На следующий день форум закончился, и мы с Еленой вернулись в Лондон, гордые, что благодаря счастливому стечению обстоятельств нам удалось заручиться поддержкой на столь высоком уровне.
Результатов пришлось ждать несколько недель. Девятнадцатого февраля я получил сообщение из Москвы по поводу своей визы. Только пришло оно не от миграционной службы, а от подполковника Артема Кузнецова из Главного управления внутренних дел по городу Москве. Это было странно: МВД занималось расследованием уголовных дел, а не выдачей виз. Я не владею русским языком, поэтому попросил Вадима перезвонить Кузнецову.
После того как Вадим пояснил, что звонит от моего имени, Кузнецов сказал:
— Ладно, я вам объясню, в чем дело.
— Отлично.
— Насколько я понимаю, Браудер послал соответствующую бумагу, чтобы ему разрешили въезд на территорию Российской Федерации.
— Да-да, мы подали документы.
— Я поэтому хотел подъехать, поговорить, если это возможно, объяснить суть вопросов, которые у нас были к вам, может, вы на них ответите, и никаких проблем, конечно.
— Понимаете, дело в том, что я сейчас не в Москве, — ответил Вадим. — Поэтому если бы вы могли прислать эти вопросы, то мы бы постарались на них ответить.
— Прислать так просто не получится, мне хотелось бы побеседовать, если это возможно.
Это не было похоже на стандартный запрос. Когда идет какое-то расследование, то запрос должен быть направлен в организацию в письменном виде. За десять лет, проведенных в России, я усвоил, что чиновник, предлагающий неофициальную встречу, рассчитывает на взятку. В ситуациях, когда чиновники пытались на меня таким образом давить, я неизменно игнорировал их, и они уходили ни с чем.
Завершил разговор Кузнецов следующей фразой:
— Мое заключение зависит от того, как вы себя поведете, то есть что вы предоставите, как объясните и так далее.
Как и раньше в подобных случаях, я решил проигнорировать это предложение.
Звонок из Москвы расстроил бы меня сильнее, если бы не успешный запуск нашего нового фонда Hermitage Global. Вскоре я об этом звонке совсем забыл.
Давние и новые инвесторы один за другим подавали заявки на приобретение паев в новом бизнесе. К концу апреля 2007 года общая сумма вложенных в фонд денег составила шестьсот двадцать пять миллионов долларов. Пусть эти ресурсы уступали сумме, изъятой инвесторами из фонда Hermitage, но мне удалось зализать раны, и компания продолжала работать.
Отчет в совете директоров о первых результатах фонда Hermitage Global был назначен на четвертое июня 2007 года. Заседание проходило в Париже, в отеле «Вестин». После всех неприятностей двух предыдущих лет у меня впервые были хорошие новости.
Мы с Иваном прибыли в Париж накануне вечером, третьего числа, чтобы хватило времени для подготовки к совету. На следующее утро я встал в шесть часов, сходил в тренажерный зал, принял душ и слегка перекусил. В восемь утра я уже ругался по телефону с трейдером о пакете акций, который тот должен был продать на фондовой бирже в Дубае несколько дней назад, но не сделал этого. Теперь на дубайской бирже возникли какие-то технические проблемы, из-за чего торги приостановились. Цена на акции стремительно падала, и я был вне себя из-за того, что он вовремя не продал их и мы теряем деньги. Он приводил какие-то доводы в свое оправдание, но это меня только больше раздражало.
Пока мы спорили, в телефоне раздался сигнал о втором входящем звонке. Я решил посмотреть на номер звонившего только потому, что могла звонить жена: в конце месяца мы ждали появления второго ребенка, и я очень беспокоился о ней. Но звонила не она, а Эмма, секретарь из московского офиса Hermitage. Эмма была приятной девушкой из русской глубинки, порядочной, трудолюбивой и ответственной. Ей шел двадцать первый год, но выглядела она гораздо моложе. Эмма редко звонила мне напрямую, так что я попросил трейдера не вешать трубку и переключился на Москву:
— Эмма, это может подождать?
— Нет, Билл, не может, — ответила она на хорошем английском языке. — В наш офис вломились двадцать пять милиционеров в штатском!
— Что?
Она повторила.
— Вот черт. Подожди секунду! — Я сказал трейдеру, что перезвоню, и вернулся к Эмме. — Что им нужно?
— Не знаю, но за главного у них Артем Кузнецов, и он...
— Ты сказала Кузнецов?
— Да.
Это, должно быть, тот самый Артем Кузнецов, который пытался нас шантажировать несколько месяцев назад!
— А у него есть ордер на обыск?
— Он мне его показал, но не отдает.
— Можешь переписать все, что там значится?
— Попробую.
Я повесил трубку и позвонил Ивану рассказать о ситуации. Новость тоже его сразила, он поспешил связаться с Эммой. Тем временем я позвонил Джеймисону Файерстоуну, юристу, который работал в Москве. Файерстоун был русофилом и жил в России еще с 1991 года — ладный сорокаоднолетний американец, с приятной внешностью, каштановыми волосами, ясными глазами и удивительно мальчишескими чертами лица. Он был управляющим партнером юридической фирмы «Файерстоун Данкен», которую учредил вместе с другим американцем по имени Терри Данкен. В 1993 году во время осады Белого дома Терри находился у Останкинской телебашни с другими митингующими. Когда власти открыли по ним огонь, он помогал вытаскивать раненых, но сам был тяжело ранен и вскоре скончался. С тех пор Джемисон остался во главе фирмы.
Файерстоун завоевал мое расположение при первой же встрече. Не только потому, что говорил прямо и без обиняков, но и потому, что, в отличие от других юристов, никогда не драл втридорога. Мы долгие годы активно сотрудничали, и наши бизнесы набирали обороты почти одновременно.
Как только он поднял трубку, я, пропустив обмен любезностями, сразу перешел к делу:
— Джейми, мне только что звонила наша сотрудница из Москвы. У нас...
— Билл, я как раз собирался тебе звонить...
— Наш офис обыскивают двадцать пять полицейских!
— И тебя тоже?
— Что ты имеешь в виду?
— Да, у меня тут два десятка милиционеров в штатском. Перевернули все вверх дном. У них ордер на обыск по «Камее».
Меня будто обухом по голове ударили.
— Не может быть!
Российская компания «Камея» принадлежала нашему клиенту, которого мы консультировали по инвестициям в российские акции. Поскольку милиция проводила одновременные обыски в нашем офисе и у Джеймисона, я пришел к выводу, что их настоящая цель — мы.
— Хреново, Джейми. Что нам теперь делать?
— Не знаю. Нас держат тут в переговорной комнате, как заложников, никого даже в туалет не пускают. Ордер какой-то подозрительный. Милиция не имеет права начинать обыск до прибытия адвокатов, но они уже здесь камня на камне не оставили.
— Свяжись со мной, как только что-нибудь выяснишь.
— Конечно.
Мы закончили разговор. Глянув на часы, я понял, что опаздываю на собрание совета директоров. Схватив папку с повесткой дня и презентациями, я быстро спустился в зал. Адреналин в крови зашкаливал. В тот момент я был не в состоянии думать ни о чем, кроме этих обысков.
В зале уже собрались четверо членов совета директоров — все импозантные мужчины в возрасте. Они приехали из разных уголков Европы, выглядели спокойно и непринужденно, пили кофе с круассанами и обсуждали ситуацию на рынках. Мне пришлось нарушить идиллию и сообщить им о событиях в Москве. Пока я говорил, вошел Иван, белый как полотно. Один директор спросил, что еще нам известно. Поскольку других новостей не было, я решил позвонить Эмме и перевел телефон на громкую связь. Она ответила и тоже вывела офис на громкую связь. За две с половиной тысячи километров мы слышали, как методично опустошают ящики наших столов и шкафов — крики, топот ног и даже звук сверла — кто-то вскрывал наш сейф.
Так прошло десять минут. Двадцать. Полчаса. Нас потрясло, как Эмма старается владеть ситуацией и кричит на милиционеров: «Эй, хватит пить наш кофе!.. Эй, поставьте компьютер на место!.. А вы оставьте его! Этот человек вообще не имеет отношения к Hermitage!» Она имела в виду сотрудника немецкого «Дойче банка», которого угораздило в то утро появиться в нашем офисе с доставкой каких-то документов. Милиция задержала его, и он сидел в углу конференц-зала, обливаясь от страха холодным потом.
Обыски одновременно тревожили и будоражили. Я заверил членов совета директоров, что милиции нечего изымать в нашем офисе: там не осталось ни информации, ни конфиденциальных материалов, а самое главное, там не было никаких активов. Все ценное еще с прошлого лета было в безопасности за пределами России.
Пока мы слушали, что происходит в нашем московском офисе, зазвонил мой телефон. Это был Джеймисон. Я вышел за дверь, чтобы переговорить с ним.
— Б-билл... произошло нечто у-ужасное!
Он был подавлен и находился на грани срыва. Я никогда прежде не замечал, чтобы Джеймисон, корпоративный юрист с пятнадцатилетним стажем, был в таком состоянии.
