— Гюнтер Дарк, мужчина, который убил моего отца, — сказал она тихо.
— Да, он сел в тюрьму за убийство их всех.
— Он умер в тюрьме.
— Да, рассердил кого-то ублюдка, полагаю. — Я сильнее обнял ее и закрыл глаза от воспоминаний, обрушившихся на меня. — Он стоял со мной, и я рассказывал ему о последнем участнике, которого я убил, когда он внезапно распрямился и указал на толпу.
— Видишь этого парня?
— Какого из них? — спросил я.
— Того, что с левой стороны бара, с «Манхэттеном» в руке, — сказал Гюнтер. — Большой парень, темный пиджак, модельные туфли, без галстука. Черт! Эти двое из них.
— Двое из кого?
— Копы, Бастиан, они чертовы копы?
— Откуда ты знаешь?
— Я, черт побери, чую их, — сказал Гюнтер с усмешкой. — Просто посмотри, как они идут — подпирая руками бока, как будто у них оружие, даже когда его у них нет. Ты видел этих двоих прежде?
— Не думаю.
— Бл*ть! Эй, Фрэнкс!
— Я не знаю, как на самом деле он узнал, что они были копы, но он узнал, — сказал я. — Фрэнкс разозлился и охранники привели их на балкон. Когда они не ответили на его вопросы о том, что они делали здесь, он отправил охранников обыскать все место. Это заняло несколько часов, но, в конце концов, каждый человек, за которого не мог поручиться ни один из боссов, был приведен, и их выставили в линию у стены. Всего их было шестнадцать.
— Всех этих людей убил Гюнтер Дарк.
— Да... но он... он не просто убил их. Черт, если бы он просто выстрелил им в голову, я бы, вероятно, не ушел. Я бы, возможно, не дал показания. То, что он... дерьмо. Я даже не могу сказать тебе, что он сделал с парнями, Рейн, не говоря уже о женщинах. Я не хочу, чтобы ты, черт побери, думала об этом.
— Я думаю, что знаю достаточно, — признала она.
Спасибо Господи, что она не собиралась спорить с этим.
— Я начал... я не знаю... идти туда. Я не знал, что, черт побери, собирался делать. Остановить его? Джон Пол и Лэндон удерживали меня. Сказали, что я просто убью себя тоже. Я должен был сделать что-нибудь, черт побери. Я просто стоял и смотрел. Двое из огромных охранников Фрэнкса держали их, а Фрэнкс говорил Гюнтеру что делать дальше, а сам просто, черт побери, стоял и просто, черт побери, наблюдал за происходящим...
Я остановился, рыдания вырвались из моего горла, непрошенные и неконтролируемые. Рейн легла на песок, расположившись так, чтобы она могла обнять меня за голову и притянуть к себе, моя щека была прижата к ее плечу. Одна ее рука легла на мое плечо, крепко прижав меня к ней. Я пытался сосредоточиться на ее прикосновениях и запахе, наполняющем мои ноздри, но, неважно, были ли мои глаза открыты или закрыты, все, что я мог видеть — их глаза, когда каждый из них понимал, что он следующий. Все, что я чувствовал — их кровь. Все, что я мог слышать — их крики.
— Я ничего не сделал, Рейн. Я не помог твоему отцу... Прости... Прости... Прости... Мне так чертовски жаль... если бы я знал тебя тогда... я бы сделал что-нибудь, чтобы помочь ему, я клянусь, я бы сделал, Рейн... Прости... Прости...
— Я знаю Бастиан. — Она обняла меня крепче, прижимая сильнее к себе. Я слышал, что она тоже плачет. — Ты ничего не мог сделать. Я знаю, что ты ничего не мог сделать.
— Прости.
— Почему они были там, Бастиан? Что они делали там?
— Я понятия не имею, детка, — ответил я. — Не знаю, почему и как твой отец оказался там. В суде был еще один полицейский, который давал показания — я думаю, что он был руководителем или что-то типа того — и сказал, что не знал, что они были там. Они не должны были быть в этом месте вообще, и они не выходили на связь по рации, чтобы сообщить, что что-то проверяют.
— У моего отца должна была быть рация, — сказала Рейн без сомнения в голосе.
— Так и твердил прокурор. Никто, казалось, не знал, что они там делали, и знаю, что это звучало очень подозрительно, но, твою мать, я не обращал особого внимания на эту часть. Для меня не имело значения, как они туда попали.
— Это имеет значение для меня.
— Черт, детка... Я бы хотел, чтобы я мог сказать тебе. Но я просто не знаю.
Она обнимала меня... или я обнимал ее... не знаю — может, мы оба — долго время обнимали друг друга. На песке было неудобно, но мне было плевать. Я рассказал ей так много, как мог рассказать о той ночи; мне просто нужно было закончить то, что осталось, прежде чем я перестать говорить.
— Я облажался, Рейн, — прошептал я. — Даже после всех смертей, что я видел, — смертей, в которых был виновен — я не мог спать. Не мог ничего есть, без чувства тошноты, и не мог выкинуть их лица из своей головы. Каждую ночь, снова и снова. Некоторое время я даже не мог покинуть свою квартиру, и где-то через месяц наконец-то сказал Лэндону, что больше не буду участвовать в турнирах. Неделю спустя Гюнтер был арестован и сдал своего дядю, и следующее, что я понял — это то, что согласился дать показания. Лэндон узнал это, пришел и выбил все дерьмо из меня, но я отказался идти на попятную. Я думал, что если сделаю это — если помогу отправить их за решетку, я смогу снова спать. Или это позволит мне спать, или я умру.
— Хотя это не сработало, — сказал я ей. — Даже после того как Гюнтер оказался в тюрьме, я все еще видел кошмары. Может, потому что Фрэнк был оправдан... Не знаю... поэтому я начал пить... много. Я пил, когда ушла Джиллиан, и иногда это помогало забыть на некоторое время, так что я начал пить, когда ночные кошмары стали одолевать меня. В конце концов, они ушли, или я просто не запоминал их, после того как напивался до бессознательного состояния. Вот как я поступал... годами... пока не попал на плот.
— Ты говорил о некоторых вещах, когда спал, — сказала мне Рейн. — Ты говорил о суде, когда болел, и ты говорил о Лэндоне все время.
— Я не знал, что делал это прежде, — признался я. — Я по-настоящему не спал ни с кем кроме тебя.
Рейн выпустила мягкий, раздражительный смешок.
— Я имею в виду...
— Я знаю, что ты имеешь в виду, Бастиан. Все в порядке. Я знаю ты... был со многими женщинами.
— Не так как с тобой, — сказал я тихо.
— Я знаю это тоже, — сказал она, пальчиками очерчивая мой подбородок.
— Никто никогда не относился ко мне, как ты,— сказал я. — Я всегда был... не знаю... брошенным? Когда я был ребенком, у меня даже не было настоящего имени.
— Что ты имеешь в виду?
— Одна из социальных работниц сказала мне, когда я подрос. Я спросил у нее, откуда я и кто мои настоящие родители. Думаю, мне было шесть или семь. Меня только что перевели из одной приемной семьи в другую. Я учился еще в той же школе и случайно сел в автобус, который ехал в первую семью. Когда я приехал, приемный отец не позволил мне войти, хотя на улице был дождь. Он накричал на меня и сказал оставаться снаружи. В конечном итоге приехала социальная работница и забрала меня. Я спросил у нее кто мои настоящие родители.
— Он заставил тебя стоять под дождем? — ахнула Рейн. — Как кто-то мог сделать такое с маленьким ребенком?
— Он был очень злым со мной, — сказал я. — Не помню почему, хотя, полагаю, что заслужил это.
— Никто не заслуживает этого. — Я услышал ее бормотание, но не чувствовал, что готов спорить с этим. Очевидно, кто-то заслуживал это. Я, например.
— Тогда меня называли Себастиан Смит. Я знал только свое имя, когда меня нашли, я полагаю, поэтому они просто сделали фамилию и день рождения и все подобное дерьмо для меня.
— Ты не знаешь когда твой настоящий день рождения? — Рейн звучала полностью подавленно.
— Нет, — ответил я. — Они просто отвели меня к доктору, который сказал, что я, вероятно, рожден в мае, и они выбрали фамилию и дату рождения, чтобы сделать свидетельство о рождении.
— О боже мой, — пробормотала Рейн, ее пальцы оказались в моих волосах, когда я вжался ближе в пространство между ее шеей и плечом.
— Все в порядке — мне плевать. — Я сделал глубокий вдох, вдохнув ее запах, прежде чем продолжить. — Социальная работница сказала, что никто не знал моего настоящего имени, поэтому они просто дали мне это.
— Как ты стал Старком тогда?
— Это фамилия Лэндона, — сказал я. — Я взял его фамилию через три месяца после того, как начал драться для него. Он был мне почти как отец, и я хотел привязаться к кому-то, даже если это было не по-настоящему.
— Так же как Мистер Пушистик, — сказал Рейн.
— Только не снова эта гребаная собака! — зарычал я, наклоняя голову, чтобы посмотреть на нее.
— У него не было имени. — Рейн заправила прядь мне за ухо и провела пальчиками по моей шее. — Я не знала, откуда он появился и как. Но ты знаешь, у него тоже были кошмары.
— У собаки были ночные кошмары? — фыркнул я.
— Были! — утверждала она. — Он скулил и рычал во сне.
— Ты знаешь, я не люблю это дерьмо, — напомнил я ей, — сравнение меня с собакой.
— Я любила Мистера Пушистика, — сказала Рейн тихо, — и тебя тоже люблю. У вас много общего. Он был предан мне и всегда пытался защитить, когда люди, которых он не знал, оказывались рядом. У него ушло некоторое время на то, чтобы начать доверять мне, но когда он это сделал, я не могла просить о лучшем компаньоне.
