было обезврежено, так и не сделав ни одного залпа.
Попав в некую зависимость от рыбака, Рупс
окончательно перестал сопротивляться дикой мощи слов,
сковавших его по рукам и ногам. Теперь он лишь молча
внимал, готовый согласиться с любой фразой - все это
говорилось только про него и никого другого.
И вот когда он ожидал услышать очередное откровение,
незнакомец опять удивил его:
- Скажи, как ты это делаешь?
- Простите? Что я делаю? – удивился сплетник. А
следующий вопрос не просто застал его врасплох, а
раздавил своей прямолинейностью.
- Как ты выдумываешь все эти истории? Про моряка
подхватившего любовную болезнь и наградившего ею свою
жену. Про героя Торской войны способного грудью
остановить пушечный выстрел. Как?
Лицо гостя изменилось. Утеряв некую твердость, оно
словно размякло, подавшись какой-то неведомой силе.
Незнакомец не шутил, пытаясь еще больше покорить и без
того плененного человека. Он действительно ждал ответа.
И от этого самого ответа зависло многое.
Именно такие мысли возникли у Рупси, когда он пытался
ответить на странный вопрос. Всевозможные варианты
хаотично крутились в его голове, превращаясь в глупые
обрывки бессвязных фраз. Впервые в жизни словполет не
знал, что сказать. Его дыхание участилось, а к горлу
подступил удушающий страх. С помощью, каких слов,
объяснить незнакомцу полет мысли и живые картинки,
рождающиеся в его голове. Как они возникают? Возможно,
их приносит морской бриз, доставая из тайников
подводного повелителя, а может - это всего-навсего
очередная фантазия, не имеющаяся под собой никакой
правды.
Лицо гостя застыло, медленно покрываясь серой пеленой
печали. Ему стало все ясно.
- Скажи, Лиджебай тоже не знал секрета? Его мысли, так
же как и твои, возникали из ниоткуда?
- Но с чего вы реши… - поразился Рупси.
Незнакомец знаком остановил его. Достав трубку, он
раскурил ее, заставив сизый дымок взвиться над столом. В
нос словоплета ударил резкий и достаточно горьковатый
запах, окончательно задурманивший голову.
- Я тоже умею сочинять неплохие истории, - немного
задумавшись, признался рыбак. - Но, к сожалению, от меня
скрыта красота букв. Ты ведь знаешь, как это бывает? По
глазам вижу, что знаешь. Переносить мысли на бумагу
требует высокого мастерства, верно?
Повесив голову, словоплет кивнул. Ответный вопрос был
произнесен скорее от отчаянья, а не из-за интереса.
- Зачем вы спрашиваете? Вам и так известны мои мысли и
моя жизнь. К чему эти терзания? Я ведь не самый
достойный собеседник. Не благородный эсквайр или
капитан шлюпа. И мне уж точно далековато до
напыщенного сэра, поверьте. Но у меня тоже есть уважение.
И будь вы хоть морским дьяволом, я не позволю мучить
меня почем зря. Да, я не посещал воскресных школ и не пел
в хорах Лотсии, но всю свою сознательную жизнь я мечтал
постигнуть искусства письма. Год за годом. Все деньги, что
приплывали ко мне в руки, уходили на бесконечные
занятия. Плата учителям была велика, однако я не скупился,
представляя как однажды смогу перенести свои мысли на
бумагу. Также как мистер Лиджебай, да упокоит его душу
всемогущий господь. – Рупси осенил себя знаком
спасителя: сперва, коснувшись указательным пальцем лба,
затем уст и в последнюю очередь груди. На лице застыла
опустошенность. Ему больше нечего было сказать гостю.
Незнакомец задумчиво покачал головой, что-то
прикидывая в уме, и выпустил очередную порцию
ядовитого дыма.
- Значит, никакой связи не существует: Лиджебай
заворожил тебя своим умением письма. Он учил тебя?
- Нет, - коротко ответил словополет, - он боялся
прикасаться к бумаге. Говорил, что на ней лежит особое
проклятие, которое будет преследовать его всю жизнь.
- И ваши редкие встречи заканчивались долгими беседами
о морских приключениях, - докончил за него гость.
Рупси в очередной раз согласился. Не было смысла
спорить с тем, кто умеет копаться в твоих мыслях не хуже
грешного рудокопа.
- Скажи, а рассказывал ли он тебе о путешествии к острову
Грез?
Глаза словоплета вспыхнули и тут же потухли. Столько
лет он хранил в себе истории своего знакомого Лиджебая
Джейсона, терзаясь сомнениями - и вот теперь, когда
память покойного капера вновь ожила, он окончательно
растерялся.
Короткий кивок. Ослушавшись всех предупреждений
рассказчика, он не мог больше держать в себе колющегося,
словно еж, секрета.
Когда он закончил говорить, незнакомец выпустил
последнюю струйку дыма и удовлетворенно улыбнулся.
Будто томительная исповедь отцу Маркусу, разговор
очистил сердце Рупси. Отклонившись, он молча выслушал
короткий ответ гостя. Приблизившись к уху, тот открыл рот
– серой пыльцой оттуда вырвался сгусток, сильно
напоминающий крохотного мохнатого паучка. Проникнув
внутрь, он незамедлительно принялся за работу.
Охнув, Рупси расширил глаза. Хотел возмутиться,
закричать. Не успел. Его разум поработило неведомое
существо, частичка таинственного гостя, сидящего
напротив. Жизнь словополета незаметно таила как сизый
дымок над столом. Горький запах неведомых трав медленно
распространялся по таверне, пытаясь просочиться в каждую
щелочку, каждый закуток огромного зала.
* * *
В жизни Рик часто ловил себя на мысли, что не может
однозначно ответить: нравиться ему чтение или нет. Когда
ему навязывали ту или иную книгу – он злился, вежливо
отказываясь от приятного время препровождения; но
выдавались дни, когда замысловатый сюжет какого-нибудь
старого повествования так сильно увлекал юного мечтателя,
что тот терял счет дням и приходил в себя только когда
переворачивал последний лист. Теперь чтение стало для
него настоящей работой: кропотливой и требующей полной
самоотдачи. Времени для страха и сомнений не осталось
вовсе. Отец требовал от него новых рассказов, историй,
описаний, словно лишившись памяти, родитель разом
пытался восполнить знания, полученные в течение всей
жизни. И Рик читал, а после говорил – без остановки,
тщательно произнося каждое слово, стараясь не упустить ни
единой детали.
Теперь домашняя библиотека принимала юношу
благодушно, лаская дуновением нежного ветерка, словно он
оказался на морском берегу. По сути, так все и
происходило. Погружаясь в указанные отцом книги, он
полностью переносился в атмосферу захватывающих
событий. История за историей. Юноша не знал устали, и
строчки запоминались с феноменальной легкостью, не
требуя повторного чтения.
Последние пару дней все шло как по маслу, пока дело не
дошло до пауков. Услышав название книги, которую он
должен был найти и прочитать, Рик сначала поморщился, а
потом почувствовал нервную дрожь. Однако мистер
Лиджебай был не приклонен.
Очертив круг обязанностей, он создал для сына новые
правила, границы, сроки, условия. Рик покорно кивнул,
поймав себя на мысли, что ему нравится жизнь в заточении,
под присмотром родителя. Отец больше не ругал его
понапрасну – говорил коротко, емко, а зачастую просто
молчал внимательно наблюдая. Правила стали возникать
реже. И чаще родитель говорил о семье, что было для Рика
невиданным откровением. Оживляя в его памяти давно
забытые воспоминания, мистер Лиджебай словно пытался
докопаться до какой-то, одному ему известной истины.
Задавая кучу странных и непонятных Рику вопросов, он не
требовал мгновенного ответа, как это было раньше.
Открыв намеченную для прочтения книгу, юноша
впервые в жизни серьезно задумался о смерти.
Изображенный на первой странице череп подтолкнул его к
осознанию неминуемого конца каждого кто радостно
входит в этот бренный мир.
Призрак отца явился вечером, покачиваясь, он застыл
возле окна. Дождавшись пока сын устроится за столом и
откроет книгу в кожаном переплете на новой странице,
мистер Лиджебай немного сгорбившись и растопырив
пальцы, проплыл к двери, напомнив Рику того самого
паука, что так хищно взирал с обложки прочитанной им
