АКАДЕМИЯ НАУК СССР ИНСТИТУТ ИСТОРИИ
А. Я. Аврех
ЦАРИЗМ
И ТРЕТЬЕИЮНЬСКАЯ СИСТЕМА
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА» Москва 1966
РЕАКЦИЯ*
Столыпинский террор. Когда сраженный буревестник революции упал на землю, на добычу вылетели совы реакции. Прогнивший насквозь царский режим, воплощение застоя и деспотизма, защищал свое существование свойственными ему подло-жестокими, варварскими средствами.
Повальному обыску была подвергнута вся страна. Обыскивали железнодорожные поезда, церкви, школы, университеты, земства и даже суды и психиатрические больницы К Никто не был застрахован от ареста и высылки. Заключенных подвергали жестоким истязаниям и пыткам.
В Козловской тюрьме арестованных крестьян избивали нагайками и железными прутьями; приводили в сознание холодной водой и снова били. В харьковской тюрьме на арестантов надевали смирительные рубашки, а затем били кулаками, топтали ногами. Севастопольские тюремщики за малейшую провинность секли розгами. Акатуйская каторжная тюрьма прославилась избиениями политических заключенных. Начальник тюрьмы просил официального разрешения сечь политических t розгами. В Риге аресто- [1][2]
ванйых били плетьми, посыпали раны солью, вырывалй волосы, топтали ногами, тушили о тело папиросы, кормили селедкой и не давали пить. Пытали в Астрахани, Одессе, Кременчуге, Пинске, Казани, Вятке. Во время допроса одному из заключенных заткнули рот прокламациями, приговаривая при этом: «Почитай-ка теперь свои прокламаций» [3].
Суд повсеместно был низведен до уровня столыпинской военно-полевой юстиции. В судах разыгрывались такие драмы, что рыдала публика, ко всему привыкшие защитники падали в обморок. Приговоры объявлялись под нечеловеческие вопли невинно осужденных. Приговаривали к смерти несовершеннолетних, казнили беременных женщин. Один малолетний гимназист перед казнью лишился; чувств, и петля была накинута на обморочного. Те, кто избегал пули или веревки, погибали в тюрьмах. *
К началу 1908 г. в тюрьмах находилось более 200 тыс.; человек — вдвое больше, чем было тюремных мест. Арестантов косил сыпной тиф[4].
Смертные приговоры и смертные казни стали повсе-| дневностью — «бытовым явлением», по крылатому выражению В. Г. Короленко. !
Действия царизма вызывали негодование широких народных масс Европы, передовой интеллигенции. Английскому и французскому правительствам приходилось оправдываться даже перед самыми умеренными кругами* шокированными открытым союзом респектабельных «демократий» с режимом средневекового палачества. Русский посол в Лондоне для ориентации и организации контрпропаганды, в связи с предстоявшим летом 1909 г. визитом в Англию царя и думской делегации, затребовал у Министерства иностранных дел сведения о количестве смертных приговоров и казней, которые и были ему незамедлительно высланы аккуратно размеченными по годам (начиная с 1904 г.) и под конец — даже по месяцам (за 1909 г.) [5].
С июля 1904 г. по июль 1909 г. пострадавших от всякого рода репрессий, начиная от простого обыска и кончая намыленной веревкой, было не менее 1,5 млн. человек. Вместе с семьями эта цифра увеличивается до нескольких миллионов [6]. 1909 год был кульминационным. В последующие годы волна репрессий несколько спадает. Тем не менее тюрем по-прежнему не хватало, строили новые, очищали место от уголовной мелкоты для новых партий политических заключенных.
Подверглись разгрому многочисленные демократические организации и союзы, возникшие в годы революции. Полностью исчезли крестьянские организации. От студенческих и интеллигентских союзов остались жалкие обломки.
С особой яростью обрушился царизм на рабочий класс и его партию. Наступили тяжелые годы беспрерывных провалов, недостатка сил, разрозненных действий. Немногие уцелевшие и вновь возникавшие профессиональные союзы преследовались и закрывались. С 1906 по 1912 г. было закрыто свыше 600 союзов и примерно столько же получили отказ в регистрации. За короткий% срок были уничтожены 978 газет и журналов, 174 органа оштрафованы на общую сумму 112 тыс. руб. Свыше тысячи редакторов привлекались к судебной ответственности[7].
Неистовствовала «черная сотня». Субсидируемые правительством черносотенно-монархические организации призывали к еврейским погромам, убивали революционеров, насаждали атмосферу страха и доносов. Десятки черносотенных газет и журналов вели бешеную антисемитскую кампанию, травили «инородца», требовали новых репрессий. Черносотенцам покровительствовали «сферы». Сам царь нацепил на себя и на наследника значки «Союза русского народа» и послал приветственную телеграмму его главарю А. И. Дубровину с выражением благодарности и признанием заслуг.
С черносотенцами сомкнулась господствующая православная церковь. Следуя приказам архиереев и консисторий, «батюшки» вступали в «Союз русского народа» и «Союз Михаила Архангела», возглавляли их местные отделы, произносили с церковных амвонов погромные проповеди. В огромных количествах стала издаваться «народная» церковная литература, где призывы к обскурантизму перемежались с псевдодемократической демагогией.
Страна управлялась на основе Положения об усиленной и чрезвычайной охране, которое наделяло местную администрацию огромными правами, позволяя ей издавать обязательные постановления, имевшие фактически силу закона. В результате многие местности и губернии превратились в настоящие сатрапии и имена ряда губернаторов и градоначальников сделались нарицательными.
Ялтинский градоначальник генерал-майор Думбадзе издал приказ, требовавший выбирать во II Государственную думу только «истинно-русских людей» вместо «христопродавцев» — бывших депутатов I Думы. Он приказал сжечь дом некоего Новикова, с балкона которого, как ему показалось, была брошена в него бомба, не разрешив при этом квартирантам вынести свое имущество. Год спустя Думбадзе разразился новым приказом. В нем он обязал «беспощадно наказывать» хозяев, которые впустят к себе «злодеев-врагов», а их дома грозил, «наподобие дома Новикова, уничтожить без остатка» [8].
Даже октябристы вынуждены были сделать в Думе запрос о Думбадзе. В запросе рассказывалось о том, как ялтинский правитель выслал 72-летнего тайного советника за отказ подписаться на ч!ерносотенные издания, избил психически больного арестанта, другого арестанта приказал пороть, «пока не сознается», в результате чего истязуемый, не выдержав мучений, облил себя керосином и сжег. Цитировались некоторые из выражений Думбадзе: «я тебя выпорю, мерзавец», «запру в тюрьму», «законов таких не потерплю» и т. д. На этот запрос Думбадзе ответил: «Поступать буду всегда и впредь, как поступаю теперь и поступал раньше» [9]. Газеты пестрели заголовками: «Времен думбадзевских и покоренья Крыма», «Из Дум- бадзии» и т. п. и одновременно сообщали о «высочайшей благодарности» генералу Думбадзе за «отличный порядок» в Ялте и окрестностях во время пребывания там царской семьи [10].
Не менее прославился одесский градоначальник Толмачев. Одесса была отдана им во власть черносотенцев. Победа их на выборах в городскую думу была обеспечена
нанятыми крючниками. Доставленные на автомобилях к зданию думы, где происходили выборы, они силой заставляли избирателей отдавать свои голоса за черносотенных кандидатов. Банды «союзников» громили редакции неугодных газет, избивали сотрудников, в том числе и женщин. В наказание за сообщение об учиненных разгромах Толмачев заставил эти газеты восхвалять на своих страницах деятельность «Союза русского народа» [11][12]. О том, что творилось в Одессе, газеты сообщали под заголовками: «Толмачевская Одесса», «В толмачевском воеводстве», «Эдикты ген. Толмачева» и т. п. Два запроса о Толмачеве в Думе были так же безрезультатны, как и запрос о его ялтинском коллеге.
Наиболее мрачную картину представляла собой деятельность нижегородского губернатора А. Н. Хвостова. Особенно он отличился во время избирательной кампании в IV Думу. С помощью фиктивных цензов, священников и полиции от Нижегородской губернии прошли в Думу исключительно губернаторские ставленники. Один из друзей Хвостова позже дал ему следующую характеристику: «Бывший нижегородский сатрап. Ест людей живьем... 100 сантиметров в окружности, 8 пудов веса» п.
Достойными соратниками Думбадзе, Толмачева и Хвостова были костромской губернатор Веретенников, тамбовский губернатор Муратов и многие другие.
Даже ко всему привыкший российский обыватель в изумлении восклицал: «Какое же сравнение! При Плеве много лучше было» [13].
«Вехи». Но одних репрессий, чтобы задушить революцию, было мало: спустя полгода после того, как Плеве был убит, в стране началась революция, которую он пытался задушить в зародыше самыми свирепыми полицейскими мерами. Под свинцовым дождем репрессий зреют только семена ненависти и становится нестерпимой жажда расплаты. Реакция могла прочно утвердиться лишь в том случае, если бы из сознания масс удалось вытравить память о революции и добиться их примирения с понесенным поражением. Требовалось, чтобы контрреволюция восторжествовала также идейно. Но идейный арсенал царизма, бедный и грубый, потерявший кредит в глазах народа за годы революции, не годился для идеологического обоснования реакции. За решение этой задачи взялись владельцы более тонких идейных средств — теоретики и вожди контрреволюционного либерализма.
