Так и было сделано — царь приехал и «гром грянул». По возвращении в ставку Николай II писал 28 января: «Что же касается других вопросов, то я на этот раз уезжаю гораздо спокойнее, потому что имею безграничное доверие к Штюрм [еру] »146.
Что же представляла собой новая троица, возникшая на горизонте большой политики? Наиболее яркой фигурой являлся, несомненно, И. Ф. Манасевич-Мануйлов, один из самых крупных и талантливых аферистов своего времени. В 1915 г. ему было 46 лет. Родился Манасевич в бедной еврейской семье. Отец его за подделку акцизных бандеролей по приговору суда был сослан в Сибирь на поселение. Там его старшего сына усыновил богатый сибирский купец Мануйлов, оставивший ему в наследство 100 тыс. руб., которые, однако, Иван мог получить лишь по достижении 35-летнего возраста. В 80-х годах Мануйлов приехал в Петербург и, занимая деньги у ростовщиков под будущее наследство, стал вести широкий образ жизни. Завязал близкие отношения с редактором «Гражданина» князем Мещерским и директором департамента духовных дел иностранных исповеданий А. И. Мосоловым. С 1890 г. начал сотрудничать в газете «Новое время» и одновременно в Петербургском охранном отделении. В 1899 г. Мануйлов был назначен агентом департамента духовных дел в Рим. Одновременно по поручению департамента полиции вел с 1901 г. наблюдение за русскими революционными группами за границей. В 1902—1903 гг. находился в Париже, куда был послан по приказанию Плеве для информации и подкупа иностранной прессы. Во время русско-японской войны занимался контрразведкой за границей. Добыл часть японского дипломатического шифра, чертежи орудий и т. д.
В 1905 г. Мануйлов создал и возглавил особый отдел при департаменте полиции, в задачу которого входили наблюдение за иностранными шпионами и добыча шифров иностранных rocyJ дарств. Вскоре, однако, Мануйлов по приказанию нового товарища министра внутренних дел А. Ф. Трепова был освобожден от своих обязанностей, а затем командирован в распоряжение председателя Совета министров С. Ю. Витте, потому что, во-первых, слишком дорого брал за свои сообщения, во-вторых, часто сообщаемые им сведения были несерьезны, и, в-третьих, он не доплачивал своим сотрудникам. В начале 1906 г. Витте командировал его в Париж для переговоров с Гапоном. В сентябре 1906 г. Мануйлов был уволен в отставку и стал подвизаться на журналистском поприще в газетах «Новое время» и «Вечернее время» (псевдоним «Маска»). Одновременно занялся проведением частных дел в разных министерствах, вымогая у своих клиентов крупные денежные суммы. В связи с этим было начато предварительное следствие, которое, однако, по настоянию Министерства внутренних дел, опасавшегося нежелательных разоблачений, было прекращено. В 1908 г. Мануйлов был объявлен несостоятельным должником. К описываемому моменту он, оставаясь сотрудником двух названных газет, являлся одновременно информатором Белецкого, когда тот был товарищем министра внутренних дел, и осведомителем следственной комиссии генерала Батюшина, в задачу которой входило расследование злоупотреблений в тылу. Был тесно связан с банкиром Д. Л. Рубинштейном, известным «Митькой», и, как уже говорилось, с Распутиным и Питиримом 147.
Биография, как видим, достаточно красочная и говорит сама за себя.
Недаром Столыпин при увольнении Мануйлова из министерства на докладе о нем наложил резолюцию: «Пора сократить этого мерзавца» 148. «Мерзавец» был уволен, но прежнюю свою деятельность не прекратил и не сократил. В 1915—1916 гг. она достигает своего апогея.
Далеко не однозначной личностью был и митрополит Питирим. Сын рижского протоиерея, в миру Павел Окнов, он по пострижении в монахи начал свою духовную карьеру, которая шла ни шатко ни валко, с переменным успехом. Положение резко изменилось после сближения с Распутиным. «Старец» нуждался не только в «своем» министре внутренних дел, но и в «своем» митрополите, причем непременно петроградском и ладожском, поскольку именно петроградский владыка считался первым церковным иерархом, председательствовавшим в синоде. В результате в ноябре 1915 г. митрополит Владимир, убежденный противник Распутина, был перемещен на киевскую кафедру, а его место занял открытый распутинский ставленник, назначенный сперва экзархом Грузии, а затем митрополитом по прямому указанию «старца». Утверждение Хвостова о том, что «Питирим был явление служебное у Распутина, не он влиял на Распутина, а Распутин на него» 149, соответствовало действительности. .
По свидетельству Наумова, в бытность его самарским губернским предводителем дворянства, когда «Самара имела несчастье иметь Питирима своим архиепископом», на собрании дворянских предводителей и депутатов губернии было решено его бойкотировать. Поводом послужила телеграмма Питирима Распутину с выражением сердечных соболезнований и мольбой о выздоровлении по случаю покушения, произведенного на «старца» в апреле 1914 г. одной из бывших его поклонниц, Хионией Гусевой. В Петрограде во время службы в соборе Наумов демонстративно не подходил под благословение «владыки». Питирим жаловался вместе с Распутиным на Наумова в Царском Селе 150.
Сам по себе Питирим был весьма ограниченным человеком.
По мнению Мануйлова, вряд ли спрсобным написать самостоятельно серьезный доклад или записку |э|. При нем неотлучно находился некий Осипенко, считавшийся секретарем митрополита, но на деле являвшимся его фактотумом. Хвостов со знанием дела утверждал, Л/ что «не Питирим~создал Осипенко, а Осипенко создал Питирима!» |52. Чтобы как-то замаскировать слишком бросавшиеся в глаза странно близкие отношения главного сановника церкви и безвестного субъекта, Питирим выдавал Осипенко за своего воспитанника. Однако молва приписывала этой паре иные отношения, весьма предосудительного свойства.
«Секретарь» митрополита был обыкновенным проходимцем и взяточником. Он и Мануйлов, как истые авгуры, сразу поняли друг друга и не только нашли общий язык, но и вместе кутили '53.
Совершенно очевидно, что Питирим должен был стать и действительно стал человеком, очень близким к царской чете. Пойди к Питириму, советовал Распутин Андроникову, «он очень хороший человек... Он наш...» 154. «Из всех лиц в составе правящего класса (в смысле группы.— А. А.)... прошедших через Распутина,— свидетельствовал Белецкий,— никто не пользовался таким постоянным и неизменным доверием как у государя и государыни, так и у Вырубовой, как владыка» 155. К его мнениям по государственным и церковным вопросам, а также к оценкам и отзывам о тех или иных людях «высокие особы» весьма прислушивались. Поездки Питирима во дворец конспирировались.
Третий член компании — Штюрмер также был весьма примечательной фигурой. До того как Штюрмер стал директором департамента общих дел Министерства внутренних дел, он был губернатором в Новгородской и Ярославской губерниях, а до того в течение 15 лет служил в Министерстве двора, где заведовал церемониальной частью — единственная область, в которой он действительно знал толк. Церемониал был его подлинным призванием, стихией, предметом горделивых воспоминаний 156. К государственной деятельности он не годился совершенно |57. Даже в свои лучшие годы отличался крайней ограниченностью и отсутствием всяких способностей к административной работе. Но определенная ловкость, хитрость и беспринципность, а также знание придворной среды и связи с лихвой компенсировали эти минусы,
которые с точки зрения двора, в описываемый период стали котироваться как плюсы, высшее доказательство благонадежности.
Царь отметил Штюрмера еще с того времени, когда тот был ярославским губернатором. На докладе Сипягина, объезжавшего Ярославскую губернию, Николай II наложил следующую резолюцию: «Желаю, чтобы другие губернаторы так же ясно понимали, давали себе отчет, так же исполняли поручения, мною возлагаемые, как Штюрмер» 158. С гордостью сообщая об этой резолюции следственной комиссии, Штюрмер скромно умолчал о том, кому он в действительности был обязан столь лестной оценкой.
Именно в Ярославле Штюрмер обзавелся человеком, который за него думал, писал, говорил, создавая своему шефу славу умного и делового губернатора. Этим человеком стал И. Я. Гур- лянд, приват-доцент Демидовского юридического лицея в Ярославле. Как говорили в чиновничьем мире, показывал Мануйлов, «Штюрмер был в интимных отношениях с мадам Гурлянд, и это, так сказать, их сблизило» 159. Когда Штюрмер перебрался в Петербург, Гурлянд, естественно, последовал за ним и получил должность чиновника особых поручений при Министерстве внутренних дел. В связи с этим шеф Штюрмера Плеве часто говорил: «Гурлянд — это мыслительный аппарат Штюрмера»160.
Несмотря на отсутствие своего собственного «мыслительного аппарата», а вернее, благодаря этому Штюрмер отличался безграничным честолюбием. Он жаждал власти, причем любой. Об этом свидетельствует хотя бы его согласие в 1912 г. стать московским городским головой, что для члена Государственного совета, по тогдашним представлениям, было абсолютно недопустимо |61. Когда Белецкий предупредил Горемыкина, что его отставка решена и вместо него назначается Штюрмер, Горемыкин не поверил и уверял, что дальше поста обер-прокурора желания Штюрмера не идут 162.
