– А давайте-ка я вас сфотографирую, – улучив момент, неожиданно произнес француз и тут же достал из небольшого кофра свою походную «лейку».
– Э-э, только не это! – испуганно отпрянул от него Карсавин.
– А что вы так боитесь? Может, от кредиторов прячетесь? Или не хотите, чтобы ваш портрет в газете увидели любовницы? – пытался шутить репортер.
– Просто я не люблю фотографироваться, – твердо отрезал «коммивояжер».
– Правда? И почему же? – разочарованно проговорил француз. Он-то уже строил планы, как расскажет своим читателям о мытарствах некоего русского эмигранта, снабдив свой рассказ его портретным снимком.
– Вот не люблю, и все тут… – на что ответил Карсавин и даже попытался подвести философию под свой ответ. – Ведь у каждого человека есть свои слабости… Кто-то не любит ходить в театр, кому-то не нравится мороженое, а я не люблю сниматься. У вас ведь, я думаю, тоже есть что-то, чего вы не любите?.. – задал он вопрос собеседнику.
Тот пожал плечами.
– Наверное, есть. Да-да, конечно, есть. Я, к примеру, не люблю капризных женщин.
– Ну вот, видите… – обрадовался Карсавин. – И вы что-то не любите. Впрочем, я тоже не люблю капризных баб. Они меня утомляют.
– «О, женщина, твоих грехов не счесть, но любим мы тебя такой, какая есть…» – неожиданно процитировал Шекспира француз и тут же начал развивать тему. Он вспоминал женщин, с которыми, как он выразился, у него были когда-то близкие отношения. Эта тема ему, видимо, была настолько близка, что он говорил взахлеб, обсасывая каждую деталь как сладкую косточку, отчего его рассказ походил на исповедь опытного бабника или, говоря джентльменским языком, ловеласа.
– Кстати, вы были когда-нибудь на Гавайях? – спросил он Бориса. Получив отрицательный ответ, воскликнул: – Обязательно побывайте! Вот где рай для тех, кто устал от всех этих пуританских условностей цивилизации. Гавайи – это огромный публичный дом, где давно плюнули на мораль и обратили все в одну бесконечную свободную любовь. Да-да, именно! В Европе до этого еще не дошло, но мы-то лицемерим. Ведь и нам давно известно, что у каждого человека бывает в жизни только одна любовь – мы лишь меняем партнеров.
Мсье Альбер долго рассказывал Борису о Гавайях, а потом, дабы, как он выразился, закрепить их знакомство, предложил ему отправиться в бар, где они просидели до самого вечера, а когда в ресторане заиграла музыка, подогретые шампанским и коньяком, попытались ухаживать за чужими женами. Этот номер у них не прошел. Тогда француз, оставив Карсавина дожидаться его у барной стойки, куда-то ушел и скоро вернулся с двумя застенчивыми узкоглазыми девицами, которые, как потом выяснилось, возвращались домой с заработков – работали кухарками где-то в Европе.
Вечер продолжился в каюте мсье Альбера. Китаянки, шокированные тем, что оказались в столь богатых апартаментах, выглядели страшно напуганными и даже боялись поднять глаза на этих подвыпивших бесцеремонных европейцев. Сидели, вжав свои иссиня черные головки в плечи, как воробышки, и молчали, в то время как их «ухажеры» о чем-то весело и громко болтали и даже пытались что-то петь.
А тем временем за окном сгущались сумерки. Было душно. Белый пароход, чуть сотрясаясь от набегавших волн и работавших где-то глубоко внизу механизмов, неторопливо скользил по фосфорисцирующему океану. Палубы опустели. В каютах тихо жужжали вентиляторы. Где-то вдалеке звучала музыка, наполняя души пассажиров праздником.
– Друг мой Карсавин! А ведь хорошо жить-то как, а? – преисполненный чувствами, заметил мсье Альбер, в который уже раз наполняя до краев фужеры. – Что вы молчите, милые? – обратился он по-английски к молодым азиаткам. – Разве вам плохо живется на этом свете? Впрочем, вам меня не понять… Для меня каждый прожитый день – уже победа. Ведь в этом дерьмовом мире только счастливые доживают до старости. Вот и радуйтесь, что живете. Ну что носы повесили? Давайте выпьем за то, чтобы мы с вами жили долго и счастливо… Bottoms up! Пьем до дна!
С этими словами он опрокинул в себя полный фужер коньяку – будто бы хотел сознательно отключить свои мозги от действительности. Это в конце концов ему удалось, потому как уже в следующий момент он стал смешно закатывать глаза и клевать носом. А потом и вовсе рухнул на диван.
Следом заклевал носом и Карсавин. Воспользовавшись этим, китаянки, словно освободившиеся от кошачьих когтей мышки, быстренько выскользнули из каюты и побежали к себе в трюм.
Борис дремал недолго. Проснувшись, он собрался было идти к себе в каюту, однако, когда вышел на воздух и увидел над собой божественное южное небо с мириадами ярко мерцающих в темноте звезд, отражавшихся в мирных волнах океана, решил не спешить – когда еще он увидит такое чудо?
«Вот она другая жизнь, наполненная чувством восторга и свободы», – невольно подумал он. Эта жизнь влекла его, она ласкала его душу и затуманивала сознание – словно те морские нимфы, способные отравить тебя своими чарами и увести за собой. Однако за долгие годы борьбы Борис научился управлять своими чувствами в нужный момент, включая волю, тем самым преграждая им путь. Но сейчас ему не хотелась делать этого. В конце концов имеет же он право хоть на короткое время погрузиться в мир грез, где все так удивительно и покойно. Не хотелось думать о доме, где все было совсем иначе. Там была разруха, голод, холод, неясные перспективы. А тут – чудесная южная ночь. Боже мой, живут же люди! – вздохнул Карсавин. Ну а он, разве он не может изменить свою жизнь так, чтобы и ему было хорошо? Но разве изменишь! Теперь он навсегда прикован железными цепями к тому, что зовется революция. И нет у него ни сил, ни возможности сбросить с себя эти цепи. Попытаешься это сделать – тут же и погибнешь, потому что революция беспощадна к предателям. Так что нужно сжать зубы и терпеть. Иного не дано.
Он поднял голову вверх и долго смотрел на звезды. «Как же их много!» – удивился он. Интересно, кто-нибудь пытался их сосчитать? Впрочем, разве их сосчитаешь! Их же ведь прорва. Говорят, даже самые маленькие известные галактики содержат до ста тысяч звезд. Ну а наша Галактика больше. Красавин где-то читал, что в ней сотни миллиардов звезд. Вы понимаете – сотни миллиардов! Тогда насколько же ничтожен человек, чтобы заставить все это пространство работать на себя. А ведь у людей есть такая задумка, если они уже собираются лететь на другие планеты. А получится ли? Откроет ли небо им дорогу в эту фантастику?
От этих мыслей Карсавина отвлек чей-то громкий голос. Он обернулся и в свете скудной корабельной иллюминации увидел три тени, что надвигались прямо на него. Это были двое дюжих матросов в форменных фланельках, которые тащили по палубе тщедушного вида китаезу. Азиат был одет в легкий светлый костюм, а на голове у него была соломенная шляпа, готовая в любую минуту свалиться ему под ноги. Тот сопротивлялся и что-то пытался кричать на своем языке.
– Куда вы его тащите? И зачем? – не выдержав, обратился Карсавин к матросами по-английски.
Один из них что-то пробурчал в ответ на итальянском. Борис его не понял.
– Я спрашиваю, что этот человек сделал? Зачем вы его мучаете? – требовал он ответа, и тогда заговорил второй матрос. Английский, по всему было видно, он знал плохо, но что-то объяснить все-таки мог.
– Он хотел поджигай наш корабль… Там… – он ткнул пальцем куда-то вниз. Уголь… Склад… Понимай меня? – подбирал слова итальяшка. – Он есть бандит, и мы вести его капитан.
– Ты что, пароход пытался поджечь? – обратился Борис к азиату. Тот вместо ответа плюнул ему в лицо, за что тут же получил тумака от одного из матросов.
– Не надо его бить, – сказал Карсавин. – Парень, наверно, не совсем психически здоров.
В этот момент азиат подал голос:
– Я-то нормальный, это вы, проклятые капиталисты, все, как один, сошли с ума!
– Ого! – удивился Борис, услышав английскую речь. – Знаете что, – обратился он к матросам, – вы идите, а я сам отведу его к капитану. – Ну же! – видя, что итальяшки медлят, прикрикнул он на них. Те, не решившись перечить благообразного вида джентльмену, тут же нехотя поплелись назад.
– Ну и чего ты добился этим? – когда матросы ушли, спросил он китайца.
Задав тому несколько вопросов, он понял, что перед ним обыкновенный китайский инсургент, которому, как тот признался, были ненавистны все эти капиталисты, что едут на пароходе, потому что именно они, по его словам, делают все, чтобы уничтожить его страну. Как оказалось, он неплохо владел и русским, потому что часто навещал родственников, живущих в Приморье. А красной Россией он восхищался и готов был умереть, только чтобы его страна стала такой же свободной, как Советский Союз.
«Несчастный вы народ китайцы», – неожиданно пожалел стоявшего перед ним азиата Борис. Готовясь к поездке в Харбин, он проштудировал историю их отечества и понял, что это многострадальная нация. Китай постоянно кто-то порабощал. В одиннадцатом веке до нашей эры, когда это еще было государство Инь, его завоевало племя чжоу, под властью которого китайцы находились четыре столетия. С тех пор так и пошло: то внутренние распри со сменой императорских династий, то колониальная зависимость. До последнего времени Китай был под пятой маньчжуров. После синьхайской революции, которая произошла в начале второго десятилетия нынешнего века, китайцы свергли цинскую династию, однако не смогли уничтожить феодальный и империалистический гнет. И вот сейчас под влиянием Октябрьской революции в Китае ширится антиимпериалистическое и антифеодальное движение. Три года назад там началась национальная революция, которая, увы, год назад закончилась поражением прогрессивных сил. Но поражение, считали большевики, временное. Мы, дескать, тоже это проходили в девятьсот пятом году. Но потом все же свергли царя и установили народную власть. Так будет и там. Тем более что Советский Союз постоянно оказывает негласную помощь китайским революционерам. Хватит, натерпелись люди, пора свергнуть всех этих поработителей…
