нашел меня, когда мне было тринадцать. Хотел забрать меня, угрожал убить, если я с ним
не пойду. Он не стал отвечать на мои вопросы о Бризе или о том, что он конкретно сделал.
Я знал, кем он был и это противоречило всему во что я верил. Я послал его на хер и он сказал, что убьет меня. Я пришел бы к Бризе раньше, если бы знал насколько она плоха.
Единственное, что я смог узнать, когда начал искать, что у него были строительные
комплексы в Хуаресе, Тихуане и Мехико. Я прошу прощение за то, что так долго тянул, чтобы рассказать тебе об этом. Я хотел быть тем, кем ты хотела меня видеть, возможно, больше, чем хотел быть самим собой.
Так что, если я отброшу коньки, деньги на твоем счету. Они чертовски грязные и
запятнаны кровью ─ но потрать их на детей, которые в этом нуждаются. Никто не
сделает это лучше тебя. И единственная просьба, о которой я тебя попрошу ─ нарисуй мой
портрет, если меня не станет. Я хочу, чтобы это сделала ты, а ни кто-то из членов группы.
Потому что я хочу, чтобы люди запомнили меня таким, каким меня видишь ты, Лана. Это
то, каким я хочу быть. Я люблю тебя, Лана, и люблю то, как ты любишь меня.
Я даже не могу заплакать, эмоции с такой силой обрушиваются на меня, как быстро
движущиеся цунами, сметающее все, за что я могла бы зацепиться и бросающее меня туда, где
ему угодно меня видеть. Я верю, что это оно и есть. Знаю, другого раза не будет. Любовь
между нами это единственная вещь на всем белом свете, которую я по-настоящему могу
назвать своей.
Я натягиваю через голову футболку Мози и натягиваю его джинсы. Я слегка
разочарована тем, что они мне не так велики. Нет причин беспокоиться о бюстгальтере, косметике или укладке волос. Мози любит меня. Я не идеальна, но и он тоже. Дважды
подвернув джинсы, я проскальзываю в свою обувь. Что-то подсказывает мне поторопиться.
Если Мирамонтес действительно когда-то угрожал убить его, тогда это мое дело спасти его и
сбежать вместе с ним.
Глава 36
Мози лежит на больничной кровати, его бронзовая кожа четко контрастирует с белыми
простынями и белой палатой.
Я сажусь в кресле у его кровати и наклоняюсь, скользя пальцами по его руке. Его веки
подрагивают, когда я прикасаюсь к нему.
─ Док, это ты? ─ бормочет он.
─ Это я.
─ Он уже ушел?
─ Кто? Твой отец?
Веки Мози резко поднимаются и он изо всех сил старается сфокусироваться, пока его
расширенные глаза привыкают к светлой палате.
─ Лана, который сейчас час, черт возьми?
─ Сейчас только четыре утра.
Мози стонет и создает много шума, вытягивая свои руки и крутя головой, чтобы
ослабить шею.
─ Почему это должна была быть твоя почка, Мо?
─ Чтобы минимизировать любую возможность отторжения. А что? Что он тебе сказал?
─ спрашивает он, наконец-то посмотрев на меня. У него огромные и невинные глаза, он уже
предвидит мой гнев.
─ Была ли история о пересечении границы правдой?
─ Это правдивая история, Док. Думаешь, я смог бы придумать что-то настолько
неприятное в своей голове?
─ Конечно, смог бы, ты художник
─ Единственная часть, о которой я умолчал это то, что моя мама и я, мы оба знали
парня, который открыл дверь грузовика. Он предпочел нам, деньги, но Бриза оказалась кстати, когда его новая жена захотела обзавестись детьми. Человек, открывший дверь, был тем, кто ее
снова захлопнул, лишая нас света.
Я съеживаюсь от его откровения. Это делает травму только хуже. Я ненавижу Бето
Мирамонтеса. Я хотела бы воспользоваться возможностью и плюнуть на его дурацкую,
шелковую рубашку. От лекарств голос Мози кажется скрипучим. Его глаза расширены, а его
волосы впервые неидеальные, как в рекламе Pantene.
─ О чем еще ты мне солгал?
─ Хмм, давай посмотрим?
─ Я серьезно, Мойзес! Никогда больше ничего не скрывай от меня.
─ Я не лжец, Лана. Клянусь Богом, я не такой.
─ Я должна узнать, что из всего этого было неправдой.
─ В тот день в твоем кабинете в Pathways, когда я сказал, что не считаю тебя
хорошенькой. Я всегда считал тебя красивой.
─ Уффф. Ладно. Это глупо, что еще?
─ Когда я сказал тебе, что пришел пораньше, чтобы подготовить классные комнаты и
перенести художественные принадлежности, я их подготовил и все перенес, но только после
того, как вскрыл замок.
Не могу ничего с собой поделать и улыбаюсь, несмотря на то, что сопротивляюсь
этому каждой мышцей своего лица.
─ У меня был твой домашний адрес до того, как я сел в автобус направляющейся в
Детройт. Я слямзил его с письма из жилищного суда на твоем столе.
Он закрывает свое лицо руками, но сквозь его растопыренные пальцы я вижу, как на
нем расползается улыбка.
Мое лицо сдается и улыбается, но слезы продолжают бежать по моему лицу, и я борюсь
с желанием ударить его, только потому, что он больной.
─ В подвале было муторно, но той ночью было не так уж плохо на диване. Твоя мама
проснулась и дала мне дополнительное одеяло. На самом деле я просто хотел почувствовать
твою попку.
Я громко смеюсь над этим и моя ладонь взлетает, чтобы ударить его по руке.
─ Хочешь узнать самую большую ложь?
─ Нет, ─ говорю я. ─ Заткнись!
─ Той ночью в гостинице…
─ Да?
─ Когда я сказал, все в порядке и нам необязательно трахаться.
─ Ага.
─ Это было ложью, Лана. Мы должны были трахнуться, ─ Мози облизывает свои губы
и улыбается мне. Это самая теплая и самая красивая улыбка, которую я когда-либо видела. И
это все мое. Рука Мози дотягивается до меня и он хватает подлокотник кресла, на котором я
сижу и тащит его по полу, пока он не достигает одного уровня с краем больничной кровати.
Мышцы на его руке напрягаются и я наблюдаю за этим, думая, насколько он сильный, во всех
отношениях. Он приподнимается, опираясь на локоть, и хватает меня за затылок. Он
притягивает мою улыбку к своей, его глубокие, карие глаза полностью поглощают меня. Я
хочу испить его красоту. Не думаю, что мне когда-нибудь будет достаточно. Он встречает мои
губы и начинает медленно просить прощение через глубокий поцелуй. Я растворяюсь в нем и
душой и телом, синхронизируясь с его ритмом. ─ Тот трафарет твоего лица с бровями, ─
бормочет Мози сквозь наш поцелуй. Я чувствую его зубы на моих губах, когда он улыбается у
моего рта.
─ Ладно, достаточно, ─ говорю я и целую его так жестко, что он падает обратно на
подушки.
Мози провел в больнице только одну ночь, а я спала в кресле. Утром мы радостно и с
небольшой ноткой печали попрощались с Бризой, обещая навещать ее. Охрана сказала, что
сопроводит нас до гостиницы, но после выезда мы будем предоставлены сами себе. Днем мы
вылетели в Детройт. Я спросила Мо, что он теперь будет делать, имея постоянную визу.
Мирамонтес обеспечил ему грин-карту, так что, мы можем остаться в Штатах. Деньги могут
купить тебе что угодно, включая семью, органы и страну происхождения.
Он нахально ответил.
─ Женюсь на тебе.
─ Я тебе нравлюсь, потому что я легкодоступна?
─ А я тебе нравлюсь только потому, что я немного знаменит? И Док, ты какая угодно,
но только не легкодоступная.
─ Ты тот, с кем тяжело иметь дело.
─ Я тяжелый, ─ говорит Мози, проводя моей рукой по своему паху.
Мы ужасно счастливы и по уши влюблены и прикалываемся над нервно-психическим
напряжением в организме.
─ В любой случае это не имеет значение. Пока ты находился под анестезией, Обама
изменил всю миграционную политику.
─ Ты прикалываешься надо мной?
─ Не-а. Ты также пропустил военную гонку, вызванную полицейской жестокостью и по
видимому теперь, для нас и всех остальных американцев в порядке вещей поехать на Кубу.
─ Как долго я был в отключке?
─ Почти десять лет. Но это круто, потому что теперь ты старше меня.
Лекс встретил нас в аэропорту и позаботился о том, чтобы наше воссоединение была
самым великим в истории. В комплекте с моими выкрикиваниями его имени, когда я стояла на
верхней ступеньке трапа, а потом бежала по нему вниз, задерживая остальных, чтобы
броситься в его объятия.
─ Лекс! ─ выкрикнула я, добежав до него. ─ Я так сильно скучала по тебе!
Мози забрал наш багаж, состоящий из единственной сумки. Он похлопал Лекса по
спине, в каком-то подобии братского объятия.
─ Чувак, твоя сестра чертовски сумасшедшая.
─ Мама и папа придут ко мне домой на ужин. Я поставил матрас в гостиной, на
котором вы будете спать. Мама принесет блины. Папа сказал передать Мо, что он принесет
водку.
─ Да! ─ говорит Мози, поднимая обе руки над головой. ─ Очень жаль, что мне нельзя
