Далее обрученные обменялись песнями. Начала Хиллелиль:
Вертись, вертись, мое колесо,
Прядись, прядись, шерстяная нить.
Отдавай, мой гость, мне мое кольцо,
А не хочешь если — совсем возьми.
Ответная песнь Эйнара была воинственной:
Мне слышится вой холодных ветров,
Мне помнится лай голодных собак,
Мне ведома поступь моих врагов,
Но не ведома Ночь, а известен лишь Мрак…
Я знаю формулу смеха клинка,
Я видывал смерть и что хуже ее,
Я видел Звезду, где Луна высока
Где свет распороло Тьмы острие.
Я вечно пою гимн и радость ножа,
Я жалость сожрал вместе с мертвым врагом,
Мне имя — берсерк, Ярость — мне госпожа,
И мне все равно, что случится потом.
Моя речь — это хрип разъяренных богов,
Прежде жил я и звался Серебряный Волк,
Мышцы рвутся от бешенства нервов и слов
И дымом — плаща черно-траурный шелк…
Один я остался, а стая ушла,
И ко мне обращаются лишь облака,
Я уже не похож на Крушителя Зла,
Но безжалостно-крепка, как прежде, рука…
И снова было подношение даров — на сей раз чествовали наших приключенцев. Немного можно унести из Фэери, разве что удачу, радость и стремление к совершенству. Собственно, награды фей бывают именно таковы, и каждый получает по заслугам. Гил получил меткий лук и стрелы, Дракон — благословение Королевы и талисман удачи, Ари свиток в резном футляре с изложением премудростей эльфийского рукоделья и волшебное зеркальце, Тайка — чудесную флейту с серебряным колечком вместо своей треснувшей, Инка — сияющий самоцвет, Мор — серебряные струны. Да еще насмешливо улыбающийся Арондель поднес ему очки — оправа была старая, но выправленная просто потрясающе, а стекла прозрачнейшие и самые подходящие, да еще Арондель шепнул, что разбить их будет куда труднее. Мор радостно нацепил очки и навел резкость.
Самый радостный подарок получил Уголек. Ему нарекли имя. Свидетелями были король Оберон и граф де Ла Тур, имечко давал Дракон, то есть Мишка Брагин — так пожелал Уголек. Мишка долго думал, потом сказал:
— Ну что, Уголек, тезки мы с тобою — ты дракон, и я Дракон. Давай уж будем полными тезками. Нарекаю тебя Михаилом!
И коснулся клинком своей катаны основания драконьего крыла. Уголек расправил крылья, поднял голову и издал ликующую трель. Теперь он был совсем взрослый, достойно отомстил за дедушку и папу, сберег чашу и обрел друзей. Не в этом ли счастье жизни? Михаилу Угольку пока хватало. В благодарность он выдернул из своей брони чешуйку размером в ладонь, прочную и дымчато-полупрозрачную, как крыло стрекозы, и отдал Дракону — на память.
Анри подошел к нашим героям перекинуться парой слов на прощанье. Он был уже в рыцарском плаще, на поясе блистал серебром рукояти фамильный меч Фалар, по преданию принадлежавший некогда самому Утеру Пендрагону. На руке у Анри поблескивало серебряное кольцо с альмандином, ранее бывшее у Эллен.
— Теперь я — второй хранитель Грааля, — улыбаясь, сказал он. — Благодаря вам не в последнюю очередь. Особенно тебе, Керри.
— О, хоть один догадался поблагодарить, — фыркнул демон. — Интересно, а демонов в ваш орден принимают?
Анри пообещал узнать.
— А может, споешь на прощанье? — предложил Гил.
Теперь можно было спеть и эту песню, гимн никольеров.
Безумны солнце и луна,
В безумных небесах,
Плывут, безумию сполна
Подставив паруса.
Дидли, дидли, пой, дpужок,
Дидли, дидли, пой…
Безумьем полон белый свет,
Полна безумьем тьма.
Другого объясненья нет,
И я схожу с ума.
Олд никольер, седой как лунь,
Давно мне говорил:
"Безумен каждый человек,
Что в этот мир вступил!"
Ты можешь этот мир спасти
Одним движеньем глаз:
Согласно веки опусти
И не разлучишь нас.
И плащ ее в траву упал,
Примяв застежкой рожь,
И понял я, что променял
Безумье на него ж…
Дидли, дидли, пой, дpужок,
Дидли, дидли, пой!
Дидли, дидли, пой, дpужок,
Дидли, дидли, — вот и спел!
Мор посвятил песню лесным эльфам и их Королеве в первую очередь.
Усталость
Долгих дорог
Тает в свете ночной звезды.
Пусть малость
Отдохнет клинок,
Конь напьется чистой воды
Из прозрачного родника,
Расплескав отраженье луны.
В Имладрисе ночь, и она
Пробудит волшебные сны.
Я снова
Пришел в этот дом,
Где не властны старость и смерть.
Шли годы
Своим чередом,
Я вернулся — и снова я здесь,
Будто вышел я лишь вчера.
Тяжесть времени падает с плеч.
В Имладрисе ночь, и она
Будет медленно течь над землей, медленно течь.
Пусть песня
Звонкой струной
Поднимается до небес.
Шум листьев
Над головой
Шепчет имя, звучавшее музыкой здесь.
В этой музыке — взмах крыла,
Шелест пенной морской волны…
В Имладрисе ночь, и она
Пробудит волшебные сны.
Тайка спела на прощанье такую песню:
Вот и солнце зашло, наконец.
Капли времени меряют вечность.
Этот день теперь не жилец,
Тихо падает синий вечер.
Звездная сеть на небе — белые искры.
Мир и бездонный покой в черном небе царит.
Льется на грешную землю свет серебристый
И, отражаясь в росе, самоцветом горит.
Льется песни печальный мотив.
Ничего, что слова непонятны
Эта песня о долгом пути
И о мире, таком необъятном:
"Пусть ведет нас звезда вдаль по этой дороге,
И не скоро конец, да и будет ли он?
И достанет волнений, забот и тревоги.
Путь ведет в бесконечность по кругу времен."
Смолк певец, и опять тишина,
Но осталась на сердце тревога.
Ночь манит, но теперь не до сна
Звездный свет призывает в дорогу.
Что же, певец, ты наделал мотивом своим,
Так одиноко звучавшим в подзвездном покое?
Ведь на земле стало больше скитальцем одним.
Прочь от спокойствия манит мотив за собою…
И самой последней спела Софи, и песня ее больше всего подходила для этого расставанья.
Поступь дней и грохот битв,
Шепот ласк и страсть молитв
Все струною отзвенит,
Все слезой уйдет в песок.
Птичьим клином улетать,
Желтым кленом облетать,
Жизнь и смерть в одно сплетать
Для всего настанет срок.
В дней тиару вплетены
Тьма и свет, как года дни,
Чередой пройдут они,
За собою клича нас.
Не порвав событий нить,
Вечность в двери постучит,
Время верить и любить
Сменит ненависти час.
Мы сплетаем сети слов,
Но из глубины веков
Ветра западного зов
Все призывней и слышней.
В нем — небесная печаль.
Бросив дней немой оскал,
Мы уйдем, ведомы вдаль
Чередой ночных огней,
Чашу мук испив до дна.
И останется одна
Изначальная весна
На истерзанной земле.
Пряный изумруд травы,
Золотой покров листвы,
Глубь небесной синевы,
Лун и солнц спокойный блеск.
А потом вился хоровод на поляне, и лунный свет волнами заливал лес, и все потонуло в этом чистом свете. Пела флейта, и музыка все отдалялась, смолкали голоса, и наконец настала тишина…
А потом было утро.
И снова они были на знакомой поляне, у разрушенной часовни. Как будто и не уходили. Все так же, как в тот памятный вечер спальники, оплывшая свеча на подсвечнике-корневище, рюкзаки, каны, кострище… И, судя по всему, то самое утро. Ни Ари, ни Мора, ни Эллен не было.
За завтраком и потом они как-то остерегались говорить о своем приключении. Что-то мешало. В таком же сумрачном молчании они двинулись в путь.
Солнце уже изрядно склонилось к закату, когда на развилке Гил увидел красочный плакат-указатель: "Веселая Англия — сюда". Потом попался еще указатель — "Холмы Фей — направо. Ноттингем — прямо. Шервуд — налево. Монастырь святого Витольда — за Шервудом. Мастера в Ноттингеме".
Возле ярких шатров из парашютного шелка — будущий Ашби де ла Зуш — было довольно много народу. По большей части еще в туристской одежде, но кое-кто уже и в плаще, и при мече. По мере того, как наши герои приближались, на них обращало внимание все больше и больше людей. Невысокая стройная девушка с темно-русыми волосами и носом с аристократической горбинкой, в зеленой майке и черных шортах, с ярким значком "Координатор", окликнула их:
