2
Разговор шведок прервал густой мужской бас, который, как показалось Карсавину, пригласил их на завтрак. По крайней мере в его речи прозвучало слово «ресторан», которое, как и слово «мама», звучит на многих языках почти одинаково.
Может, и мне пора вставать? – спросил себя Карсавин. Хотя куда торопиться? Впереди больше недели пути, так что еще надоест шляться по палубе. Разве что позавтракать сходить в ресторан. Однако есть ему не хотелось, несмотря на то, что накануне он обошелся легким ужином. Странная штука получается: когда он бывает дома, он никогда не жалуется на аппетит, а вот в командировках обычно ему кусок в горло не лезет. Пить – да, пьет все подряд – и водку, и виски, и коньяк, и даже нелюбимое шампанское, – вот только закусывать забывает. Так бывает, когда у человека шалят нервы. Карсавин старался держаться, убеждая себя, что и на этот раз все пройдет гладко, однако не помогло. Но ведь так можно ненароком и язву себе заработать, а то и паранойю какую-нибудь. Говорят же, что все болезни от нервов.
Повалявшись еще с полчасика в постели, он все-таки встал, побрился, принял душ и вышел из каюты.
Было прекрасное солнечное утро, и на палубе царило оживление. Пахло свежестью и дорогими духами. За бортом на все четыре стороны света простиралось море. Оно казалось живым проснувшимся исполином, лениво ворочавшим своими чреслами. Его мирное дыхание успокаивало и вселяло надежды.
– Good morning, sir! – неожиданно услышал Борис за своей спиной.
Он обернулся и увидел средних лет человека в шортах и бейсболке, который решил бесцеремонно разрушить его одиночество и покой. Видимо, тот принял его за англичанина, а может, и за американца, оттого и обратился к нему по-английски.
Английский Борис знал неплохо. Несколько лет назад при ленинградском управлении ОГПУ были организованы курсы по изучению иностранных языков, и начальство в приказном порядке обязало сотрудников посещать их. К тем же, кто часто без уважительных причин пропускал занятия или же был неспособен к языкам, применялись жесткие санкции, вплоть до понижения в должности. Борису, на его счастье, языки давались легко, поэтому за короткий срок он смог освоить кроме разговорного английского еще и немецкий, поэтому ему уже было несложно изъясняться с любым европейцем.
На приветствие незнакомца Карсавин ответил кивком головы, тем самым давая понять, что особо не склонен к общению. Но тот оказался малым дошлым и решил пойти дальше. Он сказал несколько добрых слов о погоде, посетовал на то, что среди пассажиров первого класса исключительно мало женщин, путешествующих в одиночку, а те, что есть, годятся ему в бабушки, после чего зашелся заразительным смехом. Он вообще часто смеялся по поводу и без такового, что говорило о нем как о человеке оптимистичном и веселом. Казалось, его радовало все на свете, даже начавшийся мировой экономический кризис, который, по его словам, вслед за большевистской революцией станет очищающим ветром, после которого наступит благодать.
– Кстати, я не представился… – проговорил незнакомец, успевший до этого в длинном монологе проявить свою натуру, в том числе выказав свою склонность к многословию. – Жак Альбер, репортер газеты «Пари-матч».
Он демократично протянул руку, которую Красавину волей-неволей пришлось пожать.
– Борис Карсавин… Коммерсант…
– Так вы русский? – удивился тот.
И снова бессловесный кивок. Француз развел руками.
– Увы, по-русски я не говорю, как, видимо, и вы по-французски… Что ж, придется довольствоваться языком великого Шекспира… – Он улыбнулся. – Так, значит, вы коммерсант? И чем же вы торгуете?
– Винами, – произнес Борис и добавил: – Аргентинскими.
Мсье Альбер удивленно посмотрел на него.
– Никогда не пил аргентинских вин, – заявил он. – Впрочем, я предпочитаю только французские. Ведь это самые лучшие вина в мире, не так ли? Взять те же бургундские марки…
– One man’s meat is another man’s poison, – вспомнив когда-то выученную им идиому, проговорил Карсавин, что означало «на вкус и цвет товарищей нет».
– Это правильно, – согласился француз, – особенно, когда ты не можешь что-то с чем-то сравнить. – Он снова заливался смехом.
«Однако с этим господином не соскучишься», – подумал Борис, уже строя в голове планы, как от него избавиться. Уж больно он шумный. От таких быстро устаешь. Он уже хотел было извиниться и удалиться к себе в каюту, когда француз вдруг обратился к нему с предложением:
– Вы, надеюсь, еще не успели позавтракать? Тогда давайте сходим вместе в ресторан.
«Да, этот точно не отстанет», – решил Борис. Впрочем, что можно ждать от этих репортеров? Быть навязчивыми – это у них в крови. Он бы мог, конечно, послать этого французика ко всем чертям, но что-то его остановило. Нельзя наживать себе врагов – эту отцовскую заповедь он помнил, как «Отче наш…». И в самом деле: чем больше у тебя недоброжелателей, тем ты становишься более уязвимым в этом мире. Куда лучше, когда вокруг тебя одни только друзья. В таком случае у тебя меньше шансов получить обухом по голове или остаться на старости лет одиноким.
– А что, я не против, – согласился Карсавин, и они двинули в ресторан, где выпили бутылку легкого французского вина, закусив его омлетом с жареной ветчиной.
У Карсавина после выпитого немного поднялось настроение, и когда они с мсье Альбером вернулись на палубу, француз его уже не так раздражал.
Они стояли возле борта, попыхивая сигарами, и наблюдали за тем, как внизу тяжело ворочались покрытые солнечными бликами лазоревые волны.
– Если не секрет, с какой целью вы направляетесь в Шанхай? – неожиданно спросил Карсавина его новый знакомый.
Такие вопросы Борис не любил – они настораживали его. Мир полон врагов, постоянно повторял начальник их спецподразделения Павел Иванович Мальков, большевик с дореволюционным стажем. Так что, мол, будьте всегда бдительными и не верьте никому. Потому как плохие люди умеют хорошо маскироваться. Теперь Борис в каждом новом знакомом пытался разглядеть врага. Вот и француз ему показался слишком подозрительным типом. Спрашивается, почему тот именно к нему, Карсавину, привязался? Что ему надо от него?
– Да, собственно, Шанхай – это так, транзитный пункт… Оттуда я отправлюсь поездом до Харбина, – честно признался Карсавин, посчитав, что темнить в этом случае не обязательно.
– О ля-ля! – тут же обрадовался француз. – Да ведь нам, оказывается, по пути. Вот это удача! Нет, у Жака Альбера не пропал еще нюх – он всегда найдет того, кто ему нужен… Однако, почему именно Харбин? – пытался выведать он.
– Да потому что там живет много эмигрантов из России, которые, надеюсь, нуждаются в продукции нашей компании. Ведь в Китае, тем более северном, по нашим сведениям, хороших вин не густо. Вот мы и решили отправить туда пробную партию товара.
– И где же этот товар? – как бы между прочим спросил француз, и Борису показалось, что тот пытался поставить его в тупик и тем самым решить эту вечную репортерскую сверхзадачу – узнать правду.
Его начало пугать и одновременно злить поведение нового знакомого. Сейчас он бы многое отдал за то, чтобы проучить этого шелкопера, который так и лезет ему в душу. Однако французу неведомы его мысли. Русский его отчего-то сильно занимал. Он сразу определил, что за внешним лоском этого невысокого шатена с красивой эспаньолкой под нижней губой скрывается обыкновенная посконная душа. Сейчас в мире много развелось разных типов, которые выдают себя не за тех, кто они есть на самом деле, и мсье Альберу интересно их разоблачать. Вот и этого русского он заподозрил во вранье. Не очередной ли это пройдоха, какие часто попадались на его пути, пытаясь выдавать себя за порядочных господ? Хотя самообладания ему не занимать – он пытается говорить искренне и при этом никогда не отводит взгляда, как это часто делают лжецы.
– Он уже в пути, – хладнокровно ответил Карсавин, твердо зная, что так оно и есть, ибо не далее как вчера ему сообщил об этом агент советской резидентуры в Неаполе, под видом уборщика этажа посетив его гостиничный номер. – Думаю, недельки через две-три он прибудет на место. Ну а вы?.. Вас-то чем привлек Харбин? – в свою очередь, поинтересовался он, пристально глядя в глаза француза, – хотел проследить в них движение мысли. Помнил из курса психологической подготовки, что человека выдают в первую очередь его глаза. Если ты врешь, ложь обязательно каким-то образом проявится в твоем взгляде.
Француз на мгновение задумался.
– В общем, это моя личная инициатива – отправиться туда, – наконец произнес он. – Опять же в этом виноват мой особый репортерский нюх, который никогда еще меня не подводил. Так вот, он мне подсказывает, что там что-то назревает… Я говорю о Северном Китае. Скорее всего, там скоро начнется заваруха.
