня назад ─ вспоминая это сейчас, думаю, она, возможно, спасла мне жизнь. Я уверен, они бы не задумываясь, пристрелили бы
меня. Никто не знал, что они собирались сделать, либо забрать остальных детей, либо
пристрелить мою мать за ее крики. Затем они засунули ее обратно, но она боролась из-за всех
сил. Он била и царапала пальцами двери, пока они не стали кровоточить и не сломались. Я сел
рядом с ней, но боялся прикоснуться к ней. В конце концов, она заснула, но даже во сне она
продолжала стонать и рыдать. Это не было концом, потому что мы провели в задней части
грузовика следующие двадцать четыре часа. Без еды, без воды, без туалета. Даже без воздуха
и света. Только пыль, стоградусная жара и души, дышащие ужасом. У нас закончилась вода в
первые несколько часов. Некоторым людям стало плохо и появилась вонь, но мы не видели, кто это был, потому что было темно, как ночью и только несколько лучей света пробивались
сквозь ржавый пол. Они выглядели как лазерные лучи, наполненные пылью, и пока она спала, я часами пробегался по ним пальцами. Моментами, той ночью я думал, что умру от жажды. Я
стал вялым и меня шатало из стороны в сторону. Все казалось таким размытым. Зрение стало
зернистым. Я продолжал бредить, думая, что вижу Бризу, что она снова была с нами. Затем
моя мама спасла мою жизнь. Не важно, как много неправильных вещей она совершила позже, я никогда не мог ненавидеть ее. Я знал, что она любила меня, даже если она не всегда могла
показать это.
─ Что она сделала? Как все закончилось? ─ я впервые прервала рассказ Мози. Я была
полностью захвачена его историей и меня трясло.
─ Ты действительно хочешь, чтобы я продолжал?
─ Ты должен рассказать мне, Мози.
Он передвигается и перемещает руки на руле, а затем смотрит сквозь горизонт. Он
сосредотачивается на дороге и затем снова начинает говорить.
─ Кто-то действительно умер. Пожилой мужчина. Взрослые перенесли его в конец,
насколько у них хватило сил. Мы положили на него наши вещи, пытаясь умерить запах. Но в
такую жару, это продлилось не долго. Мы старались не плакать, чтобы еще больше не
обезвоживать себя. Возможно, это были всего лишь двадцать четыре часа, но эти часы шли
целую вечность, и это были самые темные дни на земле. Это было бесконечное путешествие.
В конце концов, она проснулась, и как я уже сказал, я таял на глазах. Я знал, что должен
попытаться сдержаться. Я хотел оставаться живым, только чтобы защитить ее. Помню, я
продолжал держать ее за юбку. В какой-то момент я потерял сознание, затем моя мама
приложила меня к своей груди. Бризу все еще кормили грудью. В основном ночью и чтобы
успокоить, но мы были бедны, а мама знала, что грудное молоко сделает ее сильной и крепкой
─ что это лучшая еда, которую она могла ей дать. В тот момент она распадалась на части, но у
нее были хорошие намерения. Она всегда хотела для нас самого лучшего. Грудное молоко
вернуло меня к жизни. Когда я полностью проснулся и понял, что я делал, мне стало так
стыдно, что я отодвинулся от нее. Она прошептала мне на ухо на испанском: «Бог дал мне
молоко, чтобы я смогла прокормить своих детей». Дело не в том, что мне было стыдно сосать
грудное молоко в шесть лет. Меня не смущало грудное вскармливание в задней части
грузовика, набитой еще и другими двадцатью беженцами. Мне стало стыдно, что я краду
молоко моей сестренки. Молоко принадлежало Бризе и я чувствовал себя ужасно, потому что
оно должно было поддерживать ее, а не меня. Это было самым худшим чувством на земле ─
голод и рыдание, за то, что я забрал. Прекрасно понимая, что моя мама умирала изнутри, думая о том же, и что я забирал эту связь, что была между ними, забирал то, что не было
моим, обкрадывая их обоих. И это история о том, как я выжил, а Бриза не смогла или, по
крайней мере, не так, как Бриза. История о том, как мы поднялись на борт, присоединяясь к
американской мечте. О том, как упав однажды, моя мама так и не смогла снова встать на ноги.
История о том, как Мойзес Роблез де ла Круз украл молоко его маленькой сестрички и стал
таким испорченным.
Глава 26
Сидение машины промокло от моих не прекращающихся слез. Я плачу молча, потому
что будет не честно по отношению к нему заставить его прервать свой рассказ и попытаться
унять мою боль, вызванную его историей. Правда о Мози. Самая печальная история, которую
я когда- либо слышала. Потребовалась храбрость чтобы рассказать это ─ храбрость, которую я
возможно больше никогда не встречу. Я и до этого любила Мози, но теперь я боготворю его.
Как он стал таким замечательным, когда то через что он прошел было не только болезненным, это было мучительным?
─ Спасибо, что рассказал мне это, - говорю я, вытирая сопли с носа задней частью
своего рукава. ─ Это и вправду поразительная история.
─ Ты говоришь, как соцработник, Лана. Скажи мне, что ты на самом деле думаешь?
Разочарованна тем, на сколько это жалко? Это заставляет тебя видеть во мне слабого
человека?
─ Не злись за то, что рассказал мне, Мози. Ты сам сделал выбор и поделился со мной.
Это история об огромной силе, а не о проявлении слабости. У всех есть история об их
происхождении, и не у всех она хорошая. Дело в том, что это твоя отправная точка и по ней
нельзя судит о тебе. Это поразительная история и ты стал невероятной личностью.
Мы съезжаем с шоссе к зоне отдыха, которая предлагает топливо, ванные комнаты и
кое-что из еды. После стольких миль, в которых были только мы вдвоем, мы внезапно
возвращаемся в цивилизацию. Мози выходит из машины и захлопывает дверь, не делясь
планами по поводу нашей остановки, или того что мы будем здесь делать. Ему ненавистно то, что он сделал себя уязвимым. Он хочет, чтобы я видела в нем сильного человека.
Я знаю, исходя из моих навыков социального работника и всех лет опыта этой сфере,
что Мози ненавидит собственное начало, а это значит, он ненавидит себя самого. Это то, что я
могу принять ─ конечно, не так категорично как он сам. Но я тоже слишком часто чувствую
пятно тени моего собственного начала. Это неизменяемое чувство, которое хочется стряхнуть
с листа собственной истории и самолично переписать все сначала.
Я тащусь в сторону ванных комнат, расположенных на стороне заправки. Они воняют с
внешней стороны, так что я уверенна, там будет не так хорошо. Там нет столешниц, только ряд
туалетных кабинок и не в одной из них нет сидения. С тех пор, как мы начали эту поездку, у
меня появилось чувство, что каждый туалет в Мексике был оставлен в неукомплектованном
состоянии. Где все туалетные сидения? Разве они не прилагаются к унитазу? Я тащусь в
самый темный угол и неохотно стягиваю штаны. Я хотя бы не понимаю, что говорят люди и
это дает мне ложное чувство защищенности. Конечно же, нет никакой туалетной бумаги.
Здесь есть дежурный, который может предоставить необходимое, но я забыла свои песо в
машине. Я стараюсь решить, что более унизительное, помахать ей с унитаза или же не
подтереться перед всеми и натянуть штаны не обращая внимание на капли. Я следую
последнему. Мне плевать если я грязная.
Плетусь к машине, а Мози нигде не видно. Должно быть, он пошел приобрести еды и
решил, что я не нуждаюсь в приглашении. Другими словами, он ожидает, что я отстранюсь и
подтвержу бесполезность, которую он ощущает. Я проходила это дерьмо. Я знаю, как с этим
бороться.
Меня втянули в подводное течение его моря печали. Я чувствую печаль по двум
причинам. Первая из-за того, что человек, которого я люблю очень жестко относиться к этому.
Он ненавидит себя, чувствует себя недостойным. Он очень сильно напуган. Он считает, что
