Он ведёт меня мимо других собак и, хотя мне трудно запомнить их клички, я влюбляюсь в их прекрасные лица. Одна собака, серая, с широкой белой грудкой, съёживается в углу, пока Лаклан не приседает около решётки, бросив случайный взгляд в её сторону. Он говорит тихим, незаметным тоном, пока, в конце концов, собака не подходит. Она уклоняется, когда Лаклан протягивает угощение через решетку, но голод берет своё и она быстро проглатывает еду.
— Это Бабси, — говорит он. — Я нашёл его на аллее в Лондоне, измученного, избитого и едва живого. Кто-то пробил ему голову, у него не было половины шерсти, кто знает от чего. Я не думал, что он выживет, но он справился. Он до смерти боится людей. Подонки, которые сделали это с ним, разрушили его веру в людей. И лишь из-за его породы они говорят, что он опасная собака. Да это подобные люди должны быть под запретом, а не порода. Люди жестоки, больны, намного серьёзней, чем животные. — Он вздыхает, сердито проводя рукой по лицу. Если честно, мы не думаем, что Бабси когда-нибудь подружиться с другими собаками или будет усыновлён. У нас было несколько собак, в которых мы вложили наши чертовы души и просто... — Он сжимает губы, качая головой. — Гребаный стыд. Но со временем Бабси становится лучше. С правильным хозяином, с кем-то терпеливым и добрым и сильным, у него будет шанс.
Мои глаза горят от слез, которые я ухитряюсь сдержать.
— Я не знаю, как ты это делаешь, — говорю я ему. — Как ты можешь вариться постоянно во всем этом и не чувствовать себя чертовски раздавленными?
Она наклоняет голову, широко раскрывая глаза в напряжении.
— Если честно, большую часть времени я охрененно раздавлен. Но я понимаю этих собак. Я знаю, каково это быть отброшенным в сторону, чувствовать себя нежеланным, верить, что нет никого, кто бы боролся за вас. Я был там. Снова и снова. Это адски больно, но если я не буду бороться за них, кто будет?
Я смотрю ему в глаза, полностью захваченная всем что он есть, и...черт.
Этот мужчина.
Я так чертовски влюблена в этого мужчину.
И тут меня ударяет понимание, потому что, святое дерьмо.
Я что, только что призналась в этом себе? Я только что подумала именно это?
Я так и сделала, да.
К счастью, он снова смотрит на Бабси, в его глазах этот замечательный, безрассудный вид надежды, другой взгляд, который влияет на меня, в то время как я чувствую головокружение, задыхаюсь, неконтролируемая от осознания своих чувств.
Может это лишь потому что он тут такой мужественный стоит напротив и рассуждает о том, как сильно любит спасать собак, думаю я.
Конечно же, это так. Это много вещей. Это все.
И я абсолютно по уши влюблена в него.
Его глаза порхают ко мне, и он слегка нахмуривается.
— Почти всегда есть это «жили долго и счастливо», — говорит он, и я моргаю, пытаясь вернуться в настоящее и понять, что он имеет в виду. — И если мы рискнём и привезём их, даже если отказ разобьёт наши чертовы сердца, это того стоит.
О Боже, пусть это будет не метафора о наших сердцах.
Он улыбается мне, и я вынуждена посмотреть в сторону, потому что я терпеть не могу, когда что-то выводит меня из равновесия.
— Хочешь взять парочку собак на прогулку? Я попрошу Амару присоединиться к нам.
Я киваю, язык ощущается толстым и неповоротливым, мозг будто пуст. А сердце, в это время, танцует неровный брейк в груди потому что, наконец, узнало что такое любовь.
Самое восхитительное, самое пугающе чувство, которое жизнь никогда не должна была предложить мне.
Когда мы идём забрать Амару, я пребываю в своего рода тумане. Надеюсь, я разговариваю с ней правильно и осмысленно, потому что все, о чем я действительно могу думать это Лаклан, любовь и эта отчаянная надежда, что может быть любовь это что-то такое, что ты можешь выключить, как выключатель. Может это просто похоть, завернутая в очень сексуальную, душевную, татуированную обертку. Просто адреналин, острые ощущения от пребывания первый раз за океаном, возбуждение от риска. Может это много ещё чего.
Но это чувство не остановит ничто.
Это ощущение, о котором даже нельзя спросить.
Потому что оно реально, и выбивает ритм, который вы никогда не знали и под который могли бы танцевать, и оно там. Оно, нахрен, там и настоящее и заполняет каждую клеточку моего тела.
Мне надо поговорить со Стеф и Николой. Мне нужен их совет. Приехать в Шотландию ради горячего секса это одно, но приехать и понять, что ты влюблена, это совершенно другое. Это опасно и бесперспективно, и ещё один риск, с которым мне надо иметь дело.
Я не могу даже взять себя в руки, так что я затерялась в своих собственных мыслях, пока Лаклан не понимает, что ему пора на тренировку. Он говорит, что Амара позаботится обо мне и позже подбросит в его квартиру. У меня в сумочке есть запасной ключ, на всякий случай, если я окажусь дома раньше него.
— Увидимся позже, лапочка, — говорит он, притягивая меня к себе, ох, так нежно, и оставляя затяжной поцелуй на моих губах.
Я вздыхаю напротив его губ, ощущая трепет в груди.
—Хорошо, — говорю я, затаив дыхание. — Удачи.
Он кивает и покидает приют, а я просто стою там как сентиментальная размазня.
— Итак, кого ты хочешь? — спрашивает Амара, протягивая мне поводок.
Я осторожно беру один в руки, но вынуждена покачать головой, чтобы вбить в себя хоть немного смысла.
— Э-э, что?
Она улыбается мне. У неё гигантская, размера как у Мадонны, щель между передними зубами, которая придаёт ей странной сексуальности.
—Собаки, — говорит она. — Какую собаку ты хочешь взять на прогулку?
— Ой, — говорю я. — Ту, которой это нужнее.
— Как насчёт той, с кем полегче? Это Джо, — говорит она, направляясь к клетке Джо и открывая дверь. Она ковыляет ко мне, толстый животик колышется из стороны в сторону, и сразу же смотрит на меня так, будто я собираюсь взять ее домой и никогда не отпускать. Даже у чёрного сердца нет шанса выдержать подобное.
— Она любимица Лаклана, — говорит Амара, пристегивая поводок на Джо и понимающе глядя на меня. — Хотя думаю, ты возможно тоже любимица Лаклана.
Я смотрю в сторону и надеюсь, что тепло на моих щеках не превращается в румянец.
— Эй, — говорит Амара, подходя к другой клетке. — Все в порядке, да? Это хорошо. Я никогда не видела чтоб раньше он так вёл себя с кем-то другим. Не то чтобы были какие-то другие, если ты понимаешь, о чем я.
Когда она приносит двух собак из общей клетки, я смотрю на неё.
— Позволь предположить, ты собираешься предупредить меня о том, какой он задумчивый, сложный и тихий. Поверь мне, я это знаю. Я слышала подобное дерьмо от его кузенов.
— О, ну это само собой разумеется, — легко говорит она. — Но я бы не сказала, что он обязательно задумчивый, он просто мыслитель. И он не сложный, нет, он просто честный и знает, что будет делать, а что нет. Лично я всегда нахожу что-то очень благородное в Лаклане, как в породе мужчин, которых на самом деле больше не существует. Я рада, на самом деле рада, видеть его с кем-то, кто заставляет его светиться. Самое время. Ты познакомилась с его родителями?
Я качаю головой.
— Уверена, познакомишься, — говорит она, когда мы выходим из приюта. Она останавливается и запирает дверь, в то время как собаки начинают взволнованно тянуть свои поводки. — Они милейшие люди. Ты им понравишься, и тот факт, что ты здесь, тоже.
Я смотрю на неё.
— Просто сколько ты знаешь о том, почему я здесь?
Она подтягивает хвостик на затылке.
— Я знаю, что он не тот тип мужчины, который знакомится с девушкой и прилетает с ней сюда. Это говорит о нем многое. И тот факт, что ты приехала, многое говорит о тебе.
Она настоящий правдоруб.
— Что я могу сказать? Он действительно мне нравится.
Ей не нужно знать, что это преуменьшение.
Ее глаза украдкой смотрят на меня с улыбкой.
— Я знаю. Ой, пока не забыли. — Она отцепляет три намордника, висящих вдоль стены с кучей поводков. — Если собаки пойдут без намордника, у нас могут быть проблемы.
Она протягивает мне намордник, и я смотрю вниз на милую, открытую мордочку Джо, полные надежды глаза и большую улыбку.
— Кажется, немного неправильно делать подобное, — говорю я, фиксируя намордник на ее мордочке, что не особо волнует Джо. — Они лишь заставляют людей сильнее бояться собак. Я уверена, Джо и мухи не обидит.
Амара вздыхает, надевая намордники на других собак.
— Ага, да. Скажи это правительству. Либо мы надеваем на них намордники, либо не можем вообще ими заниматься. У большинства людей в Соединенном Королевстве предвзятое отношение к этим собакам и намордники делают все только хуже. Если бы они только могли увидеть их, как по-настоящему они умеют улыбаться, они бы так не боялись. Это клеймо, с которым мы пытаемся работать. Люди хотят верить той чепухе, которую слышат об этих собаках, они постоянно спорят и до них действительно трудно что-то донести.
