Нажал кнопку лифта, но тот застрял на верхнем этаже и никак не хотел
спускаться. Громко и злобно выматерившись, он рывком кинулся на лестницу
и так же быстро преодолел лестничные марши. Ключом долго не мог попасть
в замочную скважину, снова выругался и громко постучал.
307
Послышались торопливые шаги, замок щелкнул, и он пулей влетел в
квартиру. В прихожей стояла Зина и, закусывая бутербродом, презрительно
смотрела на него.
- Доигрался! – бросила она и вернулась на кухню.
Ноги показались ему ватными, он кое-как поплелся за ней и в совершенном
изнеможении опустился на стул.
- Твои деньги пропадут, что ли, если не получишь? – спросила Зина.
- Да нет, на книжку переведут, - ответил Добряков, в этот момент меньше
всего думая о деньгах.
- Ну так что тогда… Выпей, а то не переваришь, что я скажу, - Зина налила
полную стопку и протянула ему через стол. Дрожащими руками он схватил
емкость, расплескал до половины, остальную половину не выпил даже, а как-
то вдохнул, втянул в себя, и стопка мгновенно опустела. Он стукнул
донышком, закурил и виновато, выжидающе уставился на Зину.
- Беседовала я с ней, - начала она, тоже закурив. – Ничего хорошего не
предвидится.
Добряков почувствовал, как немеют кончики пальцев – такое с ним всегда
бывало в ситуациях чрезвычайных. На войне это удавалось преодолеть тем, что времени на рефлексирование совсем не было, каждую секунду надо было
принимать незамедлительное решение. Но с некоторых пор эта трясучка
возвратилась. Он схватил нож и с силой ткнул острием в онемевший
мизинец, но боли не почувствовал. Тоненькая струйка крови медленно стекла
по пальцу и закапала в тарелку с карбонадом.
- Ты чего делаешь? – удивилась Зина, взяла кухонное полотенце и швырнула
Добрякову. – Перемотай! Ишь ведь нервные мы какие!
308
Добряков, виновато закивав головой, укутал раненый палец полотенцем,
пошевелил другими пальцами и почувствовал, что онемение отпустило.
Тарелку с заляпанным кровью карбонадом Зина попросту выбросила в
мусорное ведро, снова села напротив него и, погасив окурок в пепельнице, продолжила:
- Ты только не суетись так, а то вообще ничего не скажу. Разговаривала я с
этой Анной Кирилловной твоей. Нормальная баба, адекватная. Я ей, конечно, все рассказала – какой ты у меня герой (это «у меня» приободрило
Добрякова), какой хозяйственный, заботливый… Она, как ни странно,
почему-то поверила мне…
- Ну так в чем лажа-то? – перебил Добряков.
- Не перебивай, - одернула Зина. – Лажа в том, что будь ты даже
безукоризненно честным и нравственно совершенным – именно такими
словами она и сказала, - все равно она обязана передать твое дело в суд и
оформить его так, что прокурор потребует тебе максимального наказания по
данной статье.
Добряков судорожно сглотнул, но слюна не прошла, а комом встала где-то у
верхнего неба. Он растерянно уставился на Зину и совершенно не мог ничего
сказать, будто какой-то ступор сковал все его мышцы.
- Вот такие дела, - подытожила Зина. – Думаю, что никакой адвокат нам
теперь существенно не поможет. И что делать будем?
- Н-н-не… н-н-не… - он ничего не мог выговорить и только разевал рот, как
выловленная рыба, и такими же округлившимися глазами хлопал на Зину.
- Но в любом случае я должна ему позвонить, поторопить. Вдруг ему удастся
переквалифицировать статью, - она снова плеснула в свою стопку и выпила.
309
- Налить? – кивнула на бутылку.
Никакого желания пить у него сейчас не было, всем его существом овладел
жуткий, давящий страх. Он медленно покачал головой.
- Видишь, какое прекрасно средство от питья мы тебе нашли! – пошутила
Зина и добавила серьезно: - Прежде времени отчаиваться не надо. Я еще не
звонила адвокату. К тому же, ты ведь знаешь, наверное, еще по армии, что из
самого затруднительного положения всегда найдется – что?
Добряков не в силах был и слова выдавить и только согласно закивал ей в
ответ.
- Правильно – выход, - окончила она фразу. – Ну и про меня не забывай. У
меня знаешь, сколько таких тупиковых ситуаций в жизни было!
Помолчали. Зина наполнила еще стопку, выпила, закурила.
- Что охмурел? – спросила. – Не везет тебе по жизни, да? – речь ее заметно
становилась замедленной, тягучей, однако Добряков знал, что никакое
опьянение не в состоянии лишить ее разума, а потому слушал внимательно.
- Да ты не горюй так уж сильно-то, - пробовала успокоить. – По
собственному опыту знаю, обожглась, что быть счастливым не всегда
хорошо, порой даже опасно. Счастливые ослеплены, почвы под ногами не
чувствуют, склонны обольщаться. А нам сейчас, как никогда, нужна ясная
голова и холодный рассудок. Правильно?
- Ага, - кивнул Добряков и смог спросить: - А когда мне идти… ну, туда, к
ней?
- Больше ходить не надо. Она поверила мне, что ты до суда (Добряков снова
вздрогнул) будешь шелковым, никуда не скроешься. А сейчас так. Ты тут
310
посиди. Хочешь – пей, не хочешь – не пей, но посиди тут. А я пойду в
Витькину комнату и позвоню адвокату. Мне надо наедине, - добавила она, видя вопрос в его глазах, и мягкими, неостойчивыми шагами выплыла из
кухни.
Он ничего не мог с собой поделать и дрожал уже откровенно, как собака в
морозной конуре. Из отдаленной комнаты донесся едва слышный голос Зины, потом наступила тишина, потом снова голос, уже более настойчивый. Он не
вслушивался, занятый исключительно своими переживаниями. Мысли
мешались, перебиваемые четкими образами тюрьмы, тесноты и вони нар,
скученности набитых в камеру заключенных, грубого мата,
противоестественного насилия…
Покосился на полупустую бутылку, рывком схватил ее и залпом вылил в рот
остатки водки. Но перед этим не выдохнул, а потому дико закашлялся,
брызгая выпитым изо рта и ноздрей. Насилу пришел в себя, громко вздохнул, закурил, встал и подошел к окну.
Начинался яркий погожий день, но на душе у Добрякова было вовсе не
радостно. Какая-то счастливая мамаша качала коляску, в которой
разрезвившийся малыш вскидывал неловкими ручонками. Двое влюбленных
шли, обнявшись, к лавочке под двумя молоденькими липами. Дезовские
рабочие-мигранты грузили мусор в просторную тележку и шумно
перекрикивались.
Он отвернулся от окна и увидел Зину.
- Садись, - сказала она каким-то надломленным голосом и как-то
безжизненно опустилась на стул. - Садись и слушай.
Он сел. Зина кинула взглядом по столу и заметила пустую бутылку.
311
- Выпил? – безразлично спросила она. – Ну и ладно, на здоровье. Сейчас еще
сходим. После ментовки я не купила, к тебе спешила…
Она немного помолчала и резко, пронзительно вскрикнула:
- А вообще ты это зря! Зря, говорю, всю водку выпил! Каково мне сейчас, после разговора-то такого!
У Добрякова свет померк в глазах.
- Ч-чего случилось? Чего он сказал? – пролепетал он.
- Ничего хорошего! – Зина резко взмахнула рукой. – Говорит, что статью
перекли… переклафи… тьфу ты! Ну, не получается у него!
- А… как же… деньги?
- Деньги, деньги! – передразнила Зина, повертела пустую бутылку и
отшвырнула ее в раковину мойки. Осколки брызнули плескучим звоном,
часть из них рассыпалась по полу.
- Подлец! – Зина так хватила по столу, что подпрыгнули стопки. – Деньги так
и так остаются у него! Это еще условиями оговорено. Мерзавец! Тварь!
Плакали денежки! Собирайся, чего сидишь! Пошли в магазин, не могу я так!
– она резко вскочила, но тут же замерла, скривилась и оперлась рукой о
столешницу.
- Ты чего? – испугался Добряков.
- Нога… - едва слышно простонала она. – Больно…
- Ты сядь, сядь, а? – засуетился он вокруг нее, пытаясь опустить ее на стул.
Она ухватилась за него, осторожно, мелкими приседаниями опускаясь на
стул. Села, отпустила руку и шумно выдохнула:
312
- Фу! Опять вступило.
- Может, тебе лечь?
- Лечь-то лечь, а как я дойду?
- Так я на что?
- Ну, разве что так, - она слабо улыбнулась и подняла руки.
Добряков обхватил ее – одна рука под спину, другая – под колени и сильно, уверенно взвалил на грудь. Сделал шаг, другой, примериваясь к дверному
проему, осторожно, чтобы не задеть ею о притолоку, выбрался из кухни и
пошел в спальню. Донес ее до кровати, опустил и накрыл пледом.
- Ну как?
- Да чего там, - отмахнулась она. – Лежать - не прыгать. Ты вот что… Ты все-
таки сгоняй-ка в магазин, купи пару бутылочек, а то что-то мне вовсе не по
себе.
- Конечно, сгоняю, - согласился Добряков.
- Открой шкаф, на второй полке снизу, под полотенцами кошелек, возьми там
сколько надо.
Он вытянул из кошелька первую попавшуюся бумажку (она оказалась
тысячной) и чмокнул Зину в щеку:
