Мужчина был в больших темных очках. Они ему безумно шли. Как и белоснежное одеяние. Прежде, чем открыть лицо, Антон смерил меня взглядом. За темными стеклами мне, конечно, разглядеть его выражение глаз не удалось, но могу поклясться, что прочувствовала ледяной сканер его рентгеновского зрения.
— Здравствуйте, Катерина, — дворецкий снял очки и прищурил глаза — это улыбка, что ли?
Прежде, чем ответить на приветствие, мне пришлось сбросить оцепенение и глубоко вдохнуть. Теплый воздух в секунду согрел и прогнал леденящий душу страх.
— И вам не болеть, Антон. Я могу тут посидеть?
— Спрятаться? — Хитрющие глаза охотника сузились еще больше.
— Спрятаться. Раствориться. Скрыться. Затаиться. Как хотите, так и называйте, — я плюхнулась в белоснежное кресло, устроила фотокамеру на полочку рядом.
Дворецкий проследил за моими действиями молча, затем сделал шаг навстречу. Время превратилось в кисель, лениво потекло, размазывая образы. Антон, не прекращая излучать обжигающе холодное обаяние, подошел совсем близко, наклонился и протянул руку. Клянусь Богом, еще бы чуть-чуть и он дотронулся бы щекой до моего виска. Прядь волос над ухом шевельнулась от чужого дыхания. Я не могла пошевелиться, не могла сделать вдох.
Так же медленно мужчина отстранился, боковым зрением я отметила интересную округлую форму мочки уха, небрежную щетину, непослушную прядь на лбу.
— Как интересно, — Антон уже стоял навытяжку, перелистывая сделанные снимки, — у вас талант.
К комплиментам я была равнодушна. Сейчас я занималась самокопанием и анализом произошедшего, собственной реакцией на другого человека. Что это за обостренное восприятие окружающего мира? И только тогда, когда этот страшный человек рядом. Страшный… интересный… страшно интересный… феномен.
— Это мое хобби, — отмерла я. — Обедать будем тем, что поймали эти аматоры?
Антон повернул голову — я мысленно чертыхнулась. Модель, а не дворецкий. Идеальный профиль. Думаю, он бы украсил абсолютно любую фотографию. Сознание тут же подсунуло картинку: полуобнаженный капитан спиной к камере возле черной ванны, протягивает бокал одной рукой, в другой — бутылка шампанского, девушка в пене тянется за фужером, отблески свечных огоньков на мокрой коже. Бр-р, мурашки по спине. Дрожь в ногах.
Ой, нет, дрожь реальна, но не от представленной картины, а потому что катер завелся.
Я удивленно оглянулась — небо потемнело, качка усилилась.
— Шторм, — объяснил капитан, плавно забирая к берегу.
С палубы доносились недовольные крики, возгласы раскаяния и сожаления — погода испортила рыбалку. Василисы нигде не было.
— Где Вася? — Уж он-то должен был видеть девушку, загорающую у капитана под самым носом.
— В каюте, думаю.
— Одна?
Дворецкий чуть повернул голову, словно прислушался к чему-то. Я расценила этот жест, как «сам не знаю и тебе не советую». Ну, да, девочка созрела. Я поджала губы.
Василиса неоднократно поднимала тему взаимоотношений между мужчинами и женщинами, очень часто уроки анатомии мы вместе с Олесей преподавали неродной дочери, будучи в самом лучшем расположении духа. Уверена, что используя все возможности современного мира, девушка не брезговала и самообучением.
От теории к практике накануне обретения официальной самостоятельности? Я скривилась, словно от песка на зубах. Хочешь избавиться от эйфории и прийти в себя мгновенно — представь кого-то из близких людей, занимающимся сексом.
— Хотите, чтобы я проверил, где она?
Это у меня на лице что ли написано?
— Да, хочу.
— Тогда держите штурвал.
Вот так просто: доверяю вам жизни двух десятков людей, и меня совсем не волнует, что вы ни разу не держались за штурвал.
— Но я не умею!
— Это очень легко. — Это не аргумент. — Намного легче похода в каюту. — А вот это аргумент.
Я кивнула и смело шагнула навстречу риску. Однако трепета ни перед водной стихией, ни перед мощью корабля не испытала. Только когда Антон пристроился за спиной, заковывая в круг объятий, неожиданно почувствовала тепло. И это от человека, который умеет одним взглядом обращать людей в ледышки.
— Руки сюда, никаких резких движений, и не бросать штурвал. Я скоро вернусь.
Послышались ли мне нотки интимности, либо дворецкий, действительно, произнес последнюю фразу с придыханием — не столь важно. Я хорошая ученица, я буду исполнять указания с точностью и усердием.
Не дергаться. Не отпускать. Держать. Не бросать. Не дергать.
— Kate!
— А! — Я закричала и естественно бросила штурвал, но перед этим еще и дернула. Лодка качнулась и те, кто не успел схватиться за поручни — полетели за борт.
— Men overboard! — Завопил тот же, что только что назвал меня по имени.
— Да вижу Я! Но я не знаю, как это выключается! — Теперь я уж совсем растерялась, боялась снова притронуться к штурвалу. Вокруг царила паника — мы с бешенной скоростью отдалялись от купающихся в прохладной воде.
Я все еще визжала, таращась на руль, когда сзади подскочил Антон, и не теряя времени на вычитывания нотаций… Да что там — нотаций! Он не потратил времени даже на то, чтобы меня отодвинуть. Схватил штурвал, зажав меня в тиски, кинул властно команду спасать людей и резко заложил влево.
На берег я сходила взмыленная, руки тряслись, ноги не слушались. Василисины утешения влетали в одно ухо, а вылетали через другое. Я боялась поднять взгляд — дворецкий мне так ничего и не сказал.
Зато теперь я полностью уверилась и определилась в собственном отношении к Охотнику — я его ненавидела. Из-за того, что боялась, из-за того, что имела слабость. Ведь страх — это слабая черта? Из-за страха можно потерять доверие к себе.
Ненавижу тебя, Антон-дворецкий!
Небо хмурилось и грозилось разрыдаться.
— Над моей участью хотите поплакать? — Спросила я у туч за окном. Ответом меня не удостоили.
Довольно трудно привыкнуть к опресненной воде. И к минеральной. Она немного подсоленная и вонючая. Но ровно под конец второго дня пребывания на курорте ты уже не замечаешь непривычных вкусовых качеств и с удовольствием поглощаешь влагу прямо из-под крана.
Интернет шутил: не пей воду из крана — она грязная; мой фрукты под краном — будут чистые.
Слава Богу, все, что мылось под водой из кранов Куяльника, не приобретало соленый вкус.
Я зашла в ванную и задумчиво посмотрела на аспидно-лаковую купальню — заманчиво. Только теперь обратила внимание на расставленные повсюду свечи: в основном белые, толстые, и разной высоты. И абсолютно все уже пользованные. Это или от прежней хозяйки осталось, или специально сделано для того, чтобы фитиль зажигался с первого раза. Чтобы гости не стояли с зажигалками над парафиновыми цилиндрами долго и нудно ожидая.
Решив, наконец, что сама природа почти прямым текстом советует понежиться в теплой минеральной ванне — сначала шторм погнал всех домой, потом дождь вымочил, теперь пелена грозовых туч без проблеска на надежду, я оглянулась в поисках полотенец. Чистые, ароматные, аккуратно сложенные. Для ног, для рук, для лица, для тела.
— Ну, я же просила…
Вышла в комнату и обнаружила снова идеальный порядок. Кого-нибудь когда-нибудь бесил идеальный порядок? А меня взбесил.
— Мне нужен человек, который отвечает за работу прислуги, пожалуйста, — я говорила спокойно, но холодно. Надеюсь тех, кто на том конце провода, не обманула моя сдержанность, и теперь они трепещут в испуге — что я сейчас с ними сделаю…
Через некоторое время в дверь постучали.
— Войдите! — Я стояла посреди комнаты, сложив руки на груди и приготовившись выслушивать оправдания.
Как только дверь открылась, я сдулась, как воздушный шарик — в комнату вошел дворецкий.
— У вас что-то случилось, Катерина?
Сама надменность пожаловала ко мне в гости. Он был не просто высок, он был выше всех на голову. И на высоту короны. Я невольно примерила на Антона трехэтажную корону — ему подошло бы, если бы сломало шею.
— Я хочу узнать, кто сегодня прибирался в моей комнате.
Мужчина заинтересованно поднял бровь.
— Я просила не делать этого до момента личного распоряжения. Но сейчас я вижу, что мою просьбу проигнорировали. — Я обвела рукой комнату.
— Вам не нравится порядок? — А теперь он — воплощение участия. Ненавижу!
— Я люблю свой порядок. Меня устраивают простыни и полотенца трехдневной свежести. Меня устраивает мокрый коврик в ванной. Мне не нужны эти уголочки-треугольнички на туалетной бумаге. Я просто хочу, чтобы к моим вещам никто не прикасался.
Дворецкий выдержал короткую, но многозначительную паузу и обернулся к двери.
— Кто?
Одно короткое слово с вопросительной интонацией породило словесный поток из уст подчиненного. Просьбу, оказывается, они слышали, передали в службу «рум-сервис», но там, наверное, что-то перепутали, и горничная снова все прибрала здесь.
