Мои мысли стреляют прямиком в сердце и слезы собираются в моих глазах.
— Малышка, не плачь.
Давление в груди вызывает боль во всем теле. Я оплакиваю потерю того, кто сидит передо мной, и страдание выливается наружу слезами. Они стекают по моему лицу, пока Деклан молча наблюдает. Он обнимает меня, в то время как мое тело изводится в удушающем безмолвном крике.
— Скажи мне, что ты чувствуешь, — просит он, и когда я открываю рот, чтобы заговорить, слова легко слетают с моих губ.
— Я ненавижу это. Ненавижу каждую секунду, что не с тобой. Ты все, чего я хочу. И я ненавижу жизнь за то, что она несправедлива к нам. И я боюсь. Боюсь всего, но сильнее всего я боюсь потерять тебя. Ты единственное хорошее, что произошло со мной. Каким-то чудом в этом ненормальном мире ты нашел способ заставить все уродливое исчезнуть.
— Ты не потеряешь меня, — уверенно говорит он.
— Тогда почему я чувствую, будто ты проскальзываешь сквозь пальцы, — всхлипываю я.
— Это не так, обещаю тебе. Ты просто напугана, но сейчас я с тобой. Я заберу у тебя весь страх, прогоню прочь каждую его частичку. Я дам тебе все, что ты заслуживаешь в этой жизни. Я сделаю все, что только смогу, чтобы восполнить все твои страдания.
Я позволяю его словам просочиться в самые темные части меня, которые не верят больше в надежду, но как-то его слова пробуждают то, что когда-то было потеряно. Если убежать от Беннетта, оставить позади весь план и сохранить ему жизнь — означает жизнь с Декланом, то я сделаю это. Но меня просто разрывает на части, что я оставлю Пика. Я чувствую, что нахожусь в безнадежной ситуации. Независимо от того, что я сделаю, кому-то будет больно. Я хочу быть эгоистичной. Я хочу оставить Деклана себе. Я хочу сказку, но опять же мне приходится считаться с фактом, что сказки только в книгах.
Иногда, для некоторых людей, нет такой вещи как «Жили долго и счастливо». Сквозь слезы я целую его, нуждаясь в близости. Мне нужно, чтобы Деклан поцелуем прогнал все прочь и осушил мои слезы. Наши губы сливаются, страстно желая исцелиться, жаждая освобождения, которое мы оба ищем. Он кладет меня на спину и одной рукой сильно заводит мои руки мне за голову. Раздвигая мои ноги, он вытаскивает свой язык из моего рта достаточно долго, чтобы вытянуть из меня слова подчинения.
— Возьми меня, Деклан. Так, как ты хочешь. Мне просто нужно почувствовать тебя внутри прямо сейчас.
С этими словами он переворачивает меня на живот, мучительно связывает мои руки за спиной, приподнимает мою попу и яростно трахает меня. Он грубо и уверенно хватает меня за волосы, шлепает меня по попе и бедрам, и как всегда крепко держит меня за руки, когда мое тело достигает пика и взрывается в бешеном оргазме, который только он может мне дать. Но он не останавливается на этом. После того как развязывает меня, он перекатывает меня на спину, кладет мои ноги себе на плечи и поглощает мою киску медленными, нежными движениями, не торопясь, он идеально изводит мое тело, пока я вновь не кончаю. И когда я кончаю, он садится на колени, дрочит и кончает на мою грудь, покрывая меня своим запахом.
Когда мое сердце успокаивается, я начинаю чувствовать усталость, поскольку лежу в безопасных объятиях Деклана. Тепло его груди и рук успокаивают меня, и я зеваю, когда начинаю уплывать в страну снов. Затем Деклан переворачивается на бок, чтобы мы лежали лицом к лицу.
— Я так устала, — бормочу я, пока Деклан медленно водит пальцами вверх-вниз по моей спине.
— Расскажи, что тебе снится, — говорит он, смотря на меня, пока мы вместе лежим.
— Почему ты хочешь знать, что мне снится?
— Потому что ты прекрасна, когда спишь. Это единственное время, когда ты выглядишь по-настоящему умиротворенной.
Я произношу тихое «хммм», а он упрашивает меня:
— Расскажи.
— Карнеги, — правда выскальзывает прежде, чем я успеваю подумать об этом.
— Что?
Я секунду молчу и затем решаю дать ему кусочек настоящей меня.
— Он — гусеница, которая живет в волшебном лесу. Ну, на самом деле, он принц, но его отец приказал придворному волшебнику превратить его в гусеницу.
— И за что так? — спрашивает он, убирая прядку волос мне за плечо.
— Потому что его папа был расстроен тем, что его сын по ночам выбирался из кровати и воровал сок из холодильника на кухне.
— И всего-то? — поддразнивая, спрашивает он, но когда у меня не появляется даже намека на улыбку, он, вглядываясь в мое лицо, опускает это.
— Я тоже гусеница. Карнеги мой друг, — слова больно ранят, когда я начинаю бороться с режущей болью, которая прокрадывается в мое сердце и находит выход через глаза.
— Почему ты плачешь? — спрашивает он, наблюдая, как слезы выскальзывают из моих глаз.
— Потому что это обман.
— Что?
— Сны. Они пытались обмануть меня, заставив поверить, что настоящая жизнь может быть похожей на них.
— Звучит больше как сказка, чем обман.
— Сказки — это не что иное, как лживые слова, которые используют, чтобы обмануть маленьких детишек, — говорю я. — Чтобы ложное восприятие действительности давало им надежду в этом абсолютно безнадежном мире.
Этот взгляд в его глазах вынуждает меня закрыть мои, чтобы не пришлось видеть грусть, которую он чувствует по отношению ко мне. Реальность — это запутанная головокружительная поездка, от которой я отстранила себя, но мой папа… когда дело доходило до него, я не могла контролировать свои эмоции. Он всегда был моим единственным слабым местом, до настоящего момента — до Деклана.
— Ты бы хотела быть гусеницей? — спрашивает он, когда я чувствую тепло его большого пальца, ласкающего мою скулу, собирающего мои слезы.
— Да.
Руки Деклана окутывают меня, и я сворачиваюсь возле него, когда он шепчет:
— Тогда спи, дорогая, — затем целует мою макушку и кладет на нее свой подбородок. — Стань гусеницей.
Уже прошли три недели с того момента, как я виделась с Пиком в последний раз. Беннетт большинство времени находится дома, я же пытаюсь изо всех сил улизнуть оттуда, чтобы проводить больше времени с Декланом. Когда заходит разговор о том, чтобы сбежать в Шотландию, я хожу вокруг да около, не давая конкретного ответа. Каждый раз, когда так происходит, Деклан становится раздражительным из-за того, что я стараюсь избежать этого разговора. Наконец, холодная зима стала сдавать свои позиции, сменяясь слегка теплой погодой, тем не менее, температура не поднимается выше пятидесяти (прим.ред. 10 градусов по Цельсию), даже в хороший теплый день.
Порыв ветра почти вырывает дверь из моих рук, когда я захожу в здание медицинского центра, где договорилась о встрече с доктором Лимонт. Я страдала от мучительных болей внизу живота на протяжении почти десяти лет; именно эти боли помогли выявить и поставить точный диагноз моего заболевания. Около шести месяцев назад я попробовала экспериментальное гормональное лечение, которое помогло справиться с болью, но затем следующие пару месяцев ушли на устранение побочного эффекта лечения. Начиная с декабря, боль была не столь сильной, но на протяжении последних пары дней я просто сходила с ума от мучительных приступов острой боли внизу живота. Я не могла даже нормально двигаться.
Беннетт прибывал в обеспокоенном состоянии, пытаясь облегчить мою боль. Самое ближайшее время, когда я могла посетить доктора — это утро, что очень расстроило Беннетта, потому что он улетал в Майами по делам, так как больше тянуть и откладывать дела было нельзя. Он планировал вылететь пару дней назад, но из-за того, что я плохо себя чувствовала, перенес встречу. Но больше это не представлялось возможным, поэтому он вылетел поздним вечером прошлой ночью.
После краткой регистрации и проверки данных я сдаю анализ мочи, затем крови, раздеваюсь, надеваю на себя предоставленную больницей одежду и иду на осмотр к доктору. Когда я рассказала Беннетту про свой диагноз, он нашел доктора Лимонт, заверяя меня, что она лучший гинеколог во всем штате. Я наблюдаюсь у нее уже на протяжении пары лет, и когда она входит, я замечаю знакомую улыбку. Тяжело вздыхая, я надеюсь, что она сможет облегчить мою боль.
— Нина, я рада тебя видеть, но так понимаю, что тебе не очень хорошо последние дни — стали проявляться и беспокоить дикие боли, — говорит она, подходя ко мне с электронным блокнотом для записи моего анамнеза в руках, и садится за стол.
— Да, — отвечаю я четко. — Вот уже на протяжении пары дней.
Когда она смотрит в блокнот, она протягивает:
— Отлично, так уже прошло четыре месяца с того момента, как ты не принимаешь гормонотерапию?
— Да, приблизительно с конца ноября, если быть точной.
— Именно это я и вижу по твоей карте, — говорит она, спрашивая дальше: — А были ли у тебя боли другого характера?
— Ну да, немного. Ничего сверх, всё можно было унять с помощью обезболивающих.
— Так, а когда у тебя была последняя менструация?
