ожил телевизор. Почему она не заметила его раньше? Он бесшумно
придвинулся к ней?
– Гэвин? – собственный голос эхом вернулся к ней из темного ящика –
трескучая и пустая копия ее голоса. – Гэвин, твой дом собирается убить меня, и ты никак не сможешь помешать.
– Нет, – ответила Дэлайла, шагнув вперед и прижавшись к стене коридора, чтобы пройти мимо телевизора.
Топор громко звякнул по пластику, напугав ее еще сильнее.
– Скажи, где он.
Ее голос рассмеялся в ответ, приторный и насмешливый.
– Мечтай, Дэлайла.
В ответ на происходящее Дэлайла ощутила собственные тихие истеричные
всхлипы, вырывавшиеся из груди и поднимавшиеся по горлу, вылетая наружу.
Голос, исходящий из телевизора, из узнаваемого превратился в высокий
ужасающий визг:
– Не плачь, не плачь, плакса, не плачь, не плачь, плакса, плачь, малышка, плачь.
Она могла застрять здесь, испугавшись ожившего телевизора,
приблизившегося к ней. Могла затеряться в этом моменте, когда сердце бьется
так сильно, что можно всерьез испугаться возможности умереть, и когда
ожидающее наверху настолько пугает, что от страха прошибает в пот, стискивает горло, а по щекам льются слезы.
«Или, – глубоко дыша, думала она, – можно подняться наверх и пустить в
ход топор».
Шагнув в стороны, Дэлайла рванула мимо, махнула ногой так сильно, как
только могла, и, ударив ею по боку телевизора, отправила его катиться в
противоположную стену. Послышался звон разбитого стекла. К ней спустились
полоски обоев, царапали уши, цеплялись за воротник и, став еще острее и
свирепее, не порезали ее шею.
Она оттолкнула их, разорвала и снова пнула телевизор, потом схватилась за
перила и побежала вверх по ступенькам.
«Дом будет стараться уничтожить тебя, – говорила она себе. – Будет
стараться, но ты быстрее. Ты умнее. Найди Гэвина».
Сквозь ветер, скрип, тоненький безумный смех и ледяной холод в коридоре
Дэлайла начала различать слабый гулкий звук. Что-то все время билось о стену: тук,
тук-тук,
тук… тук-тук.
В отличие от всего все остального вокруг, звук не был угрожающим. Его
издавал кто-то с усилием и натугой. От догадки Дэлайлу бросило в жар.
– Гэвин! – закричала она, перепрыгивая через две скользкие ступеньки, спотыкаясь о движущийся ковер и какие-то деревяшки, валяющиеся под
ногами. Наверху она упала, ударившись коленом о стол, и с силой оттолкнула
его. – Гэвин! Гэвин!
Звук прекратился, а потом возобновился, стал быстрее, громче и тревожнее.
Словно что-то резиновое стучало по пластику, снова и снова, звуки сливались в
один. Он пинал ногой стену? Он не мог говорить? Страх сжал ее горло, лишая
воздуха, пока она не закашлялась, продвигаясь по коридору. Но когда-то
небольшое расстояние с пятью дверями в комнаты растянулось в несколько раз, постоянно двигаясь, и Дэлайла начала путаться в бесконечном лабиринте
поворотов и тупиков. Ковер скользил под ее ногами и тащил ее обратно. Она
отбивалась от него, стараясь бежать по кромке деревянного пола, уворачиваясь
от падающих картин и резко открывающихся перед лицом дверей.
Она врезалась плечом в дверь ванной и толкнула ее так сильно, что та
треснула. Темная густая кровь потекла из трещины и заскользила в коридор, касаясь ее ног. Сколько бы Дэлайла не бежала, сколько бы раз не возвращалась в
коридор, сколько бы раз не открывала двери и не забегала глубже в лабиринт, что строил и строил вокруг нее Дом, стук Гэвина в стену не переставал. И все
время доносился откуда-то слева. Дэлайла ненадолго остановилась перевести
дыхание и вытереть пот с лица.
Она закрыла глаза, не обращая внимания на приливающую кровь у ног, и
рядом с ухом раздался чей-то смех. Он был так близко, что она испугалась, что
источник этого смеха может ее коснуться.
Дом мог творить какие угодно иллюзии, но Гэвин оставался на месте.
Когда она развернулась к стене, под ногами задрожал пол, воздух стал еще
холоднее, а стены начали приближаться к ней.
– Иди, – шипел дом. – Иди.
– Это все по-настоящему, – выдохнула она, потянувшись в карман за
фонариком. – Гэвин все это время там. А все вокруг не по-настоящему, Дэлайла.
Это не по-настоящему.
Словно поняв, что кровь ее не пугает, рядом с ней из-под плинтусов
появилась вереница насекомых. Они поползли ей под джинсы, по коже, по
ногам к бедрам. Дэлайла чувствовала, как они карабкаются по ее телу и
отталкивают от стены, отделявшей ее от Гэвина.
– Это не по-настоящему! – завопила она, светя фонариком в стену впереди
себя, чтобы понять, куда ударить топором. Все пространство вокруг стало
пустым и ослепительно белым. Она сунула фонарик в карман и подняла топор.
Позади нее с грохотом падали картины, разбиваясь об ее ноги, спину, и она едва
успела увернуться от одной, целившейся ей в голову и упавшей в итоге на пол.
Дэлайла чувствовала духов, призраков – воплощения ужаса, кем бы они ни
были – окружавших ее, пытавшихся пробраться в ее одежду и в ее плоть.
Ощущалось это как вспышки жара и леденящего холода, будто кто-то слегка
касался ее кончиками пальцев, и впервые с момента своего прихода в Дом
Дэлайла почувствовала себя победительницей: физически они были слабыми.
Если они останутся в доме, то им придется сломать здание, чтобы навредить ей, но тогда пострадает и Гэвин. А без прочной структуры здания они были лишь
призраками.
– Гэвин, держись! – крикнула она. – Я иду к тебе!
В ответ раздался был приглушенный крик, и ненависть Дэлайлы к дому
увеличилась вдвое, даже втрое, – стала такой огромной, что превратилась в
неистовую ярость, пульсирующую в крови. У него во рту кляп, поэтому он не
мог говорить. Гэвин попал в ловушку Дома, который, как он всю свою жизнь
верил, любил его.
– Ты монстр, – она подняла топор, замахнулась им так сильно, как только
могла, и вонзила его в стену.
Дом взвыл тысячей голосов, словно от боли и ярости, и в коридор влетел
ветер с такой силой, что Дэлайла чуть не упала, но она расставила ноги пошире
и сосредоточилась, шипя сквозь зубы. Потом замахнулась снова, больно
вывихнув плечо, и лезвие топора сломало пластик и дерево. Из стен хлынула
кровь и вывалились какие-то сгустки – иллюзия внутренностей, сердец и
кишок.
Сдавленно вскрикнув, Дэлайла отскочила и три секунды приходила в себя.
Это было не по-настоящему.
Насекомые ползли по ее шее и по лицу, но она закрыла рот и дышала через
нос: это не по-настоящему, не по-настоящему. Дэлайла снова решительно и
свирепо ударила по стене.
Замахиваться топором было не так, как носить его. Он был очень тяжелым
и не сбалансированным из-за огромного лезвия на верхушке, но с каждым
ударом стена поддавалась, и наконец поток теплого воздуха подул в холодный
коридор.
В трещине появилось лицо Гэвина, рот его был закрыт тряпкой, видимая
часть лица была в пыли и засохшей крови, на щеках, носу и подбородке были
сотни царапин, но когда его ошарашенный испуганный взгляд встретился с ее
взглядом, Дэлайла подавилась всхлипом от отчаяния добраться до него.
– Держись, Гэйв! Я почти там. Держись. Я иду. Иду.
Он кивнул, глядя с мольбой, и исчез из поля ее зрения.
Трещина в стене разрасталась с каждым ударом, пока Дэлайле не начало
казаться, что ее руки вот-вот отвалятся, но дыра стала достаточно широкой, чтобы в нее можно было пролезть, продолжая уворачиваться от досок и
обрывков ковра, цепляющихся за ее ступни, ноги и руки. Она споткнулась и
головой вперед упала на него.
Первым ее порывом было расцеловать все его лицо. Она тут же вытащила
кляп, эту мерзкую тряпку из его рта, спешно развязала веревку, обвивающую
все его тело.
Освободившись Гэвин закричал, вытянул руки и выгнул спину, словно был
в таком состоянии часами, – возможно, так оно и было. Его крик был ужасным
звуком, хриплым и низким, в нем было еще больше боли, чем когда она
слышала его чуть ранее. Сейчас в его крике была потеря, злость и глубоко
проникший ужас. Гэвин был связан все время, пока они были порознь? Он был
обезвожен и слаб. Был бледным и сломленным.
– Лайла, – простонал он. – Нужно убираться отсюда.
Кивнув, она развернулась, чтобы расширить дыру, отбросив мокрые клочки
ткани, пропитанные этой не пойми откуда взявшейся липкой кровью. Ей
казалось, что она пробивается сквозь грудную клетку, сквозь кости и хрящи, сквозь мышцы и органы. Руки были покрыты чем-то темным и влажным, –
материал, который она считала деревом в стенах, сейчас хлюпал под лезвием
