Многолетнее хозяйничанье магистратов, управляемых чиновниками, привело польские города в такое состояние, что даже русская администрация края пришла к выводу о нетерпимости создавшегося положения. Ревизия сенатора Д. Б. Нейдгардта, родственника Столыпина и одного из руководителей Совета, объединенного дворянства, вынуждена была констатировать, что средства городов всюду разворовывались, а городское хозяйство пришло в полный упадок. Все это заставило правительство еще задолго до III Думы признать необходимым распространить Городо- вое положение и на польские города.
По законопроекту Городовое положение 1892 г. распространялось на Польшу с некоторым понижением имущественного ценза и другими ничтожными либеральными изменениями. Это дало основание националистам лицемерно заявить, что законопроект «составит новую эру в жизни и развитии городов» и что русские города будут завидовать городам Царства Польского [555]. О подлинной же «либеральности» законопроекта позволяет судить статья, дававшая право правительству распускать городские думы, если они «не окажутся на высоте своего призвания». Под такую статью можно было, разумеется, подвести все что угодно Другая статья разрешала Совету министров вообще отменять Городовое положение в Царстве Польском на срок в два года в случае внутренних волнений или войны.
Однако главная суть этого законопроекта, как и законопроекта о западном земстве, заключалась в статьях о национальных куриях и фиксации гласных. Разница была лишь та, что вместо двух курий вводились три — польская, еврейская и русская, причем важнейшая роль на этот раз принадлежала польской курии. Русская курия была введена только для того, чтобы обеспечить представительство русского чиновничества в крае. Теперь в жертву польской буржуазии приносились права буржуазии еврейской. В городах, где евреев было больше 50%, им разрешалось избирать не более 20% гласных, до половины — 10% и т. д.
Другая новелла, маловажная сама по себе, но имевшая известное принципиальное значение, разрешала, хотя и в очень ограниченных пределах, пользоваться польским языком. Вся переписка и делопроизводство будущего городского самоуправления должны были, конечно, вестись на русском языке. Но на польском языке разрешалось вести прения и печатать объявления и извещения. Такое отступление от принципа диктовалось тем, что в проливном случае городское самоуправление из-за незнания большинством гласных русского языка вообще не могло бы функционировать. Курии и язык и были той ловушкой, которую правительство и Дума приготовили для коло. Но это была ловушка особого рода, которую все видели, в том числе, конечно, и коло, но тем не менее сознательно «ловилось» в нее. В связи с тем, что в результате предварительных
переговоров коло согласилось принять законопроект без всяких изменений и дополнений, обсуждение его в Думе превращалось в пустую формальность. И действительно, он был принят в течение трех заседаний в ноябре — декабре 1911 г. и затем передан в Государственный совет. «Говорить, собственно, не о чем»,— выразил суть дела октябристский оратор[556]. Но кадеты и прогрессисты решили, что говорить есть о чем, и именно их полемика с коло и представляет интерес.
Основной упрек их полякам сводился к тому, что последние лишают себя морально-политического права возражать с позиций угнетаемой нации против ожидавшегося законопроекта о выделении Холмщины, так как они, соглашаясь на курии, выступают сами в качестве угнетателей другой национальности. Поэтому коло должно отказаться от курий и присоединиться к главной кадетско-прогресси- стской поправке, заменяющей курии пропорциональным представительством от каждой национальности. Все это делалось в очень мягкой форме, с оговорками, уговариваниями и пр. Не сделать этого либералы не могли, потому что позиция коло выбивала почву из-под ног у них самих как противников законопроекта о Холмщине и глашатаев необходимости «либеральной» национальной политики, выдававших коло за подлинного представителя народа.
«Деликатные» старания кадетов и прогрессистов были вознаграждены по заслугам. Под аплодисменты и крики «браво!» правых и октябристов оратор коло заявил, что «в настоящий момент вводить самоуправление в наших го-, родах без ограничения для евреев было бы совершенно немыслимым» [557]. Другой оратор ответил кадетам еще более презрительно: «Мы решительно не нуждаемся в уроках с чьей бы то ни было стороны, как нам защищать интересы польского народа» [558]. К этому надо прибавить, что позицию коло поддержала большая часть польской помещичье- буржуазной прессы, а лидер народовцев Р. Дмовский потребовал ревизии отношения к кадетам, так как, мол, эта партия еврейская, чем привел в неистовый восторг «Новое время» и газету Пуришкевича «Земщину».
Но и польская буржуазия получила то, что она заслуживала. Государственный совет поеле долгой волокиты в апреле 1913 г. принял законопроект о введении Городового положения в Царстве Польском с такими изменениями, что это было равносильно его полному отвержению: польский язык из делопроизводства проектируемого городского самоуправления был вытравлен начисто. Кампанию против законопроекта подняли В. И. Гурко и А. С. Стишин- ский, превратив вопрос о польском языке в вопрос принципа. Законопроект, указывал Стишинский, создает опасный прецедент, и может настать такая пора, когда в местном самоуправлении «зазвучат речи» на грузинском, эстонском, латышском, татарском, мордовском «и других... инородческих языках...». Такая перспектива приводила одного из «зубров» Совета объединенного дворянства в неописуемый ужас, так как «в конечном результате» она может «привести к разрушению Российскую державу». Обращаясь к полякам, Гурко с издевательством говорил: «Вы не знаете русского языка? Что же поделать, подождем! Научитесь, и тогда мы можем вам предоставить те права в отношении государственных дел, которые мы предоставляем коренным русским подданным» [559].
Протесты варшавского генерал-губернатора Г. А. Ска- лона в записке на имя царя не помогли. В 1914 г., в связи с балканскими событиями, был вынужден вмешаться в это дело министр иностранных дел С. Д. Сазонов. В записке царю он доказывал, что позиция Государственного совета ведет к тому, что Россия теряет симпатии балканских славян и, наоборот, повышает среди них и особенно у поляков акции Австро-Венгрии. В условиях крайнего обострения отношений с последней подобная антипольская политика, указывал Сазонов, выглядит крайне недальновидной и чреватой серьезными последствиями[560]. Но и это не возымело нужного действия. Соглашения между Государственным советом и Думой достигнуто не было, и законопроект о введении Городового положения в Царстве Польском пал.
5 июня 1914 г. последовал высочайший рескрипт на имя председателя Совета министров И. Л. Горемыкина с требованием вторично внести законопроект в Думу. Но рескрипт опоздал: началась мировая война. Борьба с Австро-Венгрией за польское «общественное мнение» во время войны привела правительство к необходимости новых пе
реговоров с поляками с обещанием ввести самоуправление, но до самого крушения царизма эти переговоры остались совершенно бесплодными.
Холмщина. Сущность законопроекта «О выделении из состава губерний Царства Польского восточных частей Люблинской и Седлецкой губерний с образованием из них особой Холмской губернии», как уже видно из самого заголовка, была очень проста. Несколько восточных уездов указанных польских губерний, населенных преимущественно крестьянами-украинцами, выделялись в особую губернию, которая превращалась во* внутреннюю русскую губернию. Седлецкая губерния упразднялась, оставшаяся ее часть передавалась Люблинской губернии, а один уезд — Ломжинской. Обсуждение законопроекта Дума начала 25 ноября 1911 г., а приняла его 26 апреля 1912 г. 4 мая он был передан в Государственный совет, а 23 июня 1912 г. был утвержден царем и стал законом.
Ни один законопроект не вызвал такой бешеной националистической свистопляски, как этот. Холмский вопрос не сходил со* страниц газет и журналов, вызвал к жизни целую литературу исторических и статистических изысканий, породил поток писем, речей, записок, проектов, демонстраций, проповедей с церковного амвона и т. п. Черносотенцы вопили о полонизации «русского» края, коло истошно кричало о «четвертом разделе» Польши, украинские националисты во главе с М. С. Грушевским объявляли Холмщину колыбелью «украинства».
Во главе всей затеи с Холмщиной стоял депутат III Думы и признанный глава всего думского духовенства, епископ люблинский и холмский Евлогий, умный, энергичный и беззастенчивый демагог, одна из самых зловещих фигур воинствующего национализма. Его цитаделью и штабом было возглавляемое им «Холмское православное св. Богоро- дицкое братство», членами которого состояли не только местные попы и «русские» деятели типа нововременского публициста Филевича, субъекта еще более низкого, чем его собрат Меньшиков, но и министры, члены Государственного совета, сановники, губернаторы и пр. Братству лично покровительствовал царь. Именно из недр братства вышел холмский законопроект, оттуда посылались в Петербург соответствующие «депутации» и ходатайства, велась яростная антипольская пропаганда среди местного населения за выделение Холмщины. По прямому поручению братства профессор Варшавского университета, ярый по- лонофоб В. И. Францев выпустил книгу под названием «Карты русского православного населения Холмской Руси», где рядом статистических выкладок доказывал, что большинство населения уездов, из которых проектировалась Холмская губерния,— «русское».
