– Проходи, проходи, познакомься, – сказал он, окидывая хозяйским жестом приборную доску «боинга».
Собственно, ничего нового для себя Порогов на приборной доске не увидел. Примерно то же самое, что и на «Джет Стар», когда он летал с Роном де Толли. И разметка приборов была та же – не в метрах, а в футах. И Хлебников за то время, когда они летали с ним на Аляску, не стал моложе и веселее. Но по всему было видно: уж больно ему хотелось, чтобы у Николая осталось впечатление, что в левом кресле первого пилота сидит значительный и важный человек, ну почти американец.
Вскоре незнакомая Николаю бортпроводница принесла экипажу обед, сказала, что сейчас принесет и Николаю, но Порогов решил не докучать своим присутствием экипажу и пошел на свое место в пассажирский салон. Едва за ним захлопнулась дверь, он увидел, как, зажав в углу бортпроводницу, кучерявый пассажир из бизнес-класса ее тискает. Порогов знал, что бортпроводницы частенько сами провоцируют пассажиров на ухаживания, но до определенной черты. Николай с усмешкой подумал: раз в салоне пассажирам во время полета предлагают водку и коньяк, то, может быть, появился и такой вид воздушных услуг. И тут он увидел искаженное страхом и стыдом Юлькино лицо. Она судорожно отталкивала от себя кучерявого и жалобно всхлипывала.
Порогов похлопал его по плечу.
– Молодой человек, не пугай девушку, – громко сказал он.
Кучерявый, не оборачиваясь, смахнул руку, и тогда Николай взял его за руку и резко рванул к себе.
– Успокойся, дружок, здесь вообще-то не бордель, а салон самолета. Лучше бы тебе сесть на свое место.
Кучерявый оставил бортпроводницу и попытался освободиться. При этом он свободной рукою уперся Порогову в подбородок. Николай перехватил руку в запястье и, сжав, опустил ее на уровень груди. Кучерявый мгновенно понял, что это не ручонки бортпроводницы. В это время кто-то сильно и резко ударил Николая по затылку. Он отпустил кучерявого и оглянулся, наткнувшись на дуло пистолета. Перед ним стоял сосед кучерявого по бизнес-классу.
– Руки за голову, – сказал он. – Я из ФСБ.
– А я из абэвэгэдэ, – нашелся Порогов. – А ну, спрячь пушку. Такими вещами на высоте не шутят. Кстати, покажите ваше удостоверение!
Фээсбэшник левой рукой достал удостоверение и сунул Николаю под нос. Он не ожидал, что Николай выхватит у него удостоверение. Глянув на фотографию, он сунул документ себе в карман.
В это время открылась пилотская дверь.
– Что здесь происходит?
– Да вот купили билет в бизнес-класс и думают, что им позволено все. Этот субъект, – Николай кивнул на кучерявого, – перепутал самолет с борделем. А его подельник пушкой размахивает. Что, нынче это разрешено? Я на всякий случай возьму удостоверение, чтобы хорошенько ознакомиться с ним где надо. По-моему, он такой же фээсбэшник, как я игрок олимпийской сборной по футболу.
– Верни удостоверение! – с угрозой в голосе процедил «фээсбэшник».
– Коль, верни удостоверение, – попросил Хлебников. – Зачем тебе эти неприятности?
– А это видел? – Николай с двух рук показал сразу же две фигушки. Одну – «фээсбэшнику», другую – Хлебникову. – У тебя в самолете пассажиры нажрались и руки начали распускать. Как это понимать?
– Передайте на землю. Пусть к самолету вызовут ОМОН, – приказал «фээсбэшник». – Этот тип напал на нас и отнял у меня удостоверение.
– Коль, верни документ, – вновь попросил Хлебников. – А то я буду вынужден вызвать милицию. У тебя ведь тоже нет права забирать чужие удостоверения.
– Вызывай, вызывай, там разберемся, – сказал Николай.
У самолета их действительно ждал ОМОН. Николая и «фээсбэшника» пригласили в машину, отвезли в комнату милиции. Уже в машине он услышал, как Хлебников, проходя мимо, сказал своему бортмеханику:
– Он, видимо, думал, что его всю жизнь «роллс-ройсы» встречать будут. А я ведь его предупреждал. Сам нарвался…
В милиции Николаю было предъявлено обвинение в нападении на пассажиров. Приглашенная для разбора заплаканная Юля сказала, что она ничего не видела и ничего не помнит. А Хлебников в основном подтвердил то, что говорил «фээсбэшник». Порогова попросили подписать протокол, но он, как и в самолете, показал ментам две фиги.
– Я на себя ничего подписывать не буду. Не на того нарвались. Кстати, этот субъект выдает себя не за того. Вы посмотрите. Там у него действительно служба безопасности. Но частная. А это, как говорят в Одессе, большая разница. Видали мы таких. Не считайте, что в провинции одни дураки собрались.
– Ничего, посидишь недельку-другую и не то подпишешь, – процедил «фээсбэшник».
В это время в комнату, где шел разбор инцидента, вошел знакомый капитан, которому Порогов когда-то дарил свою книгу. Дежурный офицер коротко доложил ему суть дела.
– Хоть мы тебя, Порогов, и знаем, но засадим в СИЗО, – пообещал капитан. – Будешь там свои вирши сокамерникам читать.
Николай смотрел на капитана, на его потертый форменный пиджак, на эмблемы и значки уже несуществующего государства, на усталые и как бы выцветшие глаза. Только тут до него дошло, что на погонах у капитана уже майорская звездочка. Но это сути дела не меняло. Николай опять влип в неприятную историю и хорошо, что среди представителей власти появилось знакомое лицо. Рядом с ним важный, с пьяными и наглыми глазами стоял «фээсбэшник». Стараясь не встречаться с Николаем взглядом, он время от времени из пластмассовой бутылки наливал в стакан воду и жадно, по-собачьи пил. В комнате было жарко и душно, в воздухе висел удушливый запах пота и водочного перегара.
– Ты хоть знаешь, с кем ты схлестнулся? Это же президент совета директоров авиакомпании Марк Бонд! – отозвав Николая в коридор, шепотом воскликнул вызванный для разбора воздушного инцидента Сергей Полищук. – А его спутник работал в КГБ, а нынче он директор московской «Даконы». Мне Плучек говорил, что ты звонил ему из Москвы насчет работы. И мы были готовы похлопотать за тебя. Надо было тебе влипнуть в эту историю… Теперь тебе «Даконы» не видать как своих ушей. И если говорить честно, я бы на твоем месте от греха подальше смотался отсюда. Москва – большой город. Найдешь себе занятие.
– Может, ты еще мне и билет выпишешь? – усмехнувшись, спросил Николай.
Полищук посмотрел на него внимательно, подумал и сказал:
– Ты же остаешься акционером авиакомпании. Значит, тебе положен раз в год бесплатный билет. Но с этим делом сам отмазывайся. Нам пришлось из-за тебя поднимать высокое милицейское начальство. За такие вещи, как нападение в воздухе на пассажира, по головке не гладят.
– И ты веришь, что все было так, как сказали?
– Николай, есть свидетели. Бортпроводница, командир экипажа.
– Бортпроводницу они запугали. Она же подневольный человек.
– А кто сейчас свободен?
– Хорошо, если тебя не затруднит, выпиши мне такой билет, – усмехнувшись, попросил Николай. – Чтобы улететь отсюда и не видеть вас всю свою оставшуюся жизнь.
– Но ты не горячись. Думаю, все уладится. Мне этот Бонд вот где, – Полищук, оглянувшись, постукал себя по шее.
– Так ты сам его себе туда посадил.
– Посадил, но как ссадить, не знаю, – Полищук оглянулся на дверь. – Вцепился мертвой хваткой.
Через некоторое время, распрощавшись с «фээсбэшником» и Полищуком и поговорив с кем-то по телефону, капитан отпустил Порогова на все четыре стороны с поэтическим напутствием:
– Эх, люди русские, никак с собой не разберетесь. Как встретитесь, так сразу раздеретесь.
Не думал и не гадал Николай, что все его иркутские надежды встроиться в современную жизнь и хоть каким-то образом снова жить в авиации оборвутся самым банальным способом. Пылинки надо было, оказывается, стряхивать, а не кулаками махать. Скандал был ему совсем не нужен. Уж что-что, а такие новости разлетаются быстро. Хотя, когда по всей стране бардак, можно было и чихнуть на Бонда и его компанию. Как говорится, не жили богато, а с этими лучше и не начинать…
Из милиции он приехал к своей, теперь уже бывшей, теще Варваре Егоровне. После ухода Лизы у Николая с нею оставались добрые родственные отношения. Раньше он частенько смеялся, что ему надо было жениться на Варваре Егоровне, а не на ее дочери. Теща не только понимала его с полуслова, но и считала, что во всем виновата ее непутевая дочь, и надеялась, что, может быть, все образуется и они вновь начнут жить вместе. Все старые вещи Порогова она хранила, протирала и переставляла книги в его библиотеке, и он был благодарен ей за это. Когда Николай зашел в подъезд, и без того неважное настроение испортилось окончательно. Вход в пещеру, да и только; темный, уходящий ступеньками вверх полутемный тоннель. Стекла в подъезде были выбиты, рамы вытащены, вместо них куски фанеры и картона, по почтовым ящикам будто били кирпичами, стены исцарапаны, исписаны призывами. Самое скромное – «Бей фашистов!».
