Малахова смотрела, как кошка смотрит на маятник часов. Сказала:
– Очень интересно.
Возникла такая безумная жалость к ней, что не удержался, поцеловал в лоб. Этого делать нельзя: вдруг в это время она принимает меня за “парня”. Так и оказалось: едва отошел, вороватым движением вытерла поцелованное место. Весь вечер из последних силенок старалась угодить. Открыла холодильник и начала метать из него на стол все подряд:
– Хочешь это? Хочешь это? Это вкусно, пожалуйста!..
Волновалась. Дал дополнительно тразодил.
5 декабря 08.
Лепонекс ½ + 1 +1, Синемет 1+1+1, Тразодил ½.
Проявляет удивительную тактичность в самых бредовых обвинениях. Например, не говорила, что я украл часы, а намекала (у нее отродясь не было часов, не любила их):
– Куда делись часы, ты не знаешь?.. Ах, ты не знаешь… А мне кажется, ты знаешь…
Воспитанность в ней глубже того пласта психики, где разделяются безумие и разум. Неужели разница между слабоумием, безумием и разумом так поверхностна и, в общем, случайна?
Была возбуждена. Уговаривал лечь. Вдруг горько заплакала. Тут же и сам всплакнул. Довел до кровати, положил – мгновенно уснула. Через полчаса проснулась хорошая, ласковая, на что-то пеняла без обиды, пыталась выразить, не смогла, но понял: просила быть хорошим. Поняла, как мало от нее зависит, и просто попросила: будь хорошим.
6 декабря 08.
Лепонекс ½ + 1 + 1, Синемет 1+1+1
Проснувшись, искала Нему в складках пододеяльника во время разговора со мной.
Пыталась смотреть телевизор, но “замерзла”, дрожала, сделал горячую ножную ванну, помогло.
10 декабря 08.
1+1+1, 1+1+1, ½ + ½. Ножная ванна, грелка для рук. Горячий душ на шею.
13 декабря.
1+1+1, 1+1+1, ½ + ½.
Дрожь сильно уменьшилась. М.б., оттого, что снял ципролекс, а может быть – сама: она рефлекторно освобождается от всяких усилий сконцентрировать внимание, потому что они увеличивают дрожь.
14 декабря.
Концентрация внимания (интенция?) – это и есть человек, место, время и инстинкт выживания. Дуля запоминает программы Малахова, фильмы, узнает в лицо всех знакомых, помнит их прошлое и все, что с ними связано. При этом не может запомнить названия и дозы трех лекарств, которые принимает: не “синемет”, а “желтенькая”. Она запоминает то, что интересно, людей, и не концентрирует внимания на лекарствах: все равно за ними слежу я, так что ей не надо напрягаться. Память – это не только кора головного мозга, но прежде всего – гормоны, эмоции, чувства, любовь.
Она личность, и ее концентрация внимания – это она. В людях, она подмечает те же черточки, которые подмечала всю жизнь, и судит людей по ним.
21 декабря 08.
1+1+1, 1+1+1, ½ + ½. Ножная ванна, грелка для рук.
Вошел, встретила радостно:
– Ты сумел открыть тюрьму?
– А ты в тюрьме?
– Да.
– За что же тебя посадили?
– Я боролась за свободу.
– Ты боролась за свободу? С кем?
– Со всякими мужиками.
31 декабря.
1+1+1, 1+1+1, ½ + ½.
Живем без ципролекса и, кажется, исчезла дрожь. Есть прямая зависимость между дрожью и разумностью. Увеличение разумности сопровождается усилением дрожи. Насколько от меня зависит, я выбираю слабоумие, лишь бы не мучилась. Так же выбираю положительные эмоции. Ей иногда снятся кошмары. Лепонекс их снимает. От нее требуется минимум: понимать смысл слов. Без этого муки от непонимания не меньше, чем от дрожи.
Сегодня жуткий день не по ее вине. Марина кричала на Гая, поднимаясь к нам. Открыла дверь и продолжала кричать вниз. Кажется, Гай отказался ехать с ней в гости.
Она явилась с подарками, конфеты, цветы. Дуля начала дрожать:
– Марина, что случилось?
Марина давно уже не отвечает на ее вопросы. Не может себя заставить. Но я так посмотрел, что она сказала:
– Все в порядке, не волнуйся. Я пришла поздравить вас с Новым годом, мы с Гаем уезжаем встречать в компании. Нина будет в своей.
Гай крикнул снизу:
– Я буду с папой!
Я показал Марине, чтобы не кричала. Ушла, но уже на лестнице снова заорала, чтобы Гай собирался.
Я искал вазу для цветов и не заметил, как Дуля поднялась с кровати сама, без моей помощи,. Зашел в спальню, и увидел, что ее нет. Побежал за ней.
Марина одевалась к вечеру, торопилась, залетела в свою спальню. Дуля остановилась перед дверью и тихо сказала:
– Марина, это я. Можно войти?
Марина, наверно, не ответила.
Дуля нерешительно отошла. Не знала, что делать. Марина выскочила, дернула дверь Гая:
– Быстрее собирайся!
Он крикнул (уже успел понять, что криком в этом доме можно многого добиться):
– А почему Нине можно не идти, а мне нельзя?!
– Гай, не надо ссориться с мамой, – сказала Дуля, направляясь к нему, – все вопросы можно решить по-хорошему.
– Бабушка, я тебя люблю, – ответил Гай тоном “отвяжись”.
– Мама, иди наверх, – попросила Марина.
– Марина, пожалуйста, не кричи на меня.
– Я не кричу.
– Я тоже имею право высказать свое мнение.
– Ты поняла, о чем я тебя попросила?!
– Я все понимаю. Ты не всегда права.
Марина увидела меня, крикнула:
– Забери ее отсюда!
Дуля расстроилась:
– Зачем ты так, Марина, это нехорошо.
Я тоже сорвался, закричал на дочь:
– Ты успокоишься или нет?!
Дуля упрекнула:
– Какой ты стал нервный, ужас.
Я увел ее наверх. Она была очень тихой. Положив в кровать, присел рядом, взял за руку. Она открыла глаза и поделилась:
– Гай сказал: “Я люблю тебя, бабушка”. Какой хороший мальчик. Как некстати я заболела.
Разум появляется у нее, когда концентрируется внимание, а оно концентрируется, когда мучает любовь. С Новым годом Вас, Анри Валлон.
Я догадался:
Дуля три года назад не могла назвать адрес, но дорогу домой знала. Точно так же разучилась манипулировать предметами, но полностью сохранила совесть. Адрес и манипуляции это, как сказал бы Локтев, инженерия, а реальная дорога и совесть – образы. Дуля, пожалуй, не отличит треугольник от квадрата, но это как раз связано с инженерией. А совесть – в другом измерении. Внечувственный образ. Может такое быть? Наверно, что-то еще проще. Или… Нет, не знаю. Я люблю тебя, Дуля. Прости меня за нервность и за все.
44
Наши прогулки стали совсем короткими. Доходим до автобусной остановки и садимся на скамейку. Прохожих почти нет, улица пустынна и ветрена. Когда подкатывает автобус, мы машем, чтобы не останавливался, и он проезжает мимо.
Поколебавшись, она заговорила:
– У меня к тебе серьезный разговор…
Нерешительно покосилась. Я кивнул, мол, слушаю.
– Я уже много здесь побыла, – начала она, решившись.
– М-мм…
– Не пора ли мне домой?
– А куда это? – я наигрывал беспечность. – Где твой дом?
– В Минске.
Я помолчал и внезапно озарило:
– А сколько в нем комнат?
– Две.
– Ты уверена?
– Две и кухня.
Это был дом ее родителей! Значит, все время толковала не о своем, как я думал, а о родительском доме. Это в него хотела вернуться почти каждый вечер. Она сама понимала это как-то смутно, перепутав пространство и время. Ей казалось, туда можно доехать на такси, это где-то в районе автобусной станции. И почти каждый день ей снилась мама. Просыпалась и спрашивала, где мама.
Она бросила меня вместе с прожитыми годами и местом обитания, ушла в детство. Оно постоянно снилось ей, и, видимо, сны были яркими и реальными, ей не хотелось просыпаться. Иногда я видел, что глаза полузакрыты, – не спит, а смотрит свои сны, которые не совсем и сны, а что-то вроде кино, потому что сюжеты можно было досматривать, снова закрыв глаза, и в них вплетались то я, то Гай, она очень хотела, чтобы в них соединилось все хорошее, что было. Бывали и неприятные сны, но и из них не хотела проснуться. Если кричала во сне, я тут же будил, а она отмахивалась, просила, чтобы отстал, – она переселилась в юность, не всегда безоблачную, а близко, за поворотом, еще немного пройти, ее ждало детство. Там и тетки ее были, давным-давно умершие, и соседки и подруги детства, иногда появлялся отчим, она всех их любила и за всех беспокоилась. Она убегала по времени вспять, память ее сохранила метки обратного пути, и был балласт, который мешал движению, уже неподъемный для ее мозга, она оставляла его без сожаления, с каждым днем становясь все легче и проще.
Я чувствовал себя непрошенным гостем, прерывая ее сны. Но ведь кто-то должен был заботиться о ней, она должна была сохранять контакт и понимать смысл слов, когда я кормил или мыл ее, помогал одеться, лечил или водил гулять. Я ждал, когда в какой-нибудь точке регресса она удержится, и совместная наша жизнь войдет в какие-то удобные, в какие-то возможные, как говорят врачи, совместимые с жизнью, пусть и очень примитивные формы. И мы еще поживем друг для друга. Наверно, это будет предпоследняя остановка.
Оттого, что она теперь все время спала, у меня появился досуг. Читал то, что находил на полках. Попробовал перечитать Локтева – не смог. Это было пережитым. Зато увлек Леви-Брюль анализом первобытной психологии. Впервые о нем я узнал полвека назад у Анри Валлона, тогда достать было негде, а теперь на полке стоял тяжелый том “Сверхъестественное в первобытном мышлении”, изданный на русском в 1994 году, и все касалось Дули.
