— А если я откажусь? — индиец хитро прищурился.
— Вы, господин Кушал, конечно, можете отказаться от предложения, ведь ваш строительный бизнес в Гургаоне сулит необыкновенные доходы уже в ближайшие пять лет? Я только прошу вас помнить о том, что те компании, которые вы планируете привлечь для поднятия престижа Гургаона, легко могут передумать и разместить офисы… например в Бомбее. Ведь там тоже есть достойные бизнесмены, желающие развития своему городу? Сколько времени после обнародования такого решения будут расти цены на землю в Гургаоне? Как долго кредитующие ваш холдинг банки будут ждать возврата взятых кредитов? В то же время, в случае вашего согласия, я гарантирую вам самое деятельное участие в ваших делах со стороны моих доверителей. Если нужны будут рекомендации мистеру Уэлчу, вы их получите хоть завтра. И думаю, в этом случае ваши затраты окупятся гораздо быстрее.
Индиец сел на место с озадаченным видом, не находя аргументов для возражений. Его взяли за самое мягкое место и деликатно принудили к сотрудничеству. Я тоже так делаю, когда предоставляется возможность. А она появляется всегда, ведь бизнес — дело рисковое. И даже просчитанные риски достаточно просто превратить в неожиданную угрозу для любого, достаточно правильно их оценить и оплатить их появление.
Разговор продолжался еще около часа. Вслед за Роулингом еще один потенциальный кандидат на долю отказался от участия — один из чистокровных английских лордов заявил, что таких денег у него сроду не было, а если бы и были, он не стал бы вкладывать их в новомодные глупости, а прикупил бы земли где-нибудь в Сомерсете или Глостершире. После этого высказывания он вежливо со всеми попрощался и ушел вниз, присоединиться к старым партнерам по бриджу.
Мистер Браун не стал его отговаривать — видимо, этот участник не был одним из ключевых.
После его ухода остальным стало легче договориться. Два потребных миллиарда ежегодных инвестиций разделили поровну.
И уже когда все начали расходиться, мистер Браун попросил меня ненадолго задержаться.
Сам он пошел распорядиться насчет "чего-нибудь согревающего", а меня оставил на некоторое время одного, предложив посмотреть на "чудесные картины" и "полистать отличный дайджест, посвященный будущим чемпионам королевского Аскота, славного Гудвуда, Эпсомского дерби и Национальным скачкам в Эйнтри".
Я небольшой любитель лошадиных бегов, и весь мой опыт исчерпывается наблюдением пары десятков заездов на "Черчилл-Даунс" в Луисвилле, куда нас с Серым иногда затаскивал Сэмюэль Батт. И все же мне всегда казалось, что ипподром — это что-то монументальное и похожее одно на другое как большинство стадионов. Мне казалось, что с тех пор, как древние римляне и греки придумали состязание колесниц, в каноне строительства ипподрома не могло измениться ничего. Так оно и было всюду в мире — от Москвы до Дели. Но сыны Альбиона и здесь смогли меня удивить: их ипподромы были треугольными, кривыми, какими угодно, но только не привычным почти овалом в плане. Один лишь Кэмптонский ипподром был немного похож на то, к чему я привык, но и у него была своя изюмина — двойной овал трассы.
— Я вижу, вам понравились картинки? Вот эту чудесную лошадку вывозили в Кот-д'Азур в Канье, там она была хороша. У нее определенно есть шансы в следующем году.
Малошумный мистер Браун оказался у меня над плечом.
— Мистер Браун, скажите, почему ипподромы в Британии такие… кривые?
— Мы — англичане, Зак, — объяснил мне ситуацию собеседник, усаживаясь в кресло напротив. — У нас все не как у людей. Поставьте на этого коня в следующем сезоне пару фунтов, не прогадаете. Я слышал, что он происходит из той же линии, что и знаменитый Шергар. Я смотрел на него и на забеги Нэшвана, Олвосми и Гая Хэрвудса Эксбурна и я вам скажу, что хоть Нэшван и хорош до неприличия и господин аль-Мактум не зря им гордится, но этот конь обошел бы нынешнего чемпиона на пару корпусов даже не напрягаясь.
Наверное, каждый англичанин из "общества" — заядлый лошадник. Я не разделял их увлеченности, мне было жалко несчастных лошадок, которых заставляют бежать в упряжи или под седлом едва не до полусмерти, а все лавры достаются какому-нибудь толстосуму, содержащему конюшню. Как будто победа его лошадей что-то говорит о нем самом, кроме того, что у него есть сколько-то денег, чтобы обеспечить животных хорошими тренерами, врачами, крышей над головой и кормом.
— Ни слова не понял в том, о чем вы говорили, — я пожал плечами. — Я ничего не понимаю ни в скачках, ни в лошадях.
Мистер Браун понимающе хмыкнул:
— Не поверите, но я тоже! Просто выучил несколько фраз наизусть. А вот если нарвусь на настоящего лошадника — будет беда!
— Я уверен, у вас и на этот случай припасена домашняя заготовка.
— Вы опять-таки не поверите, но их целых девять, — подмигнул мне Браун и протянул стакан, источающий головокружительные ароматы. — Во время нашего затяжного дождя нет лучшего средства для поднятия настроения, чем чашка хорошо сваренного грога. А здесь его умеют делать очень прилично. Всего-то нужно добавить в ром хорошего чаю, сахара, немного корицы и щепоть тертой корки лимона. Угощайтесь.
Он сам сделал первый большой глоток и свободно расположился в своем кресле.
— Знаете, Зак, на Континенте предпочитают глинтвейн, но ведь они ничего не понимают в английской погоде? На этой стороне Канала нужно пить грог. Мой отец, водивший не один корабль Ее Величества, двадцать лет назад выступал против запрета на обязательное употребление грога на Флоте. Но что мог сделать один не очень известный моряк?
— Если он не Первый Лорд Адмиралтейства, то, пожалуй, ничего?
— Верно. Ничего. Такое емкое слово. Вы не находите, что оно гораздо более значимое, чем слово "все"? "Ничего": так и мнится пустота на месте чего бы то ни было, а вот в слове "все" может быть тысяча значений и ни одно не раскроет его полностью. Ничего — слово с определенным и исчерпывающим смыслом, но его антоним — слово бессмысленное во всех отношениях.
— Вы, мистер Браун, в самом деле, желаете поболтать о филологических тонкостях английского языка?
Он отставил свой грог в сторону, добыл из стоящей на столе шкатулки сигару, прикурил и, выпустив густые клубы дыма, ответил:
— Конечно, нет. Мой папа, адмирал, учил меня, что если мне хочется достичь максимального эффекта от своих действий, я должен сотрудничать с самыми яркими профессионалами в своем деле. Из этого вытекает, что если бы мне захотелось получить справку о языковых нюансах, то самое правильное, что я мог бы сделать — это обратиться к моим старым профессорам из Гарварда. Но я разговариваю с вами. А поскольку вы не филолог, но настоящий эксперт в деньгах, то и говорить мы с вами будем о деньгах.
— С чего вы взяли, что я эксперт в деньгах? О деньгах вам гораздо лучше и больше расскажут господа Хаавельмо и Алле.
Он сморщился так, будто наступил в коровью лепешку:
— Зак, ну что вы как ребенок? Что за ревность? Эти господа — теоретики. Я не знаком с трудами месье Алле, но вот статьи Хаавельмо я читал. Это не знания о деньгах. Это чистая математика и, если говорить еще более точно — статистика с теорией вероятности. А они имеют к деньгам такое же отношение, как компрессы из мышиного помета к излечению подагры. Вроде бы помогает, но никто не может сказать почему. Для практической экономики не нужны интегралы и логарифмы, достаточно простых арифметических действий. А эти господа ни одной мысли не родят, предварительно чего-нибудь не продифференцировав. Это теоретики. А меня жизнь научила тому, что верить теоретикам нельзя, ведь никто кроме них не склонен так настойчиво выдавать желаемое за действительное. И здесь нет никого лучше вас. Если отбросить подозрения в колдовстве и проданной дьяволу душе, то вы — лучший эксперт в области быстрейшего обогащения и распоряжения деньгами. Понимаете?
— Наверное. Думаю, что понимаю. Но тогда вам стоило бы обратиться к господину Лоусону? Вот уж кто дока в денежных делах.
— Нет, Зак, этот толстяк вам в подметки не годится. Ведь он не смог сколотить состояние за считанные годы? Все, чего он добился — небольшое улучшение статистики и распродажа государственной собственности всяким доброхотам вроде присутствовавшего здесь сэра Мортимера. Но безработица опять начинает расти, а инфляция становится неуправляемой. К тому же сэр Алан Уолтерс, хоть и оказался уже на улице, но своего желания скинуть старину Найджела не утратил. Любезные враги до гробовой доски. Дни Лоусона в Казначействе сочтены. На замену ему поставят Мейджора, это вопрос решенный.
— Джона Мейджора? Министра иностранных дел?
— Верно. Я вам все это рассказываю, потому что через неделю оно перестанет быть тайной. Я не должен бы вам этого говорить, но у нас ведь доверительная беседа? Акции нашей Железной леди стремительно падают и в электорате и в партии. Требуется новая кровь и Мейджор хорошо подходит на эту роль. Из него получится хороший Премьер в будущем.
