– Вы что, бывали на заседании здешнего литкружка? – удивилась Лиза.
Шатуров покачал головой.
– Нет, он тогда выступал в госпитале, куда мы с товарищами привезли подарки для инвалидов.
– Понятно, – кивнула головой Лиза. – Ну а я иногда посещаю «Чураевку»… Это так здешние поэты называют свой литературный кружок, – бросив взгляд в сторону гостя, на всякий случай пояснила она. – Ну а вам?.. Вам нравятся стихи Ачаира? – неожиданно спросила она его.
Болохов пожал плечами.
– Видите ли, я… – Он замялся.
– Скажите уж прямо, что не любите поэзию! – несколько насмешливо произнесла девушка.
Услышав это, Болохов даже обиделся. Чтобы доказать обратное, он начал вдруг читать стихи:
Опять, как в годы золотые, Три стертых треплются шлеи, И вязнут спицы расписные В расхлябанные колеи. Россия, нищая Россия, Мне избы серые твои, Твои мне песни ветровые — Как слезы первые любви…
Дочитав до этих строк, Болохов остановился и посмотрел на девушку. Ее глаза выражали одновременно растерянность и удивление.
– Но ведь это же Блок… – негромко проговорила она. – А я… а я веду речь об Ачаире…
Он улыбнулся.
– Вы сказали, что я не люблю поэзию – вот я и решил доказать вам обратное, – произнес он. – К моему большому сожалению, стихов Ачаира я не читал. А вот Блок… Когда-то в юности он был моим кумиром, и я старался не пропускать ни одного его выступления. Да что там! Вся наша питерская молодежь была от него без ума…
– Выходит, мы с вами земляки? – удивленно произнес ротмистр. – Я ведь тоже вырос в Питере.
– Вот как? – гость выразил свою неподдельную радость. – Я очень, очень этому рад…
– Позвольте представиться: Шатуров, Сергей Федорович! Начальник личной канцелярии генерала, – выйдя из-за стола, щелкнул он каблуками и тут же направился пожать руку земляку.
– Александр Петрович Болохов… – поднявшись со стула, в свою очередь, представился гость.
Лиза, с интересом наблюдавшая эту сцену, чуть не прослезилась, когда увидела, с какой теплотой эти двое взрослых мужчин поприветствовали друг друга. Но тут ее кто-то будто бы за язык потянул, и она, сама не зная почему, решила разрушить эту мужскую идиллию.
– Вы, наверное, не местный? – обратилась она к Александру. – Нет? Я так сразу и подумала. Если были бы местным, то уж наверняка бы слышали об Ачаире… Наверное, вы прибыли из Шанхая?..
Это она проговорила с некоторым вызовом – видно, хотела отомстить Болохову за то, что он по своему дикому невежеству ничего не знает о ее любимом поэте.
Шатуров с укоризной посмотрел на нее.
– Ну, полноте, Lise! Какой еще Шанхай? Человек только что прибыл с той стороны… – И Лиза тут же поняла, о чем идет речь.
– Правда? Вот здорово! – восторженно посмотрела она на Болохова, и он увидел, как изменилось ее настроение. – Ну как там?.. Как Москва, как Питер?.. Нет, честное слово, мне даже не верится, что я разговарию с человеком, котрый еще вчера дышал воздухом моей родины…
На глаза девушки навернулись слезы. «Боже, да ведь она еще совсем ребенок, – подумал Александр. – Об этом говорит все – и ее откровенная юношеская восторженность, и этот наивный взгляд, и стремление казаться взрослой… Даже эти слезы, что выкатились из ее красивых зеленых глаз…»
– Lise, дорогая, ну не надо так… Не надо… Успокойся… – проговорил офицер и, подойдя к барышне, погладил ее по голове.
Та фамильярность, с которой ротмистр обращался с ней, не осталась незамеченной Болоховым. Кто они, родственники? А может быть, он ее ухажер? Так или иначе, Болохов, сам того не замечая, стал вдруг подсознательно ревновать девушку к офицеру. «Но ведь это нонсенс!» – подумал он. Ревность обычно существует только там, где есть страсть. А о какой тут страсти может идти речь? Ведь он впервые увидел эту барышню…
Чтобы отвлечь себя от ненужных мыслей, он стал оглядывать обстановку. Его взгляд остановился на тяжелой дубовой двери, ведущей в кабинет председателя местной организации РОВС. «Очевидно, там, за этой дверью, и решаются все дела, после чего гибнут ни в чем не повинные люди», – решил Болохов. Вот бы однажды собрать этих деятелей в кучу да и устроить им Варфоломеевскую ночь. Пуль для всех у него, конечно, не хватит – лучше бомба. Но для этого нужно иметь постоянный доступ в это помещение. Сюда ведь просто так не попадешь – кругом охрана. Значит, нужно войти в доверие к этим людям, а не получится – так пойти другим путем. К примеру, завербовать вот эту барышню, которая глаз с него не сводит, да влюбить в себя. Ведь влюбленная душа, как известно, готова на все…
Он снова блуждал глазами вокруг. «Славно здесь, будто бы это и не казенный кабинет вовсе, а девичья комната, – подумал Александр. – Вот только портрет покойного императора какой-то уж больно потрепанный».
– Я гляжу, досталось этой картине… Вы ее из России вывезли? – обратился он к ротмистру.
Шатуров развел руками.
– Сожалею, но я ничего по этому поводу не могу вам сказать, – проговорил он. – Может быть, с каппелевским обозом прибыла, а может, кто из семеновцев привез… Мы же ее по случаю на барахолке, что на Пристани, купили. Конечно, вид у картины и впрямь непрезентабельный. – Он посмотрел на портрет и вздохнул. – На ней и повреждения имеются, и главное, император не похож здесь сам на себя. Вот и генерал давеча посетовал на это. Надо бы, говорит, художника найти, чтобы переписал. Или хотя бы поправил…
Болохов тут же смекнул, что это его шанс.
– А зачем его искать? Художник перед вами, – произнес он с улыбкой.
– Правда? – недоверчиво посмотрел на него Шатуров. – И что, вам и портреты приходилось писать?
– И портреты, и натюрморты… Я ведь в Академии художеств учился…
– Вот как?! – удивленно воскликнул Шатуров. – Лизонька, ты видишь, как нам повезло! Теперь и искать никого не надо… – Он с благодарностью смотрел на Болохова. – Значит, я не ослышался – вы в самом деле беретесь отреставрировать портрет? – спросил он его.
– Да уж лучше я напишу новый, – ответил тот. – Государь тут и впрямь на какого-то лубочного князька похож. Видно, кустарь какой-то его писал.
– Ну так давайте прямо завтра и начнем, – тут же предложил Шатуров. – Только скажите, что для этого потребуется. Наверное, холст, краски, кисти?.. Что там еще?.. У вас же, как я понимаю, ничего этого нет… А комнату мы вам для работы выделим. На первом этаже у нас есть кое-что подходящее. Надеюсь, вам понравится… А на счет оплаты не беспокойтесь. Сколько скажете, столько и заплатим. Я знаю, как вам сейчас нужны деньги. Вы же не с чемоданом золота сюда прибыли, так ведь? – Он улыбнулся. – Ну вот, думаю, теперь вам и участие генерала не потребуется. Вы же, насколько я понял, за помощью к нам пришли? Вот вам и помощь…
– Спасибо, – произнес Болохов. – Но мне бы еще документик какой получить от вас, а то ведь ненароком арестуют… Тут, говорят, строго с этим.
Лизе вдруг стало жалко незнакомца.
– Сергей Федорович!.. – с мольбой посмотрела она на ротмистра. – Вы уж помогите человеку.
– Да, да, безусловно… Это наша обязанность – помогать соотечественникам, – проговорил он. – Особенно когда это твои братья по оружию… Кстати, на каком фронте вы воевали? – неожиданно спросил он Болохова, не допуская и мысли о том, что тот не воевал.
Этот вопрос застал Болохова врасплох. Он-то был готов и здесь действовать согласно своей легенде, дескать, воевать не пришлось – возил матушку на лечение в Финляндию, но тут перед ним был, если судить по наградам на груди, боевой офицер – разве он поймет его? Сказать, может, вслух ничего и не скажет, но уж презирать с этого момента будет его непременно. А Болохову нужно было, чтобы этот человек проникся к нему симпатией. Ведь он, по всему видно, влиятельное лицо. Что ни говори, а во все времена тот, кто был при таких вот высоких канцеляриях, имел большую власть. Вспомнить хотя бы Тайных дел приказ, личную канцелярию царя Алексея Михайловича, начальник которой контролировал деятельность всех центральных и местных правительственных органов и чиновников, а, кроме того, вел следствия по важным политическим делам и управлял дворцовыми владениями. Порой такие люди имели большее влияние на окружающих, чем сам правитель, а то и могли подчинить себе его волю.
– Я воевал в армии Юденича, – на свой страх и риск произнес он, вспомнив вдруг биографию одного белого офицера, который на самом деле служил у этого генерала, а потом закончил свою жизнь на Лубянке. – Во время похода на Петроград был ранен, помещен в госпиталь. После провала нашей операции под Петроградом в ноябре девятнадцатого госпиталь пришлось эвакуировать в Финляндию. Туда же приехала и моя матушка. Там она сильно заболела, и я, выйдя из госпиталя, вынужден был выхаживать ее.
Этот ответ удовлетворил Шатурова.
– К сожалению, мне не пришлось участвовать в этой операции, – посетовал он. – Но людей, кто воевал в армии генерала Юденича, я знавал. Двое таких даже в моем эскадроне служили. Боевые ребята, ничего не скажешь. – Он вздохнул. – Ну хорошо, сейчас я вам выпишу временное удостоверение члена нашей организации – с ним вы можете спокойно следовать по городу. Чуть позже, надеюсь, я выхлопочу для вас и китайский паспорт.
