— Скажи мне!
— Да! — тут же кричу я, и он отпускает меня.
Он отворачивается от меня, цепляется руками за свои волосы, в то время как я стою, нервничая и ожидая его следующего шага. Он не поворачивается, когда продолжает говорить:
— Ты, черт возьми, беременна. Господи Боже. И этот ребенок не может быть моим, поскольку ты не трахалась со мной.
Я не поправляю его, потому что он думает, что я на очень маленьком сроке, что не совсем так. Этот ребенок легко может быть его. Он поворачивается ко мне, и взгляд в его глазах чертовски пугает меня. Я не вижу за ним Пика, только чудовищную версию того, кто может быть моим братом. И когда он начинает двигаться ко мне, все его тело напряжено, меня поражает страх.
— Все это закончится прямо сейчас. Я слишком много лет потратил на это, чтобы ты все испортила.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, начиная отступать от него.
И затем, будто все движения замедляются вокруг меня.
Его рука со сжатым кулаком поднимается вверх.
Я обнимаю руками живот.
Его кулак опускается вниз.
Я закрываю глаза.
Костяшки его пальцев врезаются в мою челюсть.
Он безжалостно наносит удар за ударом, и я безжизненно падаю на пол. Свет начинает угасать, мои крики уводят меня в темноту. Мои легкие сжимаются с каждым губительным ударом по животу, и я ничего не могу сделать, кроме как лежать здесь беззащитной перед этим монстром. Разрушающее пламя боли разгорается внутри, парализуя мое тело, пока я чувствую, как все ломается внутри меня. Мои крики замолкают, и всё исчезает, когда Пик как жестокий монстр снова и снова врезается своей ногой в низ живота, где растет чистейшая часть меня.
Перед глазами темнота, когда я улетаю в небытие. Я — пустая могила. Посмотрев наверх, я вижу темное небо, на котором мерцают алмазы. Тысячи. Нет больше боли, ничего нет в этом чистом, одиноком, гробовом молчании, пока я лежу здесь и пялюсь в черную дыру.
Желания.
Я могу бесконечно пересчитывать их вместе со всеми заездами, которые сияют надо мной. Но я не лежу на земле. Я ничего не чувствую, пока плыву в негативном пространстве. (прим.перев. — пространство между или вокруг объектов рисунка)
Где я?
Как я сюда попала?
И вдруг я вижу его. Моего старого друга. Он не меняется, и это постоянно питает отчаяние, которое следует за мной по пятам. Его зелено-желтое тело гармошкой ползет ко мне, и в этот момент я понимаю, что я такого же маленького размера, как и он.
— Я скучал по тебе, — произносит он с английским акцентом.
— Я тоже скучала, Карнеги.
— Где ты была?
— В аду.
— Поэтому ты вернулась? — спрашивает он.
— Я даже не знаю, как попала сюда, — говорю я ему.
— Возможно, кто–то понял, что тебе нужен небольшой перерыв от ада, — отвечает он с улыбкой и дергает головой вверх к небесам.
— Возможно, — шепчу я и перекатываюсь на живот. И затем я вижу, где я. Большие зеленые травинки тянутся вверх от земли. Гигантские деревья растут возле темной воды. Сверкающие огромные цветы освещены полной луной, распространяя ее свет по множеству красочных, экзотических цветов: розовых, оранжевых, желтых и нет ни одного лилового. И когда я опускаю взгляд, я вздыхаю в благоговейном трепете и осознаю, почему Карнеги не выглядит таким уж крошечным. Мое тело — труба розового и черного цвета, и когда я смотрю обратно на Карнеги, он смеется:
— Это захватывающе, правда?
— Я — гусеница, — изумленно произношу я. — Карнеги, ты видишь это?
— Вижу.
И затем все сходится. Я, наконец, понимаю. Я здесь... в волшебном лесу... и я гусеница, которая плывет по водоему, который кажется океаном, потому что я такая крошечная. Я начинаю смеяться, пока мы плывем на нашем плоту из листа кувшинки.
— Приятно видеть, что ты улыбаешься, — говорит он, когда я ползу по зеленому, огромному листу, упиваясь моей новой формой.
Ползая, я спрашиваю:
— Прошло много времени с тех пор, как я чувствовала себя свободной.
— Могу я задать тебе вопрос?
Хихикая, я сворачиваюсь в шарик, обнаруживая, что могу перекатываться. Я несколько секунд занята, играясь сама с собой, перекатываясь снова и снова, затем осознаю его просьбу и отвечаю ему:
— Да, конечно.
Я выпрямляюсь и подползаю к нему.
— Почему ты чувствуешь, будто была в аду?
Его вопрос немного приостанавливает меня, и я расправляю тело на листе кувшинки, затем говорю ему:
— Это всегда был ад, Карнеги. Но в последнее время этого стало слишком много.
— А что произошло недавно?
— Это длинная история.
— Оглянись вокруг, — говорит он неторопливо. — У меня нет ничего, кроме времени, его у меня бесконечность.
— Я понимаю, но рассказывать все, это не то, чего я хочу на данный момент.
— Тогда расскажи мне, что случилось недавно.
Я моргаю, затем поднимаю глаза к черному бархату неба, сияющим звездам, и говорю ему:
— Я влюбилась.
— Ах, любовь.
Он говорит так, будто познал вечную истину, поэтому я спрашиваю:
— А ты когда-нибудь был влюблен?
— Я? — он переспрашивает, смотря на водную гладь. — Нет. Я стал гусеницей, прежде чем испытать какую-либо сильную эмоцию. Но мне интересно, почему ты чувствуешь, что это ад.
— Нет, любовь не является частью этого ада, грязи, которая повсюду.
— Расскажи мне, каково это, чувствовать Любовь.
Пара светлячков надо мной привлекают мое внимание, и я наблюдаю за ними, как они освещают все своим светом, затем, не торопясь, отвечаю:
— Восхитительно. Это похоже на потребность, которой никогда не можешь насытиться. Однажды наступает такое время, когда ты думаешь, что у тебя все есть, что ты все постиг, но это не так, ты сможешь все осознать лишь в тот момент, когда ты по-настоящему полюбишь. И человек, к которому ты будешь испытывать такие эмоции, будет дарить тебе чувство, что ты жив!
— А ты нашла такого человека, да?
Обращая на Карнеги свое внимания, я отвечаю ему:
— Да. Я никогда не знала, что такое дышать полной грудью, пока не встретила его.
— Так почему же тогда ад? — спрашивает он, не понимая меня.
— Ад — человек, за которым я замужем.
— Это тот же человек, что показал, как это «дышать полной грудью», просто я не понимаю тебя.
— Нет, это тот, который накинул мне на шею удавку и медленно затягивает, заставляя меня страдать, — говорю я ему, когда замечаю, как расширяются его глаза.
— Я немного растерян, объясни.
— Я замужем за своим злейшим врагом, — начинаю неспешно объяснять ему. — А человек, в которого я влюблена до потери рассудка, тот, которого я хочу обмануть, чтобы он убил моего мужа.
— Почему ты хочешь убить мужа?
— Потому что когда мне было пять лет, я была оторвана от моего отца! Он был арестован и помещен в тюрьму, где был убит его сокамерником, а я была отправлена в приемную семью.
— Ну а какое отношение имеет ко всему этому твой муж?
— Самое прямое, — говорю я жестко, передвигаясь по гладкому листу. Выдыхая, я начинаю рассказывать ему об аресте моего отца, и что Пик нашел ответы на вопросы, когда я стала старше.
— Это заняло немного времени, но Пик помог в этом, он шантажировал соцработника, который отдал нам мой файл, где мы и обнаружили, что все началось с простой жалобы по жестокому обращению с детьми. Мы продолжили копать дальше, потому что мой отец был добрейшим человеком, и никогда не поднял на меня и пальца, а затем обнаружили то, что так усердно искали. Звонок был сделан в управление по делам детей и семьи семейством Вандервол.
— А кто они?
— Я дам тебе одну подсказку, когда я вышла замуж, я взяла фамилию мужа.
— Вандервол, — догадывается он в итоге. — Но причем тут он, почему ты винишь его, если его родители сделали этот звонок?
— Ну, потому что в этом файле был лист допроса. Допрос был проведен с Беннеттом.
— Это была его жалоба?!
— Да, — продолжаю я, чувствуя, как гнев и ярость закипают во мне.
— И что он рассказал?
— Что он шел днем домой от друга, и когда проходил мимо моего дома, услышал звуки борьбы и крики, которые доносились изнутри. Он увидел отца, а точнее, что тот избивал кого-то. Он подумал, что он избивал меня, сказал родителям, и они набрали службу по делам семьи и детей.
— А кого твой отец избивал?
— Меня не было дома днем того дня, поэтому я не могла ничего слышать и видеть. Я, скорее всего, была на курсах дошкольной подготовки. Но теперь, оглядываясь назад, при наличии всего, что мне стало известно, я могу предположить, что мой отец повздорил с человеком, с которым вел свои дела, — продолжаю рассуждать я. — Но суть в том, что штат провел расследование по плохому обращению с детьми, и было выяснено, что отец со мной обращался всегда хорошо. У меня на теле не было найдено следов побоев и сексуальных домогательств. Но соцработник, который проводил расследование, заметил в доме странную активность, и это потянуло за собой новое расследование по ряду обвинений, в итоге выяснилось, что мой отец причастен к перевозке оружия. Он был заключен под стражу, позже арестован по предъявленному обвинению, и я больше никогда его не видела.
