– Встань, Шад, я верю тебе, – сказал каган. – И поэтому желаю открыть тебе одно из Таинств, в благодарность за венчание. Ведь ты же жаждал знаний Таинств?
– Да, превеликий каган!
– Ты это заслужил!
Богоносный достал из-под хитона маленький сосуд с благовонной мазью, пометил ею лоб, впадину у горла, запястья рук, лодыжки ног, затем на голову надел мешок – все делал не спеша, с любовью.
– Готов ли ты к познанию Таинства? – спросил торжественно.
– О, богоносный! Я готов!
Каган подвел его к одной из дверей, отворил ее и велел войти. Жаждущий знаний, как управлять миром, он ступил через порог – за спиной громыхнул железный засов и все стихло. Приобщенный Шад поднял руки, чтобы не споткнуться, и вдруг услышал львиный рык.
И в тот же миг познал одно из Таинств – Таинство смерти.
Тем часом два кундур-кагана, два верных Шаду мужа, согласно ритуалу ввели под своды башни Исаака – наследника земного царя, растерзанного львом. Сын каган-бека встал у чаши, нагнувшись к каменному полу. Кундур-каганы покрыли его черным полотном, сняли с крюка жертву и ушли. А спустя минуту на лестнице послышались шаги. Стук деревянных сандалет бил по ушам, и сын Шада вздрагивал всем телом, словно ждал казни. Каган снял семисвечник и запалил покров на Исааке, пропитанный горючим веществом. Ткань мгновенно вспыхнула и, опалив лицо, тело, осыпалась на пол белым пеплом. Так очищался тот, кто должен был стать Приобщенным Шадом. Вступающий в наследство каган-бек стоял с закрытыми глазами. Богоносный намазал кровью его уста.
– Готов ли ты принять престол Хазарии и править каганатом? Открой уста.
– О, всемогущий, я готов! – со страхом вымолвил наследник.
Каган намазал кровью веки.
– Открой глаза! Приобщись к Таинствам!
Борясь с волнением и страхом, . Исаак чуть веки приподнял…
И в тот же миг был приобщен – прозрел таинственный облик кагана.
– Всевышний! Иегова! Слава! Слава! Слава! Богоподобный взял руку каган-бека и палец увенчал перстнем с черепом.
– Ты приобщен. Теперь дела твои земные есть проявление моей воли.
– Повинуюсь!
– Сегодня для страны моей великий праздник, – проговорил каган. – В день торжественный хочу одарить тебя. Что ты хочешь, каган-бек?
– О, богоносный! – воскликнул Приобщенный Шад. – Мне довольно, что по воле господа лицезрею тебя!
– Что бы ты хотел получить в дар? Назови свое желание!
– Не смею противиться… Желание есть! Великий праздник омрачен, повелитель! В народе смута – молва идет, на Севере заря восстала. В Руси родился светоносный князь. Вели мне сей же час выступить на русинов!
– Твое желание мне по нраву, – одобрил каган. – Только следует обождать, не настал час войны.
– Хазария волнуется, богоподобный! : – Скажи мне, Шад, обучался ли ты у иудейских мудрецов? – спокойно спросил богоносный.
– Да, всемогущий! – признался каган-бек. – Семь лет я жил в тайном затворе с тремя учеными мужами, которым ведома наука управления миром. Одного из них держу при себе до сих пор, поскольку хочу овладеть этими знаниями!
– Похвально, царь… А теперь ответь мне: как можно утешить Хазарию и развеять смущение народа, не прибегая к войне?
– Лучшей утехой стала бы голова младенца, который воссиял на Севере, – Приобщенный – Шад вдохновился, чувствуя, что ответ нравится кагану. – Пошлю гостей на Русь, с товаром хорошим, но не дорогим, а вместе с ними – послов с богатыми дарами к князю Киевскому. Послы мои речисты и мудры, а дары – молодые рабы-греки – будут научены, как добыть голову младенца-князя. В Руси нет рабства, и потому невольников жалеют, особенно иноземных. Один из рабов будет в совершенстве владеть воинским искусством, а княжичу непременно потребуется учитель.
– Ты мудр, как Соломон, – одобрил каган. – Занятно тебя слушать…
– О, богоносный! Если бы мне познать Таинства управления миром! – воскликнул ободренный каган-бек.
– Достойно похвалы твое стремление, – проговорил каган, глядя в сторону. – Но князь светоносный – не твоя забота! Не смей слать послов и дары! И не ищи головы младенца!
– Повинуюсь, – испуганный резкостью богоподобного, сказал Приобщенный Шад.
– Ступай и царствуй! – велел каган. – И содержи народ Хазарии, как подобает содержать богоизбранных!
– Я все исполню, повелитель! – попятился к двери каган-бек.
Оставшись один, богоносный взял таз, кувшин и принялся мыть руки.
– Булгар презренный!.. Твой поганый род годится только в шаббатгои!.. А жаждете познать, как править миром…
Тревогу принесли ночные Стрибожьи ветры. Чуть прилегла княгиня, отослав наперсницу из покоев, как с треском распахнулось окно и послышался стук птичьих крыльев. Заплясала под сводом косая, рваная тень – то ли голубь вспорхнул, то ли ворон линялый: заколебался и погас полуночный светоч. А птица во мраке ударилась о стену и сронила на пол серебряное зерцало. На звон да шум, ровно сокол, влетел в светлицу боярин княжий именем Претич, под потолком достал наручью непрошеную гостью, сбил и уж было вознамерился взять рукою добычу, но взлетела черная птица, вынесла слюдяной глазок в окне и прочь умчалась.
Боярин свечу затеплил и удалился за дверь, будто сам побитый. Княгиня же подняла зерцало, посмотрелась в серебряную проседь – суровая костистая старуха черно глядела: призрачный свет не таил и не скрашивал прожитых лет… А ветры Стрибожьи, весенние, теплые, ломились в терем, стучали в двери и окна, вздували первую зелень в кленовых деревах, будоражили лошадей на княжьей конюшне, играли волною по днепровским плесам и подгоняли в предрассветной сиреневой выси бесчисленные стаи перелетных птиц. И по тому, как все в мире оживало под этими благодатными ветрами, княгиня больнее ощущала свою мертвеющую плоть. Не ветви отсыхали, но сушило руки, воздетые к ветрам; не корни рвались, но тайные жилки в ногах деревенели, те самые, что насыщали тело сладкой истомой от всякого движения – будь то поступь царственная или удалая скачка на лошади горячей.
И не жук-древоточец точил сердцевину – тоска бесплодия грызла княгинину душу…
Лишь под утро унялись ветры, и время было вставать, да пришел наконец мимолетный сон. И в серебряной глади зерцала явился княгине Вещий Гой, князь – тезоимец, именем Олег. Взял ее руку безвольную, вывел из терема, а тут подхватил их ветер, вознес над Киевом и в тот же час опустил на кручи у Днепровских Порогов.
– Отныне сей камень – престол тебе, – промолвил он. – Садись, позри, чем станешь володеть.
А камень тот венчал надпорожную скалу, и на восточной его стороне был начертан знак Владыки Рода, знак света – суть свастика. Княгиня не посмела ослушаться Вещего Гоя, приблизилась к камню и хотела уж воссесть на холодный престол, но вдруг пал с неба черный ворон, вцепился когтями в камень и крыла распустил.
– Прочь! Прочь! – прокаркал он. – Се мой престол!
Княгиня отступила – чудно услышать человечий голос от дикой птицы! – но князь Олег взбодрил и вложил в ее руки тяжелый медный посох.
– Не бойся, дева, отними то, что принадлежит тебе. Сбей ворона! А посохом владей. Се дар тебе. Пришел твой час.
Взяла она посох и чуть не выронила – настолько вместе велик да тяжек, однако замахнулась на птицу.
– Поди же с моего престола, трупоядец!
Но тут ворон исполчился на княгиню, взъерошился.
– Я царствую на кручах! – дохнул он мертвечиной. – Уймись, жена. И посох брось. По силам ли тебе сия держава?
Княгиня оглянулась, ища поддержки Вещего Гоя, однако тезоимец исчез с днепровских круч, ровно и не бывало никогда. А ворон заклекотал, изрыгая вонь:
– Ступай-ка в Киев! И там сиди, старуха. Мне надобно убить тебя, да проку что? Я милую, брось посох и иди.
И тут он ухватился клювом за змейку, что венчала медный посох, и потянул к себе, да княгиня вдруг разгневалась, вырвала дар тезоимца у птицы.
– Да как ты смеешь? Казнить и миловать – удел князей. А ты всего лишь птица. И посему лети-ка с моих гор. Здесь русская земля! Земля живая. Тебе же пристало мертвечину клевать. Изыди вон!
Княгиня замахнулась посохом, однако ж ворон подобрал крыла и предстал смиренным голубем.
– Ну, не гневись, сестра, – заворковал благодушно. – Быть посему, уступлю Пороги. И полечу на киевские горы, в твой терем. Там выведу птенцов. А к исходу лета мои птенцы дадут свое потомство… Ты же стара, но все бездетна. В тереме пусто, и русская земля хоть и жива, да скудеет…
Княгиня ударила посохом о камень и высекла искры.
– Не смей тревожить раны!
– Помилуй, матушка, – взмолился голубок. – Ты же явилась на Пороги власти поискать над Диким Полем. Вот если бы наследника, дитя… А то владычества! Твой муж, князь Игорь, здрав еще, а ты уж править вздумала. Зачем тебе престол?
– Меня Олег сажал, – княгиня смешалась. – Мой тезоимец, руки водитель…
– Олег был Вещий князь, – проворковал голубь. – Да ведь он мертв!
