В дверь постучали. Рыжий лениво поднялся, хромая почему-то, словно ногу отсидел, подошёл и открыл. К его удивлению, на пороге стоял Валентин.
— Привет. Я тут мимо ехал, вот и заскочил.
— Ну да, проходите, — Рыжему было неловко за свой вид и беспорядок в мастерской.
— Знаешь, — с ходу начал Валентин, — я решил дать тебе телефон Марго.
— Да, но как я сам позвоню и что скажу, — проглотив комок в горле, вдруг оторопев, спросил Рыжий.
— Да всё просто, мы с ней говорили. А поскольку у тебя телефона нет...
— Спасибо, Валентин, а когда я могу ей звонить, когда это будет удобно, тебе же лучше знать?
— Лучше, конечно, вечерком. Ну, всё, тороплюсь, дела. Бизнес тоньше, чем Восток, — сказал Валентин на прощанье и пошёл к выходу, потом внезапно остановился, поднял палец кверху. — Да, лучше пригласи её в кафе, я знаю, она любит спокойные кафе и тихую музыку. Там ты лучше её увидишь. Сколько я тебе давал аванс? Думаю, что ты уже потратился, — сказал он и, лукаво улыбаясь, вынул портмоне. — Я думаю, пару сотен вам хватит. Марго не любит ничего дешёвого.
— Так, это, я... — начал было мямлить Рыжий, но Валентин перебил его:
— Пока, лечу, — и исчез за дверью.
Рыжий ещё пару минут стоял недоумевая. «Чёрт меня возьми. Ах, собака. Да что такое, или я свихнулся, или перебрал до галлюников, но это ведь невозможно. Надо же за свою бабу, вот так. Как же он мне так поверил? Что, добренький такой? Бабки некуда девать? Видит же, чего я стою. А может, я не прав?»
Рыжий подошёл к столу, вылил до последней капли водку, перевернул и слегка потряс бутылку по привычке. Поднял стакан и посмотрел на месиво, оставшееся от портрета. Глаза его были широко открыты. Волосы стояли дыбом. Пожалуй, он давно уже не был в таком состоянии недоумения. Внезапно отворилась незапертая дверь и в неё ввалилась, а не вошла Маринка.
— Хеллоу, маэстро, похмеляешься? — Рыжий, не ожидавший визита, кивнул головой и спокойно выпил всё до конца. Потом достал сигаретку, закурил, выпустил в потолок дым и, сделав паузу, ответил:
— Ну-с, мадам, я слушаю.
— Это я тебя слушаю, — сжав губки и подняв бровь, принимая угрожающий вид, строго спросила Маринка. — Что я тебе, шлюха какая-то, чего ты меня всем подсовываешь. Видишь в этом какое-то удовольствие?
— Да брось ты. Шлюха ты и есть. И не открывай рот — я не лучше тебя. Мы и вместе потому, что живём в этом разврате и грязи. Тут вот мне аванс дали, сгоняй- ка лучше в обменник, а потом возьми водки и «Астры», себе можешь «Элэмчи- ку», но имей в виду — поэкономнее.
— Ой, Рыженький, ты чудо, это тебе за ту покойницу бабки дали?
— Заткнись, дура, ты что? Она живая.
— Ой, прости, я ведь привыкла, что ты всё жмуриков делаешь.
Маринка присела на колени Рыжему, высоко задрав и без того короткую юбку. Обняла и укрыла его лицо своими крашеными волосами. Она попыталась поцеловать его в губы, но Рыжий вырвался из объятий.
— Всё, всё потом, сгоняй сначала, а я тут приберусь.
— Ну вот, всегда так, — с обидой высказалась Маринка и пошла к выходу.
Рыжий убирал со стола и невольно представлял предстоящую встречу с Ритой.
Так сильно он волновался, пожалуй, лишь в ранней юности, когда впервые влюбился и сходил с ума от чувств, переполнявших его.
— Завтра же, непременно завтра позвоню ей, — уверенно сказал он самому себе, — главное сегодня не перебрать.
Маринка появилась вскоре, держа в руках красивый пакет.
— Ты знаешь, в магазине какой-то козёл порвал мне колготки своим портфелем. Пришлось новые купить, ты не возражаешь? — вопросительно взглянув на Рыжего, она подняла юбку. — Тебе нравится, правда сексуальные, с кружевами?
— Да ладно, давай пакет. — Рыжий извлёк бутылку.
— Наша, кристалловская, это хорошо. Так, закуска «Минская», хлебушек, ми- нералочка, — радовался он, вынимая содержимое из пакета. — Кое-кто дешевого не любит, а мы любим, потому что берём, что можем, да, Маринка?
Маринка рассматривала всё это время колготки, крутясь у зеркала и удерживая на груди задранную юбку.
— Да, да, дорогой, что можем, то и имеем.
Внезапно она подскочила к столу, схватила уже налитую Рыжим стопку.
— Знаешь, я хочу выпить за тебя, клёвого художника. За твоё мужество. Вон ведь сколько жмуриков делаешь и не боишься, что потом живые, тобою сделанные, помирать начнут, ты же знаешь это поверье?! — полуутвердительнополувопросительно произнесла она.
— Да отцепись ты со жмуриками, не делаю уже, понятно? — недовольно ответил Рыжий.
— Всё, всё, не буду. Просто я другим художника и не представляю. Ты и пьёшь как настоящий художник, и работаешь, и гуляешь, — с ехидной улыбочкой сказала Маринка последнюю фразу.
Они выпили всю бутылку. Рыжий много говорил. Маринка, как кошка, устроившись у него на коленях, покорно слушала, поглаживая его по голове, и иногда прерывала: «Какой ты хороший, с тобой так интересно». Но Рыжего не волновали ее слова, ему нужно было высказаться, и не просто так, а чтобы кто-нибудь внимательно слушал. Выговариваясь, он чувствовал, что что-то уходит от него. Вот и Маринка уже не вызывает у него интереса. Она не более чем подружка- собутыльница. Конечно, она права, что ему уже с ней не интересно, а ей интересно почти с каждым. Она из каждого пытается извлечь то, что ей нужно, и знает много способов для этого. В дверь постучали, Рыжий вскочил. Он уже ожидал чего угодно. Быстро спросил: «Ну, кто там?» За дверями раздался шутливый голос: «А там кто?» Рыжий открыл дверь. На пороге стоял Пётр с приятелем.
— Ба, какие люди, Марина, ты всегда в форме, — Пётр подошёл и поцеловал ручку. — Знакомьтесь, Анатолий, известный график. — Анатолий, слегка подвыпивший, лохматый и какой-то расхристанный, криво улыбнулся.
— Ну, что, — обратился ко всем Пётр, — есть предложение сделать прорезочку.
— Да мы уже сделали в прошлый раз, — недовольно сказал Рыжий и взглянул на пустую бутылку.
— Так то в прошлый раз, — и Пётр поставил на стол бутылку, развернул бутерброды, принесенные с собой.
— Твои любимые, с селёдочкой, — он скривился в улыбке.
Рыжий тяжело вздохнул:
— Наливай!
Маринка уже залипла на графика. Задавала ему наивные вопросы, стреляла глазами и постоянно перебрасывала ногу за ногу, якобы поправляя страшно короткую юбку. Хмельной Анатолий, видно, уже строил на неё планы, но боялся недовольств со стороны хозяина.
— Итак, — сказал Пётр, — первый тост за нашего корифана, знаменитого маэстро.
— Да ладно болтать, поехали, — и Рыжий, сморщившись, выпил залпом.
Сигаретный дым, полутьма, несмолкаемый голос Маринки, громкие разглагольствования Петра, наливание стакан за стаканом окончательно сломали Рыжего, и он повалился на диван. Сквозь пьяный угар он, плохо соображая, слышал голос Маринки: «Да у него деньги есть, сама разменивала, попроси, он даст, он добрый». Пётр что-то спрашивал, тормошил за плечо: «Старичок, очнись, слышишь». Рыжий, ничего не соображая и устав от притязаний, пробормотал: «Хорошо», — и повернулся на другой бок. Лишь бы его не трогали.
Утром проснулся как всегда рано. Повернул голову к столу и чуть не свалился с дивана. Солнце сквозь щели освещало мастерскую. В свете солнечных лучей летала моль. «Надо вытравить», — первое, что пришло ему в голову. Он встал и как обычно направился к столу. Стол был аккуратно прибран. Пачка «Астры», хлеб в целлофановом пакете и записка: «Солнышко, мы не стали тебя беспокоить. Оставили тебе сто граммов похмелиться. Отыщи. Целую. Маринка и другие».
— Вот дура, блин, — отыщи, — Рыжий всё же заинтересованно начал осматривать мастерскую. Хотя знал, что деньги есть. Он делал это из любопытства. Пройдя мимо полок, увидел большую фотографию Маринки в обнажённом виде, сделанную им в начале знакомства.
— Чего это она выставила, — Рыжий схватил ее и чуть не опрокинул стоящий за ней стакан с водкой, прикрытый куском чёрного хлеба.
— Блин, это Петины штучки, вот придурок, — проворчал Рыжий и, выпив водку, закурил. Так, надо отойти к обеду и к вечеру быть в форме. Рыжий полез в карман и... Что такое, должно было остаться много больше? Не понял. Они, что ли, взяли? Рыжий рванул на улицу. Подошёл к автомату.
— Алло, мне Петра Николаевича.
— Его нет дома, — ответил резкий голос жены.
— Лиля, перестаньте, я по делу.
— Знаю я ваши дела, под утро в дымину заявился, да ещё с каким-то алкашом.
— Да мне два слова сказать, — умолял ее Рыжий.
— Алло, — заспанный, ещё не протрезвевший голос Петра послышался в трубке.
— Козлы, вы зачем бабки взяли?
— Кто взял? Ты сам дал. Маринка с Толяном подтвердят. Да и не все взяли.
— Пошёл ты, — и Рыжий ударил трубкой об автомат с такой силой, что, пожалуй, никто больше ею воспользоваться не сможет.
«Так, что делать, у кого взять?» — рассуждал он, перелистывая блокнот. Отметив несколько номеров, двинулся к автомату. Получив несколько отказов, вернулся, взял с полки пару хороших изданий по искусству, поехал в «Букинистическую книгу».
