- Не можешь, - мягко оборвала меня богиня. – Хозяина никто не видит, даже его
заместители. Только сам он волен себя лицезреть. Но ты все равно стремись к нему. Может
быть, когда-нибудь… Пока же знай, все в этом Доме – его часть, сам Дом – он, и
одновременно с этим хозяин находится за его пределами (тут я вспомнил о пометах на
крыше-стене Дома, свидетельствующих о возможности внешней стыковки со зданием). – Да
что я тебе рассказываю? – верховная заместительница добродушно рассмеялась. – Ты ведь и
сам писал об этом в своей диссертации.
- Забыл, - стыдливо признался я.
- Это нормально.
Двуглавая женщина улыбалась одной головой.
- Но ты забыл кое о чем еще.
- Об участии Дома в моем опыте?
- Нет, я не об этом. Осуществляя свой опыт, ты постоянно разделял себя и подопечную
душку… В то время как вы – одно целое. Ваша связь намного крепче, чем может показаться.
- Бог, - сказала она тихо после небольшой паузы, - проявлен во всех местоимениях. Я.
Мы. Он. Она. Они. Ты. Вы.
- А что будет дальше? - взволнованно спросил я. – Ведь подопечная мне душка может
снова ошибиться, предать саму себя, обречь себя на уничтожение.
- Может, - печально кивнула богиня. – Людям свойственно предавать самих себя, но мы
не можем их оставить. Ведь и они часть Дома. Мы должны бороться за них, потому что мы
их любим. И мы будем вести их, позволяя самый важный выбор делать самостоятельно.
Судьба и свободная воля – рука об руку, какой прекрасный союз… Давай узнаем, что будет
дальше. Заглянем в недалекое будущее.
Богиня-заместительница подвела меня к телевизионному экрану в стене кабинета. При ее
приближении (кобра, вздрогнув, очнулась и поползла за ней) экран ожил, являя нам блеклые
земные картинки. Шла прямая трансляция с самого нижнего Уровня Я.
* * *
На складе продолжается стрельба, вон на всех парах несется милицейский патруль с
полыхающими мигалками, но к тому моменту, как он приедет, иноземцы Филиппа и
крепыши Лидии уже перестреляют друг друга, и сама ревнивая, взбалмошная Лидия ( …что
же я творю, я, наверное, с ума сошла… ведь меня могут ранить, ведь я же могу потерять
своего ребенка, и мы никогда…), сама Лидия, которая, не сумев простить своему любовнику
измены, натравила на него своих родственников-отморозков, вскоре тоже погибнет, – пуля
рикошетом попадет ей в глаз, и спасется только Филипп: он засядет в Вышнем, набираясь
142
сил и разведывая ситуацию ( …спокойно, спокойно, главное продумать все досконально, при
таком раскладе есть только один разумный выход – ситуация под контролем… так, так,
так… эти кошмарные сквозняки… если честно, мне ужасно одиноко здесь в этом городе,
мне, если честно, везде одиноко, так одиноко, что хоть на стенку лезь… впрочем, друзья и
эти привязанности, они только мешают…), а невиданная камера уже скользит прочь, в
сторону от здания склада, минуя вечерние улицы, сгустки леса, футбольное поле, теперь
можно различить и вас с Никитой – вы быстро идете, на ходу о чем-то разговаривая, и
камера, не задерживаясь, стремиться дальше, ближе к центру города, вот вдали уже
различим высокий дом Семеновых, теперь он прямо под нами, пролетели мимо отделение
милиции, краеведческий музей, гостиница «Центральная», травмпункт, дом Лидии, –
всевидящий глазок не останавливается ни на секунду, и сейчас под нами – круглосуточное
кафе, в котором тебе пришлось побывать в самом начале приключения, а там по-прежнему
сидит улыбчивый человек, добродушно предложивший солонку, просто потому что ему
было весело, это – муж Адель, Сысой Беленький собственной персоной, его план с
двойником-телохранителем сработал, и он бывает здесь каждый день, пережидая опасность и
все яснее различая возможность вырваться наконец из замкнутого круга своей прошлой
жизни ( …отец, что же ты натворил…когда ты, как обезумевший, боролся за власть, не
гнушаясь никакими средствами, и по твоей вине погиб Гена, неужели это не заставило
тебя одуматься… я надеюсь, я так надеюсь, что ты помогал Филиппу по ошибке, не
разглядев его намерений… дать врагу нашей семьи абсолютную свободу в городе – я никак
не могу тебя понять… неужели ты раскаялся и наивно хотел показать, что все осталось в
прошлом… папа, где бы ты ни был сейчас, знай, что сам я не могу держать на тебя зла, я
простил тебе смерть моего брата и все, что произошло со мной и Адель… и когда я пришел
к тебе и добил тебя – это не была месть… я просто не мог оставить тебя мучиться, ты
бы все равно умер… я не верю в Бога и не знаю, сможет ли меня кто-нибудь понять, но,
убив тебя – так я тебя простил…), летим дальше – вот по улице бредет мрачный водитель
Семеновых, он все ищет без вести пропавшего друга, хотя тот погиб неделю назад, спасая
Никиту от выстрелов Филиппа, и теперь лежит под надгробным камнем, но не под своим
именем и с лицом своего шефа, искусно воссозданным пластическими хирургами ( …он бы
не бросил меня, не верю, только не он, ведь только накануне говорил, как меня любит… как
хочет уехать со мной, до сих пор он никогда не был так нежен… а если самое худшее… не
могу даже думать об этом… до отъезда – пятнадцать минут…), тем временем камера, не
мешкая, набирает скорость, летит прочь от троллейбусного парка, вырывается за границы
города Вышнего и в плавном, небывалом прыжке достигает пределов закрытой воинской
части: здесь темно, сплошь леса, едва различима церковь, запутавшаяся в ветвях, – как все-
таки глупы люди, полагая, что ее возвели для оберега, а ведь, напротив, Вышняя церковь
построена здесь, потому как издавна места вокруг считались священным, что, правда,
забылось за давностью лет, – секретная комиссия СССР билась над тайной здешних лесов,
над загадкой этого жирного болота, растекшегося кляксой в самом центре закрытой
территории – видишь? – теперь уже специальная секретная комиссия РФ трудится, но все
безрезультатно, и сейчас где-то здесь, наверное, гуляет счастливая Адель, готовясь к
последнему, необыкновенному путешествию, как жаль, что нам так и не удалось ее
разглядеть, – глазок камеры неожиданно, стремительно взмывает вверх и летит долго-долго,
быстро-быстро, пока нашим глазам не предстает идеально круглая планета, обрамленная
нежно струящимся светом.
* * *
ОН: В целом я доволен. Хороший роман получился, странный такой.
ОНА: Как назвал?
ОН: «Понедельник». Хотел сперва назвать «Тебе больно»…
ОНА: Это название мне больше нравится.
143
ОН: Ну подожди. «Тебе больно» лучше использовать в качестве слогана для рекламной
кампании, знаешь, печатать жирным шрифтом на бумажных поясках. На таких в книжных
магазинах обычно стоит «Новинка» или «Лучшие продажи тогда-то». С полки это стразу
бросится в глаза. Тебе больно! Люди непременно отреагируют, ведь всем больно. А как
название, мне кажется, оно слишком претенциозное…
ОНА: Все равно мне больше нравится, чем «Понедельник». Банально как-то.
ОН: Но тут ведь параллели со Стругацкими – «Понедельник начинается в субботу», с
«Воскресением» Толстого, понедельник – день тяжелый, в конце концов.
ОНА: Воскресение – это не день недели, а процесс такой.
ОН: Знаю! За кого ты меня держишь? Было еще одно название, на английском. «It Hurts».
А? Как тебе?
ОНА: Думаешь, я поняла?
ОН: It Hurts переводится двояко: можно сказать – «это причиняет боль», в смысле сам
текст, а можно – «оно причиняет боль», ведь в романе над героем-читателем глумиться
какая-то неведомая сила…
ОНА: Ладно, колись уже, что это за сила?
ОН: Сама все узнаешь, когда роман выйдет в печать.
ОНА: Когда еще ты его издашь.
ОН: Ну вот бегаю по издателям. Общался тут с одним недавно… Беленький такой.
ОНА: Беленький? Альбинос, что ли?
ОН: Да нет! Фамилия это.
ОНА: А-а. Приколько. Типа, добрый день, я Беленькая. Привет, а я Черненький.
ОН: Слушай дальше. В общем, рассказываю ему взахлеб, что в романе происходит: мол, от
второго лица написано; вставки от первого лица – неведомая сила, причиняющая боль
читателю; вставки от третьего лица; попытка теоретически доказать существование Бога;
гниющая матрешка-переросток, церковь, построенная на деревьях, библиотеки горят и книги
